Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
ГЛАВА 6
О, вы, смотрящие во тьму,
Скажите что нашли?
— Кларк Эштон Смит, Полночные слепцы
Что-то ударило о корпус корабля, и Кроуфорд тут же проснулся, думая, что существо из гравия снова восстало и двинулось в обход трюма ― но скрипел и раскачивался весь корабль, а с палубы над головой доносились оживленные голоса и топот ботинок. Похоже, они достигли пункта назначения. Спустя несколько минут его догадку подтвердил плеск брошенного якоря. Снаружи все еще была ночь, если конечно кто-нибудь не закрыл заслонками все иллюминаторы.
Он тихо поднялся и на ощупь двинулся к иллюминатору, через который попал внутрь, соблюдая осторожность, чтобы не растянуться посреди трюма, и, когда он все еще был в нескольких ярдах[85] от иллюминатора, свежий бриз, пахнул ему в лицо ароматами суши, дав понять, что заслонок на местах не было, и что рассвет еще не наступил.
Он высунул голову наружу и в свете звезд разглядел длинный участок земли, вырастающий посреди безбрежного простора спокойной воды. Очевидно, корабль стал на якорь в какой-то гавани. Воздух заметно потеплел, похоже, что корабль плыл на юг ― так что это должно быть Франция, или если предположить, что им чертовски повезло с попутным ветром, и чрезмерная усталость заставила его проспать гораздо дольше, чем он думал, Испания.
Он стянул ботинки и связал их вместе с помощью ремня, чтобы буксировать их, когда поплывет, затем поставил ботинки на пол и выглянул снова, оглядываясь по сторонам и прикидывая, где лучше всего незаметно нырнуть в воду… но когда в темноте где-то за его спиной задвигался гравий, он просто очертя голову нырнул в иллюминатор, лишь кончиками пальцев задев за его обод.
Совершив головокружительное сальто, он вперед ногами вошел в воду и глубоко погрузился в леденящую, сковывающую движения пучину.
В этот миг он проснулся окончательно. Морская вода вымыла из головы то лихорадочное смятение, что терзало его всю предыдущую неделю, и, когда он по-лягушачьи поплыл вверх, навстречу невидимой морской поверхности, он уже вовсю строил планы.
Он как-нибудь вернется в Англию и докажет свою невиновность ― в конце концов, он уважаемый доктор, и вряд ли найдутся присяжные способные его осудить, даже если бы он был физически способен сделать то, что сделали с Джулией ― и он стряхнет эту мистическую одержимость Швейцарией. Байки Китса, несомненно, были лишь фантазиями наделенного богатым воображением кандидата в поэты. Кроуфорд не понимал, как он вообще мог слушать весь этот вздор.
Затем он вспорол водную гладь, глотнул воздуха, и сомнения снова навалились на него. Он поплыл в сторону кормы, так как голоса, казалось, раздавались громче на носу, и уже позабыл свою мимолетную надежду на возвращение в Англию и свое оправдание. «Ты уже пересек канал, ― сказал он себе, ― Альпы ― величественные, парящие над облаками, те, что ты видел лишь во снах ― прямо перед тобой. Ты не можешь отступиться теперь».
«Дьявол, ― подумал он, ― даже если бы я мог вернуться, ничего не опасаясь»…
Когда он обогнул высокую массивную корму, он увидел, что корабль встал на якорь на приличном удалении от берега. Небо только начинало окрашиваться глубоким предрассветным пурпуром над холмами, виднеющимися далеко за темной водой, справа от него, но он смог разглядеть лежащую перед ним береговую линию и купы деревьев, которые, казалось, слабо светились в темноте на вырастающей позади суше.
Он оглянулся на корабль и был ослеплен тем относительно ярким светом, который лился из окон каюты. Он поспешно отвернулся и несколько мгновений тихо покачивался на воде, а затем снова взглянул на корабль, избегая смотреть прямо на свет. За окнами стоял мужчина, его лицо и руки странно светились на фоне темного неба, но он смотрел на материк, а не вниз на Кроуфорда, который повернул назад и тихо поплыл к далекому берегу.
После десятиминутного заплыва он остановился, ругая себя за то, что прыгнул, не захватив ботинки. Он понял уже, что не смог бы тащить их с собой всю дорогу… но ему было жаль ремня, которым он их связал.
К тому же его тревожило, что если он вдруг вздумает устать, опереться здесь совершенно не на что, разве что о морское дно где-то там, в глубине. Он вспомнил свои сны, в которых он мог летать, но был всегда в сотнях футов над землей, когда руки внезапно начинали сводить судороги, вызванные яростными взмахами, призванными удержать его наверху. Мог ли он все еще вернуться на корабль? Он повернулся и посмотрел назад, но корабль был теперь, по меньшей мере, так же далеко, как и маячащий впереди берег. Подавляя панику, он поплыл дальше. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным… и когда колени и ступни в конце концов уткнулись в песок, и он осознал, что достиг мелководья, он готов был прижаться к песчаной поверхности словно отбившаяся от стада овца, найденная в конце концов лишившимся сна пастухом.
Небо на востоке уже стало серым, и деревья на далеких холмах утратили свое странное свечение. Когда он поднялся и вброд направился к берегу, он увидел низкие строения ― дома и башню церкви ― виднеющиеся в нескольких сотнях ярдов впереди, и остановился, размышляя, что делать дальше. Волны с плеском кружились вокруг его босых лодыжек, ощутимо более теплые, чем прохладный утренний воздух.
Его французский был далек от совершенства ― если, конечно, это была Франция, как он на то надеялся, так как испанского он не знал вовсе ― а это место мало походило на прибежище космополитов[86]. Франция и Англия слишком уж недавно находились в состоянии войны, чтобы простой люд жаждал помочь заблудившемуся британцу. Единственный востребованный навык, которым он обладал ― это врачевание, но ему казалось маловероятным, что крестьяне дружною толпой придут к нему на поклон… горя желанием, чтобы он вправил их сломанные кости… а уж тем более позаботился об их беременных женах.
«Примут ли здесь в магазинах английские деньги? Мокрые английские деньги, к тому же? И если нет, как ему тогда достать хотя бы пиво, хлеб и сухую одежду»?
На церковной башне зазвонил колокол, разнося резкие ноты над лишенными эха серыми соляными равнинами, и он пожалел, что он не католик, который мог бы попросить прибежища. Или, скажем, масон или розенкрейцер[87], Боже, да кто угодно, лишь бы он мог обратиться к своим тайным собратьям за помощью!
Пока он поднимался на песчаный склон, ему пришло в голову, что он все-таки был членом тайного братства… хотя и не знал, были ли его члены хоть сколько-нибудь заинтересованы в том, чтобы помогать друг другу.
«Ну что ж, посмотрим, ― подумал он, ― какие пароли я знаю? Неффи? Одному богу известно, что это может означать на французском. Может мне стоит размахивать окровавленным платком? Или засунуть камень за щеку, словно белка, и подмигивать прохожим»?
Затем он вспомнил слова Китса о том, что неффера можно безошибочно узнать по его «взгляду» ― он сказал, что Кроуфорд, должно быть, лишь недавно стал одним из них, иначе он давно бы уже привлек внимание незнакомцев, которые могут опознать этот взгляд.
Так что он просто пошел вдоль по маленькому городку, дрожа от прибрежного бриза и улыбаясь рыбакам, которые по широким переулкам тяжело тащились мимо него вниз, к вытащенным на берег плоскодонкам, а затем ― торговцам, которые летящим шагом поднимались наверх, чтобы открыть магазины. Многие из них задерживали взгляд на его изможденной, промокшей фигуре, но не один из этих взглядов не обнаруживал того интереса, на который он рассчитывал.
В конце концов, он нашел теплую трубу дымохода и прислонился к ней, и именно в этом месте его и обнаружил невероятно древний старик в мышиного цвета сутане. Кроуфорд заметил его, когда тот был еще в дюжине ярдов вверх по улице. Ссутулившись, он ковылял в его сторону, столь медленно, с каждым шагом помещая весь вес своего хилого тела на узловатую папку, что у Кроуфорда было достаточно времени, чтобы как следует его изучить.
Загрубевшие щеки разошлись в усмешке, обнажив желтые, но, похоже, все еще крепкие, зубы, и из глубоких, очерченных морщинками впадин сверкнул настороженный, но вместе с тем веселый взгляд. Кроуфорду, тем не менее, захотелось отвернуться, так как ему вдруг почему-то сделалось понятно, что долголетие обошлось этому человеку гораздо дороже, нежели то, что обычно выпадает людям. Старик остановился прямо перед ним.
Затем старик заговорил, и Кроуфорд про себя чертыхнулся, так как язык нес в себе ритмичную четкость языков южной Европы и Средиземноморья, а не одну из тех глубоких носовых элизий[88], что свойственны жителям Пикардии или Нормандии[89].
Несколько секунд он пытался припомнить какие-нибудь Испанские фразы… но так и не вспомнил. Но, может быть, старик говорит также и по-французски.
