Пистоль и шпага (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович
Из полторы сотни человек, бывших под моим началом к началу первой атаки, осталось в строю шесть десятков, да и те большей часть перераненные. Погиб Голицын — в него выстрелили в упор. Разбитыми оказались три пушки из четырех. Вывезти их не было возможности — людям не потянуть, а упряжки разбежались. Мы занялись ранеными (французов просто прикололи, и я не стал останавливать обозленных солдат), в этот момент к флешам подошло подкрепление. Я заканчивал бинтовать ногу егеря, когда сверху пала тень. Закрепив бинт, я выпрямился, и увидел перед собой группу всадников в офицерских эполетах, двое из них — в генеральских. Один из генералов был лет тридцати на вид, второй — за пятьдесят.
— Кто здесь старший? — спросил пожилой генерал, с любопытством глядя на меня.
— Я, ваше превосходительство. Младший офицер командира отдельного летучего батальона егерей при командующем Второй армией, подпоручик Руцкий.
— А остальные?
— Поручик Голицын погиб при отражении последней атаки. Еще уцелел командир батареи шестифунтовых пушек прапорщик Кухарев.
— Вас, что, всего трое было? — удивился генерал.
— Так точно, ваше превосходительство!
— А людей сколько?
— Полторы сотни, считая артиллеристов.
— И вы отбили атаку французов?!
— Две, ваше превосходительство.
— Дела, — покачал головой генерал. — Никогда о таком не слыхал. Рота отбилась от полка. А вы, часом, не заливаете, подпоручик?
— Гляньте сами, — указал я рукой на груды тел у фасов. — В поле их лежит гораздо больше.
Оба генерала некоторое время обозревали результаты боя.
— Вот что значит русский солдат, ваше высочество, — сказал пожилой генерал молодому по-французски. — Кое-кто убеждает нас, что Бонапарта не одолеть. А тут рота остановила полк!
— Полагаю, у нее был отличный командир, — ответил тот, кого назвали высочеством. — Жаль, что погиб.
— А этот? — пожилой кивнул в мою сторону.
— У него крест военного ордена на мундире, явно из солдат. Не думаю, что такой мог построить грамотную оборону. К тому же офицер не станет перевязывать раны нижним чинам.
— Гм! — пожилой посмотрел на меня и перешел на русский. — Кто командовал обороной флеши, подпоручик?
— Я, ваше превосходительство.
— Почему не поручик?
— Так приказал командир батальона.
— Я вижу знак военного ордена на вашем мундире. Вы из нижних чинов?
— Нет, ваше превосходительство. Я получил его, будучи статским. Произведен в подпоручики указом государя.
— Постой! — он наморщил лоб. — Слыхал о таком: небывалый случай… Так вы тот самый Руцкий, что храбро бился в Смоленске и вышел из него последним?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Не удивительно, что вы отстояли флешь, — кивнул генерал. — Я сообщу о вашем подвиге светлейшему. Нас прислали вам на замену. Куда направитесь?
— В штаб Багратиона. Таков его приказ: сражаться до подхода резервов, а затем вернуться.
— Отчего у вас мундир порван? — спросил молодой генерал, которому, видимо, не понравились слова пожилого.
— Штыком ударили, ваше высочество, — сообщил я по-французски. — К счастью, угодили в часы, и все обошлось синяком, чего не скажешь о других. По образованию и прежней службе я лекарь, так что помогаю раненым. Полагаю это долгом христианина. Разрешите идти?
— Идите! — кивнул пожилой генерал, с улыбкой глянув на насупленного молодого…
— Знаешь, с кем ты говорил? — спросил меня Семен на обратном пути, когда я рассказал об этом эпизоде. — Командующим вторым корпусом генерал-лейтенантом Багговутом. А второй генерал — командир четвертой дивизии принц Вюртембергский.
— Барклай прислал их в подкрепление?
— Выходит так, — кивнул Спешнев. — Своих резервов у Багратиона, видимо, не осталось.
Хм! Так было и в моем времени. Но там Багговут воевал на южном фланге у Утицы. Здесь же пошел к флешам — по крайней мере, силой одной дивизии. И сами флеши не захвачены. Что-то изменилось в этом мире…
Что конкретно, я узнал вскоре. Под Семеновской нам пришлось отбиваться от поляков, где Багратион получил пулю в грудь. Опасное ранение, но не смертельное, как в моем времени. Хотя и там генерала могли спасти, не вмешайся его дурной характер. Здесь я решил не давать ему шанса, и влил в князя лошадиную дозу лауданума. Пусть спит. Армией ему все равно не командовать, так пусть живет. Помните, говорил, что собираюсь спасать Багратиона и, возможно, Сен-При? При штабе дежурили два моих санитара, получившие строгие инструкции. При ранении генерала перебинтовать, напоить лауданумом и везти к Виллие. Бессознательного генерала тот бы прооперировал. Не срослось. Багратион получил другую рану, а Виллие приехал в Семеновское сам, где и огорошил меня новостью.
Шагая в расположение батальона, я матерился, не сдерживаясь. Мать вашу, императорскую! Много раз и в самых похабных позах! Выдернуть офицера из боя ради каких-то мозолей! Ладно, я, но Виллие! Именно он в моем мире сумел организовать эвакуацию большинства раненых из Москвы, и те не погибли в пожарах. Да что ж это такое! Мозоли ваши вам в глотку!
Странно, но в этот миг я ощущал в себе двух людей. Один громко ругался, проклиная начальство, а второй тихо радовался. Тому, что покинет это поле смерти и не увидит более ни ядер, бьющих в живых людей и рвущих их на куски, ни окровавленных штыков французов, ни их злобных лиц. Ощущать такое было подло, ни прогнать из головы эту мысль не получалось.
— Повезло тебе, Платон! — сказал Спешнев, когда я доложил ему о приказе. — В Петербург поедешь, к самому государю. Я вот там не бывал, и его величество никогда не видел. Куда нам! — вздохнул он.
— Я вернусь.
— Вряд ли, — покрутил головой он. — Такой случай упускать нельзя. Но все равно спаси тебя бог. Того, что ты сделал для меня и других в батальоне, забыть невозможно. Я распоряжусь, чтоб тебя собрали надлежащим образом.
Он повернулся и ушел. Мне показалось, что на последних фразах его голос дрогнул, а глаза повлажнели. Да и я сам… Ко мне подошел Синицын.
— Сымайте мундир, ваше благородие! — предложил сходу. — Он испачкался и порван. Почистим и заштопаем. Дать бы новый, да только взять негде, — он вздохнул.
— Не беда, — сказал я. — В Петербурге пошью новый. Деньги есть.
— Возьмите! — он протянул мне холщовый мешочек. Я заглянул внутрь. Там лежало двое часов, золотых.
— Откуда?
— У казаков были. Семен Павлович велел собрать их и похоронить, пока есть время — выручили они нас. Кто бы мог подумать? Охальники и грабители, а пожертвовали собой. Царство им небесное! — прапорщик перекрестился. — Вот на них часы и нашли. Мертвым без нужды, а вам пригодятся.
Синицын снова вздохнул.
— Одни возьму, — сказал я. — Мои француз штыком разбил. А вот вторые…
Я задумался, затем, вытащив из мешка часы, направился к артиллеристам, которые под присмотром Кухарева чистили орудия. Раненого штабс-капитана Зыкова увезли в лазарет, и Ефим остался единственным офицером у пушкарей.
— Ефим Игнатьевич! — окликнул прапорщика.
— Слушаю, ваше благородие! — повернулся он ко мне.
— Держи! — я вложил ему в руку часы. — Это за выстрел по флеши. Если бы не вернулся и не выпалил — конец бы нам всем.
— Как же было не вернуться, ваше благородие? — сказал Кухарев. — Свои же гибли. Дорогие, — добавил, разглядев часы, — мне не по чину.
Он попытался вернуть подарок, но я заложил руки за спину.
— Бери! И на поле нас спас, дав залп по полякам. За такое по гроб поить нужно. К сожалению, не смогу, уезжаю в Петербург. Не знаю, вернусь ли, но случится быть в Залесье, предавай поклон графине.
— Которой? — улыбнулся Кухарев. — Старой али молодой?
— Обоим, — сказал я и, повернувшись, пошел прочь. Долгие проводы — лишние слезы, а солдату собраться — только перепоясаться. Хотя вещей к моему удивлению набралось полный чемодан. Узнав, что мы едем в Петербург, к нам потянулись солдаты, и каждый что-то нес: кто новую рубаху, кто чистые онучи, кто льняной утиральник. Натащили столько, что не помещалось в чемодан, купленный мной у маркитанта, и я, поблагодарив, попросил разобрать подарки обратно. Приказал Пахому не забыть гитару. Уцелел грушенькин подарок, несмотря ни на что. Спустя полчаса вместе с денщиком мы скакали к Виллие. Нас сопровождали двое егерей, они уведут коней обратно. Прощай, Мыш! Мы с тобой так и не подружились, но упрекнуть тебя не в чем. Прощайте боевые друзья! Даст бог, свидимся. Россия, хоть и большая, но не настолько, чтобы потеряться…
