Стилист - Геннадий Борисович Марченко
В приёмном отделении старлей из сопровождения, что — то подписав и передав какой — то документ дежурному врачу, оставил меня на попечение местных эскулапов, после чего мне выдали тапочки, полосатые пижаму и штаны, кусок мыла, вафельное полотенце и загнали в душевую. Свою одежду и остатки наличности пришлось сдать, а перстенёк всё так же покоился за подкладкой плаща.
Отделение встретило меня смесью запахов кислой капусты и варёной рыбы. Палата была на четверых, но помимо меня здесь обитал лишь какой — то отощавший старик с острым, покрытом седой щетиной подбородком. На моё появление он не обратил ровным счётом никакого внимания, продолжая лежать по стойке смирно и уперев остекленевший взгляд в потолок.
Не успел я разобрать постель, как принесли завтрак: перловую кашу с тушёнкой, если таковой можно было назвать попадавшиеся изредка волокна мяса, стаканом тёплого, подслащённого чая, цветом напоминавшего мочу, парой ломтей белого хлеба и кусочком масла. Как я понял, размазывать масло предполагалось столовой ложкой, выданной к каше — других столовых приборов мне не принесли, видимо, из опасения, что я могу ножом или вилкой кого — нибудь зарезать. Старика сестра кормила с ложечки, а ещё под его кроватью я узрел судно, то бишь ночной горшок. Вполне могло быть, что пенсионер находился под воздействием каких — то препаратов, но мне хотелось верить, что он просто тихий помешанный, и проблем мне не создаст.
Есть эту бурду совершенно не хотелось, но я сделал над собой усилие. Вряд ли, пока я тут нахожусь, меня будут потчевать деликатесами, а то ведь, чего доброго, заставят есть насильно, через уходящую в носоглотку трубку. Нет уж, лучше я сам, кривясь и давясь, уничтожу перловку, запив её вонявшим опилками чаем с более — менее приличным бутербродом.
Проглотив завтрак, я растянулся на кровати и чуть ли не мгновенно провалился в сон — сказалась полная событий ночь. Разбудил меня голос медсестры, призывавшей следовать за ней. Видно, на санитара я не тянул своим спокойным поведением, хотя сопровождавших пациентов здоровяков в белых халатах я уже встречал по прибытии в клинику.
Наше короткое путешествие по выцветшему, истёртому линолеуму коридора завершилось в кабинете заведующего отделением. Со стены из покрытой бронзовой пудрой рамы на меня глядел какой — то бородатый мужик в военном мундире с погонами[1], а под ним в кресле за столом сидел немолодой врач, представившийся Яков Семеновичем Навруцким. Его отличительной чертой были очки в круглой оправе и седоватая бородка клинышком.
— Здравствуйте, здравствуйте! — поприветствовал меня Яков Семёнович. — Присаживайтесь… Ну — с, как мы себя чувствуем?
— Терпимо?
— А что — то беспокоит? — сразу оживился он. — Ну — ка, молодой человек, выкладывайте, как на духу. Меня можете не стесняться, у меня работа такая — выслушивать чужие исповеди. Иногда, знаете ли, и самому хочется исповедоваться, да некому, разве что коллегам. Так ведь после такой исповеди сам окажешься пациентом своей же больницы.
Он довольно хохотнул своей незамысловатой шутке и вернулся к моей персоне.
— Итак, на что жалуемся?
Наверняка ему уже доложили, с каким диагнозом я поступил, но, видно, таковы уж правила. Что ж, будем придерживаться выбранной линии.
— Частичная потеря памяти.
— И в чём это выражается?
— Помню, что зовут меня Алексей Михайлович Бестужев, и что мне 33 года. Всё, что было до того, как я вчера обнаружил себя стоявшим посреди Комсомольской площади, как отрезало.
— Интересно — интересно, какие у вас избирательные воспоминания. Мне доводилось работать с несколькими случаями ретроградной амнезии, но ни один из пациентов не помнил, как его зовут, не говоря уже о возрасте. Некоторым нам удавалось вернуть память хотя бы частично, но в большинстве случаев, увы, этот процесс становился необратимым. Годы, знаете ли, а таблетки от старости ещё никто не придумал.
Он печально вздохнул, но грусть его длилась недолго.
— Вот мне доложили, что вы ночью в изоляторе временного содержания отмутузили двух крепких уголовников. Как вам это удалось при вашей в общем — то скромной комплекции?
— Не знаю, Яков Семёнович, всё получилось как — то само собой.
— И опять же, эта странная по описанию татуировка, — продолжил он смотреть в листок, словно не слыша меня. — Можете показать?
Я со вздохом принялся стягивать больничную пижаму. Похоже, мне ещё неоднократно придётся демонстрировать своего дракона всяким любопытным советским гражданам. В какой — то момент я даже пожалел, что тогда в Таиланде позволил подруге затащить себя к мастеру тату.
— Есть что — то такое, юго — восточное, — пробормотал доктор. — Нечто подобное я видел, когда летал на симпозиум психиатров в Иокогаму. Мы тогда с коллегой заговорились, обсуждая индивидуальную психологию Адлера, и не заметили, как углубились в какие — то портовые трущобы. Там — то на одном из полураздетых японцев я и увидел вытатуированного разноцветными красками дракона. Только он был больше вашего, во всю спину.
— Наверное, якудза какой — нибудь, — ляпнул я на автомате.
— Якудза, говорите? Хм, любопытно… И откуда же вы знаете, кто такие якудза.
— Не помню, само собой всплыло.
— Ясненько — ясненько… Ладно, одевайтесь.
Не знаю уж, что за зарубку он себе сделал, но дальнейший наш разговор протекал более, что ли, настороженно. Заканчивая допрос без пристрастия, Навруцкий сказал:
— Что ж, давайте после обеда мы проведём электроэнцефалографию, посетите окулиста, потом на снимок черепа. Сейчас у вас возьмут кровь на биохимические и токсикологические анализы, утром тоже сделаем забор крови натощак. Плюс попьёте пирацетам и аминалон.
— А это что за лекарства? — на всякий случай уточнил я.
— Ноотропные препараты, улучшают работу клеток коры головного мозга. Хуже от них вам точно не будет, — с улыбкой вивисектора успокоил меня Яков Семёнович.
Обратно в палату меня проводила та же сестричка. По пути я поинтересовался местными развлечениями. Оказалось, в этот список входят лишь хождение по коридору и вечерний просмотр телепрограммы «Время». Да и то не всем разрешено сидеть у телевизора, у некоторых пациентов новости вызывают приступы депрессии или ярости, их вообще держат на препаратах взаперти.
— Да у вас же со скуки здесь помрёшь. Может, хоть почитать что есть?
Оказалось, что у заместителя врача по хозяйственной части имеется неплохая подборка книг, которой он по доброте душевной делится с пациентами. Вскоре сестричка принесла «Робур — завоеватель» Жюля Верна, «Повесть о настоящем человеке»
