Пионерский гамбит (СИ) - Саша Фишер
— Мама моя сказала, — тихо ответил тот. — У него родители развелись, а отец в Израиль... это... как его... эмигрировал.
— Свистишь? — неуверенно произнес Матонин.
— Товарищи, отбой был уже довольно давно, — раздался спокойный с ноткой раздражения голос Верхолазова. — По распорядку дня мы уже должны спать.
— Засохни, Верхолазов, — лениво отозвался Мамонов. — Ты что, Аннушку не слышал? Она сказала, что если барагозить не будем, то можем хоть до утра болтать. Мы же теперь взрослые, забыл?
— Возраст, товарищ Мамонов, далеко не всем добавляет мозгов, — веско изрек Верхолазов. После этой фразы повисло ледяное молчание. Прямо-таки ощущалась накаленная атмосфера. Совершенно очевидно, что Мамонову очень хотелось сейчас вскочить и прописать наглому Верхолазову с ноги. Но между ними как будто была непроходимая стена. И Мамонову ничего не оставалось, кроме как метать молнии глазами, но больше никак свои чувства не показывать.
— О, вот еще такая была история, — Марчуков решил закончить неловкую паузу.
— Снова про жабу?
— Про жабу — это к Крамскому, у него завтра руки будут бородавчатые, вот увидите! — Марчуков захихикал, подвизгивая, как будто на него напал приступ икоты. — Короче, про вожатку четвертого отряда. Видели? Такая со стрижкой?
— На гитаре еще играет?
— Да, она! Короче, мой друган, Воха, в прошлом году был в первом отряде на последней смене. И короче, как-то после отбоя захотел погулять. Вылез в окно, хиляет, такой, никого не трогает. А потом слышит — бац — голоса в беседке. Ругаются. Она, вожатка эта, с Игорем нашим ходила. И вот они...
— Подожди! А Шарабарина?
— Ну ты слушай, да? Короче, они из-за Шарабариной и ругались. Вроде как он с обеими вась-вась, а вожатка про Ирку узнала и ему выговаривала. А он сказал, что она слишком правильная, и ему надоело за ручки. Даже, мол, Шарабарина и та... Ай, да что я про Шарабарину-то? Короче, вожатка влепила ему по балде и убежала. И, такая, как раз на моего другана налетела. Тот ей: «Ой, извините, тоси-боси!» А она: «Пойдем со мной!» И потащила его к себе в вожатскую. И там... ну... этсамое!
— Свистит твой друган!
— Ничего не свистит, мы в одном подъезде живем!
— Так Шарабарина, получается... этсамое...?
— Да может это Игорь ваш свистит! Раз у него батя в Израиль сбежал, он и не такое может.
— Да молчи ты, дурак, я по секрету рассказал, а ты на всю ивановскую орешь...
— Мамонов, а у тебя уже было...?
— Что было?
— Ну... этсамое...?
— Ха, конечно было! — заявил Мамонов. «Свистит», — подумал я и мысленно сплюнул. Дурацкое словечко!
— Товарищ Мамонов, что-то мне подсказывает, что вы нам сейчас... как бы это сказать помягче, втираете очки.
— А ты если завидуешь, то делай это молча!
— Ну и как же у вас, позвольте спросить, было... этсамое?
— Не твое дело, Верхолазов!
— Илюха, а правда, расскажи, а?
— Дженльмены про такое не рассказывают.
— Значит вы, как это здесь принято выражаться, свистите, товарищ Мамонов!
— Да я... — кровать Мамонова возмущенно заскрипела. — Если хочешь знать... Смогу любую уговорить!
— Желаете заключить пари? — кровать Верхолазова тоже заскрипела. По всей видимости, он сел. Но я смотрел в стену, так что видеть этого не мог. — Значит, любую уговорить...
— Только не Цицерону, она кремень!
— Как насчет новой вожатой, товарищ Мамонов?
— Ха, легкотня!
— У нее же ляжки жирные!
— Ничего не жирные, это Коровина твоя жирная. Симпотная вожатка!
— Итак, товарищ Мамонов, мы с вами заключаем пари, что вы до конца смены сумеете... уговорить Елену Евгеньевну на коитус.
Все сдавленно захихикали.
— Я разве сказал что-то смешное, товарищи? Именно так называется процесс, между мужчиной и женщиной, фактом которого кичился товарищ Мамонов. И в который я лично не верю. Итак?
— Как ты меня достал уже, Верхолазов, сил моих просто нет! Да, пари! До конца смены я совершу... этсамое... с Еленой Евгеньевной.
— И предоставишь нам доказательства?
— А как ты это себе представляешь, Верхолазов? Я что ли должен с нее расписку взять?
— Мне все равно, товарищ Мамонов. Или вы найдете способ, или вы просто брехун.
— Так, отлично! Значит, как только я... этсамое... я отпинаю тебе десять поджопников при всем отряде. И ты не пискнешь! А наоборот скажешь, спасибо за науку, Илья Сергеевич! Заметано?
— Договорились!
Заскрипело сразу несколько кроватей. Раздались шаги босых ног.
— Пари?
— Пари! Олежа, разбей!
Заснул я под какую-то очередную удивительную историю Марчукова. Что-то про заброшенный дом за территорией и живущего там бродягу. Мне было интересно, но дослушать оказалось уже выше моих сил.
Карина стояла на углу дома матери, а рядом с ней терся какой-то парень. Явно старше ее, в куртке на десять размеров больше и в штанишках, надевал он которые явно при помощи интимной смазки. Он раскурил сигарету и передал ей. «Карина, ты еще и куришь?» — хотел закричать я, но, ясное дело, не смог. Ничего не оставалось, как молча наблюдать, как моя повзрослевшая принцесса неумело втягивает дым и кашляет.
— Я не готова еще...
— Ты уже мне месяц это говоришь, дорогая.
— Ну... я же не виновата, что я так чувствую...
— Ты же сама говорила, что взрослая, что все знаешь. Мы когда начали мутить, ты сказала, что на все согласна. Что-то, детка, мне кажется, ты меня динамишь просто. Что там за кент с тобой был в субботу?
— В какую еще субботу?
— В прошлую. На плешке.
— Это одноклассник.
— Да?
Карина молча затянулась. Снова закашлялась, на глазах ее выступили слезы.
— Кара, у меня есть потребности. И если их не удовлетворить, мне бывает очень-очень больно. Ты же учила уже анатомию, знаешь, что это?
— Давай еще подождем, пожалуйста...
— Давай мы вот как поступим, детка. Я даю тебе неделю. Или ты прогоняешь своих тараканов из головы. Или я буду вынужден искать кого-то посовременнее.
— Только...
— Что, детка?
— Нет, ничего. Хорошо. Еще неделю. Я обещаю.
— Вот и умничка!
Этот козел чмокнул Карину в лоб, потом по хозяйски сжал ее ягодицу и потопал расхлябанной походкой в сторону остановки. А
