Исполняющий обязанности (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
— Наверное, американцы собирают документы из-за снобизма. Вон, в Англии они замки покупают, разбирают по кирпичику, а потом перевозят через океан и ставят в каких-нибудь Техасах или Калифорниях. Небось, платят за старые бумаги хорошо.
— Замки, к вашему сведению, строили не из кирпича, а из камня. А американские историки изучают все, что касается мировой истории, включая документы царской России.
— Так кто же им документы-то продавать станет? — не унимался я. — Какие-нибудь недобитки, вроде Врангеля или помощники Колчака, что от чека удрать успели? Им денежку хочется урвать.
— Честным людям, если речь заходит о важном деле, деньги не нужны, — заявил Маклаков.
Я уже хотел поинтересоваться — а честный ли сам-то Маклаков, но наш «содержательный» разговор прервала супруга Игнатьева, которая внесла в кабинет, где мы беседовали, кофейник и чашки.
С грацией, присущей балерине, пусть и бывшей, Наталья Владимировна принялась разливать ароматный напиток. Улыбнувшись, спросила:
— Олег Васильевич, а вам, как всегда, нужен сахар?
Я только виновато пожал плечами — дескать, понимаю, что сладкий кофе пьют только извращенцы, сказал:
— Так мы крестьяне. Нам ведь что чай, что кофий, лишь бы сладко.
Супруга Игнатьева опять улыбнулась и вышла. Вернувшись через пару минут, поставила на стол сахарницу и положила передо мной две серебряные ложечки. Поймав мой удивленный взгляд, пояснила:
— Вот эта, что с гербом — она для вас. А новенькая, подарок для малышки. Поздравляем вас и Наталью Андреевну с дочкой…
— На зубок, так сказать, — засмеялся Игнатьев.
Наталья Владимировна погладила меня по плечу, а потом, неожиданно, заплакала и выбежала из комнаты.
Мы с Игнатьевым переглянулись, с пониманием, а Маклаков недоуменно воззрился на нас.
— И что это с ней? Что нашло? — бесцеремонно спросил экс-посол у хозяина, но тот только отмахнулся — дескать, не обращайте внимания.
Я предполагал, что за причина заставила Наталью Владимировну так отреагировать. В свое время она была известной балериной, которой прочили большое будущее. Но случилась любовь, брак, рождение ребенка. Артистическая карьера, естественно, была заброшена. Увы, первенец умер, а муж ушел. В восемнадцатом году она познакомилась с Алексеем Алексеевичем Игнатьевым, вышла замуж повторно, но детей у них не было.
На какое-то время воцарилось молчание. А я старался не очень громко звенеть своей ложечкой. Чтобы как-то прервать смущение, спросил у графа:
— Алексей Алексеевич, я человек темный — что за обычай такой дарить ложечку на зубок младенца? Слышал о нем, но сути не знаю?
Игнатьев открыл рот, чтобы ответить, но вмешался Маклаков:
— Ничего удивительного. В крестьянской среде, вряд ли существуют серебряные ложечки и подобные обычаи.
Эх, ну не хочу я хамить. Но придется. Парировал:
— Разумеется не существуют. Все наши ложечки украли пронырливые адвокаты, вроде вас. Украли, а теперь рассуждают о правах человека.
Другой бы на его месте точно обиделся. Но адвокаты, они привыкшие. Маклаков только усмехнулся:
— Крестьянам нужно было брать пример с нас. Побольше работать, поменьше пить, тогда бы на ложечки заработали.
Уел, сволочь. Нет, а вот за такое уже можно и морду дать. Он сейчас не меня оскорбляет, а мой класс! Но сразу в морду нельзя.
— А откуда бы у вас ложечки брались, если бы не крестьянин?
Граф Игнатьев, умница, вмешался и принялся объяснять, что обычай дарить ложечку «на зубок» связан с поверьем, что если у ребенка прорезался первый зубик, то следует постучать по нему серебряной ложечкой, и тогда все остальные вылезут быстро и без боли.
Воспользовавшись заминкой, я быстро спросил у Маклакова:
— А те документы, что хранятся у вас есть, вы просто так отдадите?
— Не все оценивается чистоганом, товарищ полпред, — важно изрек экс-посол. — Все документы, что мне удалось спасти, я передам в руки достойного человека, который отвезет их в университет. А там их станут изучать.
Что ж, сообщение Книгочеева о том, что архив «охранки», вывезенный Маклаковым из России (как он выразился — спасенный!), до сих пор находится в Париже, подтвердилось. Это хорошо. Но плохо, что господин отставной адвокат не желает получить за это деньги. Купил бы. Я бы, наверное, поторговался, но тысяч пятьдесят франков бы отдал. Купить — оно спокойнее, чем украсть. А он, ишь, сволочь идейная. Передаст, видите ли, в руки достойного человека. Такие идейные, они куда опаснее, нежели алчные. Как же я не люблю идейных либералов! Хотя, это уже не либерализм, а хрен знает что. В либерализме на самом-то деле нет ничего плохого. Что плохого в том, что человек выступает за свободу и за правовое государство? Верховенство права, равенство всех перед законом, независимость судебной власти. Правда, у нас пока еще диктатура пролетариата, но это дело времени. А вот здесь, из-за таких «либералов» как Маклаков, а еще тех, кто остался на моей далекой-далекой родине, само слово либерал звучит как ругательство.
Значит, господин Маклаков собрался передать архив Гуверу, для будущего института Гувера? И будут интересные документы, включая личные дела агентов охранки лежать в Америке? Непорядок. Ладно, будем думать, что с этим делать.
А с другой стороны — а чего же тут думать? Адрес нам известен, а бывший жандармский ротмистр и штабс-капитан, сведущий не только в саперном, но и в подрывном деле — это сила. Помнится, бутылки с горючей смесью у Петровича получились неплохие. Горело все ярко.
Или еще подумать? Возможно, есть еще какие-то выходы?
Нет, я нынче начальник, мне думать вредно. Озадачу двух Александров — Книгочеева и Исакова. Либо они добудут архив Маклакова и перевезут его куда-нибудь на наш склад, чтобы потом переправить в Россию (они воплощают, я обеспечиваю материальную базу), либо устроят пожар. Парижа, конечно, жалко, но если вспомнить, что из-за Наполеона когда-то Москва сгорела (ладно-ладно, сам он Москву не жег, так получилось), так вроде, и ничего. Весь-то Париж сгореть не успеет, авось и потушат. Но тут Маклаков произнес фразу, после которой я передумал поджигать дом экс-посла.
— В моем архиве — я эти документы тоже передам мистеру Гуверу, хранятся полицейские рапорта и донесения агентов, проливающие свет на Ходынку. Жаль, сам пока не успел все просмотреть. А еще — четыре коробки переписки наших масонов из числа членов правительства.
Глава 11
Теория страха
— Мсье Кусто, а вы изрядно поправились, — одобрительно сообщил портной, только что снявший мерку с моей талии.
Первая половина дня у меня сегодня свободна. Можно выкроить час на поездку к портному, еще час-другой на другие дела.
— Поправился? — удивился я.
— Ну да, — кивнул мсье Бопертюи, давний портной семьи Комаровских, а теперь обшивавший и меня. — В прошлый раз охват вашей талии, ваших бедер был значительно меньше. Два дюйма, не меньше. Передайте огромный привет мадам Натали, она о вас отменно заботится.
Быть такого не может, чтобы я, да поправился. Всегда считался довольно-таки худощавым. В том мире, откуда я прибыл, со спины сходил за молодого человека.
Скорее всего, Бопертюи не помнит, каким я был в прошлый раз, когда шил свадебный костюм, вот и преувеличивает. Или у него мерка неправильная. Ишь, талия с бедрами увеличились на два дюйма! В переводе на человеческий язык,это означает, что появилось пузо и жопа растолстела.
Врет, старый хрыч. Скорее всего собирается слупить с меня побольше. Ну, раз талия увеличилась и все прочее, значит, и материала потребуется больше и, соответственно, франков.
Впрочем, не врет. Слишком спокойно я живу в последнее время. Ни тебе стрельбы, ни переживаний, даже о хлебе насущном думать не надо. Даже поспать удается не четыре часа в сутки, а целых пять! Посмотришь на себя в зеркало и видишь самодовольную морду, где намечается второй подбородок. Так бы по зеркалу и треснул, чтобы не видеть свою сытую харю. Но что хорошо, так это то, что в зеркало смотрю лишь тогда, когда бреюсь.
