Красный вервольф - Рафаэль Дамиров
Зашел на общую кухню. Дощатые столы, пара рыжих примусов, заляпанных подгоревшим жиром, и наглая черная муха, похожая на Адольфа. У стены старинный буфет из облезлого массива, внутри простенькая железная посуда.
В углу раковина с засохшим водопроводным краном, латунные барашки которого покрылись белесым налетом. К ним явно давно никто не прикасался. Сейчас водопровод заменял рукомойник с ведром, и таз для мытья посуды. Отель — ползвезды с натяжкой. Большой такой натяжкой.
Так-с… С жильем все понятно. Теперь надо с работой вопрос решить (каждый житель оккупированного города обязан был работать на немцев) и легализовать свое пребывание здесь. Чем больше город, тем легче спрятаться… И тем проще мне будет осуществить то, что я задумал. А планов у меня, ой, как много. Даже не знаю, за что первое хвататься.
* * *
День обещал быть жарким. Опять. Я остановился на крыльце и потянулся, разминая ноющие от постоянной сутулости плечи. Вдохнул еще прохладный утренний воздух. Прислушался. Радостно чирикали птички, где-то возле реки мерно урчал мотор какой-то машины. В соседнем дворе слышались женские голоса. Идиллию летнего псковского утра нарушали только резкие, как лай, выкрики на немецком.
Ну что, доброе утро, дядя Саша. Сегодня важный день, пора легализоваться и превращаться в законопослушного гражданина особой провинции Великой Германии.
Я зло сплюнул. Встряхнулся. Ссутулил плечи, поправил очки. В общем, нацепил обратно маску нерешительного интеллигента. Сколько ее еще придется носить, хрен знает… Поглядим по обстоятельствам.
Я вывернул из двора и поплелся обратно в центр. Где там искать биржу труда, мне на пальцах уже объяснили, так что заблудиться вроде не должен.
Миновал Торговую площадь, пустынную и обгорелую. В воскресенье торговый день начинался только в десять. А по свистку в два часа дня все должны были разойтись.
К воротам псковского кремля выстроилась вереница из нескольких грузовиков с красно-черной эмблемой ОТ. Что-то такое забрезжило в памяти… Ах, вот это чья оливковая форма! Организация Тодта! Ну да, логично. Эти гаврики строили дороги, бункеры, батареи и прочие военные сооружения. Приехали, значит, чинить взорванные мосты и «Пантеру» возводить.
Ну ничего-ничего, не поможет вам ваша «Пантера». Мы еще забьем вам в глотки ваши свастики…
Патрульный немец с интересом задержал взгляд на моем лице. Я торопливо стер с него кровожадное выражение, опустил взгляд на носки своих стоптанных сапог и засеменил дальше.
Фух. Не прицепился, повезло.
Ты уж как-нибудь контролируй себя, дядь Саш!
Найти биржу труда оказалось не сложно. Рядом с двухэтажным домом конторского вида уже кучковался народ. Сбившаяся стайка людей топталась возле явно недавно вкопанной доски объявлений, а часть народа выстроилась в длинную очередь к дверям, рядом с которыми была приколочена новенькая табличка с готическими буквами.
Arbeitsverwaltung.
А чуть ниже, специально для русских буквами помельче и без вычурных завитушек приписано.
«Управление труда».
И еще чуть ниже:
«Выдача рабочих паспортов происходит с 8 часов до 16 часов 30 минут. Для мужчин от 14 до 65 лет.
Командир хозяйственного управления БЕККЕР. Оберлейтенант».
Вставать в очередь я не торопился. Для начала примкнул к толкущимся возле доски объявлений. Почитаю, послушаю, понюхаю, так сказать, воздух.
Доска была набита объявлениями, распоряжениями и приказами от и до. Свободного места не осталось, до последнего сантиметра все было забито крупными печатными буквами, увещевающими и предписывающими.
Я пробежал глазами распоряжение о получении рабочих паспортов и временных удостоверений личности. Скользнул взглядом по правилам нового порядка — комендантский час, пользование электричеством, выключение света после семи вечера… На каждой объявке, даже самой коротенькой, в конце имелась приписка, что неисполнение влечет за собой немедленное и жестокое наказание. Слово «расстрел» на доске было упомянуто восемь раз. Посчитал как-то чисто машинально.
— Ахтунг! — бодро заявил паренек в серой униформе с двойным S в петлицах и треугольной черно-серебряной нашивкой на рукаве.
Толпа расступилась, пропуская мелкого эсэсовца к доске объявлений. Ясноглазое лицо этого парняги было преисполнено важности и гордости. Будто пришпиливая бумажку, он прямо-таки мировую проблему решает, не меньше.
Он критически осмотрел доску, выбирая подходящее место. Затем решительно налепил свою бумажку поверх распоряжения по поводу цен на товары на рыночной площади. Вздернул подбородок, оглядел нас презрительным взглядом и удалился. Растолкав очередь у двери.
Новое объявление было написано еще более крупными буквами, чем все предыдущие.
«Всем евреям надлежит незамедлительно явиться в комендатуру и получить особый нагрудный знак. Еврей, пойманный на улице без соответствующего знака после 1 сентября, будет подвергнут немедленному расстрелу».
Толпа зашушукалась и стала потихоньку рассасываться.
Часовой у входа пока еще не проявлял ко мне какого-то особенного интереса, так что я остался. Тем более, что к доске подтянулись другие горожане.
Я делал вид, что смотрю на доску, даже шевелил губами, как будто медленно читаю, а сам бросал быстрые взгляды, не поворачивая головы.
Очередь двигалась. И не сказать, кстати, что желающих зарегистрироваться было слишком уж много. Мужиков моего возраста и помладше там почти не было. В основном безусые подростки и разной степени потасканности дедки. Ну да, логично. Мужики призывного возраста отправились в армию. Которая отступила. И здесь в Пскове остались только те, кто не успел эвакуироваться.
Легенду свою я перед сном в общих чертах уже продумал, сейчас прокрутил в голове ключевые моменты и решил, что сойдет. Должно прокатить.
Кроме желающих получить рабочие паспорта, в дверь то и дело входили и выходили разномастные нацисты, в основном унтерофицеры. Молодые, деловитые, с папками и коробками для бумаг. Распаковываются на новом месте, саранча фашистская… Хотелось зло сплюнуть, но я сдержался.
Очередь почти рассосалась. Утренний поток желающих влиться в новый мировой порядок почти иссяк.
Пора, пожалуй… Я ссутулил плечи еще сильнее, тревожно зыркнул по сторонам и пристроился в конец очереди. Следом за толстячком, чья круглая лысинка блестела прямо перед моим носом.
План послушать разговоры местных перед биржей труда провалился с треском. Потому что никто не вел здесь никаких разговоров, даже шепотом. Лица всех были похожи на резиновые маски из магазинчика ужасов.
Дверь скрипнула, и из нее просочился бледный, как поганка, лысик. Бегающими глазками старался не встречаться со мной. К груди он прижимал несколько листов бумаги. Он проскользнул мимо меня к выходу, ну а я взялся за ручку двери.
Просторная квадратная комната. Стены, крашенные до половины зеленым. Белый потолок, побелка явно не очень-то свежая, вдоль потолка уже пооблупилась. Прямо — письменный стол, над столом — здоровенный портрет Гитлера. По бокам — красные полотнища со свастиками.
