Незримая (СИ) - Александр Изотов
Эмоции резко ушли, и осталась только ледяная ярость, когда до меня дошло, что это высушенный череп ребёнка. Такого маленького, с едва успевшим зарасти родничком на макушке.
Какие-то неясные картинки пронеслись мимо меня, касаясь разума самым краем. Кто-то бежит, пытаясь спастись. Потом отчаянный крик женщины…
Она колдует. Держа одной рукой ребёнка, другой она призывает Жёлтую Луну и землю вокруг помочь. Но в следующий момент темнота изрыгает пулю ей в живот.
Но она живёт достаточно, чтобы запечатлеть смерть малыша от удара гнутым мачете. «Эти люди не имеют права жить», — эта последняя мысль охваченной горем женщины проносится в моей голове.
Да в Пробоину всю мораль. Я с тобой согласен, незнакомая островитянка. Чтобы разобраться с этими выродками, мне не нужен будет огонь.
* * *
Всё это случилось за мгновение и, как это часто бывает, когда мозг начинает действовать на пределе, время замедлилось.
Я коротко бью главаря ладонью в нос, хватаю его магострел за ствол и, резко прижав ему к груди, нажимаю на курок. Хомусный патрон, войдя дикарю в подбородок, просто ничего не оставляет выше нижней челюсти.
Мне в лицо брызжет кровь, но я оказываюсь уже у следующего гогочущего выродка и разряжаю ему в лицо уже свой магострел. У третьего не успела исчезнуть с лица маска веселья, когда мой магострел, как копьё, влетает ему в глаз.
Четвёртый успевает выстрелить из лука, и я просто ловлю стрелу в полёте. Наконечник всё-таки режет пальцы и даже касается кожи на моём лбу, но уже через мгновение я вгоняю эту стрелу в глаз хозяину.
Остался пятый, тот самый ряженый дикарь, у которого покачивается на груди маленький череп. Он всё ещё скалится, помахивая огромным мачете, а потом резко выкидывает другую руку, выпуская мне в лицо горсть какого-то порошка.
Вокруг хохочут тени, кричат люди — тут и дети, и старики… Они носятся между стволами, чуть не влетая в меня, машут палками и руками.
Ухмыляясь, я всё равно двигаюсь к своей жертве. В меня летит горсть другого порошка…
С одной стороны грохочет пожар, пожирающий лес, а с другой надвигается волна цунами, сметая все деревья, словно щепки. Сверху на лес падают камни, ломая стволы, словно спички, и дует ураганный ветер.
А я иду, холодно улыбаясь и понимая, что ничего этого нет. Кстати, магия чернолунников, смешанная с диким языческим культом, дала интересный результат.
— Ты труп, — холодно сказал я.
На лице ряженого проступила паника, и он выкинул ещё порцию порошка.
Я оказался в пустыне. В той самой… Пробоина изрыгает останки какой-то Луны, а по барханам бегут люди, спасаясь от надвигающейся черноты.
А вот это ты зря… Зря напомнил мне про Незримую.
Мой взгляд ни на секунду не отрывается от лица дикаря. Он тоже тут, стоит на песке и смотрит на меня с животным страхом.
Я прикладываю едва видимое усилие и посылаю ему ясную мыслеформу — сегодня будет месть за всех убитых. Я не буду разбираться, я просто буду мстить. Привратник, который попался вам в руки, будет последним.
Да, я ваш Последний Привратник.
Вот он поворачивается и начинает бежать… Резко исчезает галлюцинация с пустыней, и я уже вижу, как пернатый маячит среди стволов и что-то кричит в ужасе.
Нет, я не побежал следом. Вместо этого я спокойно вернулся назад, поднял свой магострел, зарядил.
Потом я похлопал по щекам Вячеслава, вдул немного псионики в удар. Это тело практически стало родным, и так легко вспоминаются навыки, которыми я давно не пользовался.
Ключевец очнулся, резко вскинулся и уставился на меня.
— Что с твоими глазами? — испуганно выдавил он.
Если б я знал, зеркала-то у меня нет. На данный момент я знал только, что сюда движется много народа, и все они такие же убийцы-дикари. Но среди них были и великолунцы.
Пусть они мне и не нравились, но я дам им шанс.
— Неважно, — ответил я, закидывая карманы патронами и забирая даже запас у Вячеслава, — Ты выживешь один?
— Я бы сказал, что мне даже легче будет… Ты слишком шумный.
— Шума будет ещё больше. Если желаешь спасти кого-то из великолунцев, которые какого-то хрена участвуют в этой погоне — можешь попытаться.
— А ты? Ты к Вертуну пойдёшь?
— Да, — кивнул я, потом покачал пальцем, — Не советую приближаться. Я очень зол, Ключевец.
С этим словами я, встав, ушёл в заросли следом за тем сбежавшим дикарём.
Глава 9
Осознавший
Я перешёл на лёгкий бег, смертоносной тенью скользя сквозь лес. Скалистая стена сбоку не кончалась, но мне было всё равно. Сейчас я полностью доверился интуиции, и она говорила, что впереди будет проход.
Где-то там, справа на высоком плато, меня звал своей огненной песней Красный Вертун. Мои чакры потихоньку подсасывались к источнику энергии, и этого хватало уже на простейшую магию.
Вертун был слабенький, совсем карлик, ведь Южные Острова никогда и не были сильны огненными Вертунами. Острова славились магами земли, а значит, здесь в изобилии водились Жёлтые Вертуны.
Как же я был зол. Даже магия чернолунников, а именно она была в тех стрелах, обнулилась, когда я увидел череп ребёнка на груди аборигена. Эта культура не имела права существовать — это решал я, солдат Свободной Федерации, и больше мне не нужно было причин.
Злость и ярость распирали меня, и они бы мешали думать, если бы я не опустил эти эмоции в самую глубину души. Стихия огня подкручивалась в энергоконтурах, но я специально гасил эмоции, охлаждая ярость.
И ярость уходила в подсознание. Я аккумулировал её, собирая и охлаждая, превращая в ледяную и твёрдую решимость. Я не тратил времени, не убеждал себя, что могу быть более милосердным к дикарям. Ко мне движутся орды островитян, одержимых ненавистью к магам, но вершить суд буду именно я.
Те кровавые и людоедские обряды, которые проводили здесь туземцы над магами, родили своеобразную магию. И мне на миг показалось, что это имеет отношение к природе духов — крики и тени, которые отвлекали меня в момент атаки аборигенов, были не просто галлюцинацией.
Как будто бы магия и вправду воскрешала души убитых дикарями магов. И это делало эту технику ещё более жестокой — мало того, мучительная смерть, так и потом душа человека не находит покоя, оставаясь в плену.
Поэтому, взглянув на череп, я и ощутил острые эмоции, которые испытала женщина на краю гибели — своей и ребёнка.
