Чужой среди своих 2 - Василий Сергеевич Панфилов
— Ну… — с трудом собираюсь с мыслями, — а потом мне в лицо вот так вот выдохнули…
— Жидёнок… — я постарался полностью передать те интонации, и, судя по тому, как дёрнулся один из слушателей, одними губами произнеся ругательство на идише, мне это хорошо удалось!
— Ты не ошибся? — перестав жевать дужку очков, спросил журналист.
— Не… — я мотанул головой, — Очень всё… ну, отчётливо…
— И… — мягко подтолкнули меня голосом.
— Ну вот сказали это… про жидёнка, и увидел, как маму, ну и… — непроизвольно передёргиваю плечами, — полез в драку.
— Так… — сосредоточенно кивает тот, что ругался на идише, — Значит, не только на шее…
— Почему? — удивляюсь я, — А-а… нет, я вырубил этих… погромщиков.
— Хм…
— Да это не сложно, на самом-то деле! — заторопился я, — Это ж не боксёрский ринг, а так… Да и они не ожидали, а я всерьёз бил!
Взрослая часть меня где-то там, далеко позади… а на переднем плане — подросток, взбудораженный и обиженный на недоверие, на…
— Я учил, — негромко, но очень веско сказал отец, делая пару шагов вперёд.
— Н-да? — грузный повернулся к нему всем телом, и какое-то время, очень короткое и насыщенное, они мерялись взглядами.
— Где? — коротко и хлёстко поинтересовался грузный, и мне почему-то стало ясно, что этот — воевал, и очень серьёзно.
— N-ская штурмовая инженерно-сапёрная бригада, — подобравшись, ответил отец, а потом в разговоре начали мелькать соединения, города, имена командующих, даты, госпиталя и всё то, что многое говорит человеку воевавшему. Ну а мне…
… пусть даже я начал читать здешние учебники истории, наполненные событиями о Великой Войне, многое до сих пор звучит белым шумом. Всё-таки я учился по другим учебникам… и это не хорошо, и не плохо, это просто — другое.
Понял только, что военная биография отца нетривиальна даже для этих, видавших виды людей, но впрочем, новостью для меня это не стало.
— Понимаю, — медленно кивнул грузный, переводя взгляд на меня, и ещё раз… — понимаю…
В этих словах, кажется, что-то большее, нежели обычная констатация рукопашных навыков, но… я подумаю над этим позже!
Отношение к нам как-то неуловимо изменилось, и, хотя это сложно объяснить словами, но атмосфера стала чуточку более дружелюбной. Никакого панибратства, смен поз согласно канонам прикладной психологии, и прочей ереси, но…
— А сами откуда? Так, так…
Репортёры здесь опытные, битые, тёртые, напомнившие мне матёрых волков своими осторожными, и в то же время уверенными повадками. Да и работают они так же, по-волчьи, раздёргивая наше внимание и раскручивая всю историю нашей семьи с самого начала.
— … реабилитация, значит… — задумчиво кивает немолодой Алексей Ильич, переглядываясь с понимающим коллегой пенсионного возраста.
— Ну так шестьдесят седьмой год на дворе, — мягко принимает подачу Вениамин Львович, и в его словах слышится продолжение давней дискуссии.
— … а вы, значит… — мягко раскручивает маму Сергей Исаевич, заинтересованно подавшись вперёд и глядя на неё с тем ожиданием, которое невозможно не оправдать.
— Да, да… — как заворожённая, кивает та, — на стройке… Да, конечно! Взрослые нормы, а как же иначе…
— Действительно, — бормочет Сергей Исаевич, благожелательно соглашаясь с мамой, — как же иначе-то? А потом…
— В Средней Азии сперва… — продолжает мама, нервно ломая пальцы рук, и кажется, даже не замечая этого. Она снова там…
— … биология, химия… — неуверенно пожимаю плечами, из последних сил удерживая хлипкие барьеры перед дружелюбными, мягкими и какими-то гипнотическими голосами репортёров. Если бы не тот, взрослый опыт, не закалка человека двадцать первого века, привыкшего к агрессивным переговорам, стрессам и психологическому давлению, я бы, наверное, раскололся до самого донышка… Но и так тяжело, потому что тело, со всеми его подростковыми гормонами, ох как давит на сознание и психику!
— Потом? — снова пожимаю плечами, несколько нервно и суетливо, — Не знаю пока… наверное, в медицину пойду! Ну… интересно же…
Снова дёргаю плечом и замыкаюсь на какое-то время в себе, пропуская мимо ушей вопросы и пытаясь хоть немного собраться с мыслями. Получается, откровенно говоря, неважно…
— … да все почти, — слышу голос отца, — Да, и Бухарин, конечно же… я же говорю — все почти! Я маленький был, но…
Звучат имена и фамилии его родителей, потом ещё какие-то имена, события…
… и как это интересно репортёрам! Вот сейчас, именно сейчас, они почуяли нечто стоящее, как акулы чувствуют кровь за много километров!
Это не сиюминутное, не на здесь и сейчас. Не конъюнктурщина, а, пусть не сенсационные, но серьёзные материалы, опираясь на которые, можно раскопать ох какие интересные штуки…
Но мысли, как появились, так и исчезают под напором репортёрского внимания Вениамина Львовича.
— … да, быстро очень, — уверенно киваю я, — минут десять, не больше, и вот, толпа…
— Интересно… — Вениамин Львович закусывает дужку очков и переглядывается с коллегами, — вот так вот, днём, в страду? Очень интересно…
Отпустили нас выжатыми, как кухонные тряпки, когда языки уже стали заплетаться.
— Да, да… — кивают репортёры, выпроваживая нас и пожимая руки.
— Очень, очень интересно…
… и вот мы уже за дверью, а какой-то невысокий, кругленький, немолодой уже мужчина, хмыкнув при виде нас, подсказал, где выход.
Не знаю, как родители, но я спускался по лестнице на подгибающихся ногах, старательно держась у стеночки и внимательно глядя, куда ставлю ногу. Пару раз, к слову, стеночка пригодилась…
— Вот ведь… — остановившись и замолчав, отец достал папиросы и прикурил, задумчиво выдохнул дым, и, качнув головой, покосился на здание редакции, оставшееся за спиной.
— А помощи нам они так и не пообещали, — спокойно констатировал он и глубоко затянулся, а потом, усмехнувшись криво, пробормотал на идише что-то, очевидно не слишком лестное.
— Не пообещали, — задумчиво согласилась мама, в голосе которой прорезался лёгкий акцент.
— Фронтовое братство! — усмехнувшись, сказал отец, прислоняясь взмокшей спиной к фонарному столбу, снова затягиваясь, и глаза его, кажется, будто подёрнулись нехорошим ледком.
Они с мамой переглянулись, и, как это бывает у долго живущих вместе людей, одними только глазами, едва уловимой мимикой и пожатием плеч, ухитрились обговорить всю эту странную ситуацию. Отец, соглашаясь с супругой, медленно и задумчиво кивнул головой, чуть прикрыв глаза, а потом, выдохнув резко и потянувшись, усмехнулся весело, зло и бесшабашно — так, что я будто увидел его, молодого…
… тогда…
— Я там автоматы с газировкой видел, — сказал он, делая шаг от столба, и на какой-то миг на меня будто пахнуло войной, столько в этом движении было всего… — пошли?
У автоматов, выстояв пару минут, мы по очереди напились из единственного, почему-то, стакана. Я брезгливый, и, представляя примерно, какое количество губ касается ежедневно гранёного стекла, пытаюсь утешиться тем, что в СССР, дескать, никакая зараза
