Валерий Самохин - Убить дракона
– Здравствуй, Том, – ответил за всех де Брюэ. – Какими судьбами в наши края?
– Война! – коротко сказал гость.
– Война? – эхом отозвались мужчины.
– Губернатор собирает ополчение, – кивком головы подтвердил крепыш. Постучав плеткой по голенищам запыленных сапог, он продолжил: – Индейцы угнали табун лошадей, и комендант отправил в погоню кавалерийскую роту.
– С чего бы это такая щедрость? – спросил де Брюэ.
– Дык, табун-то племянника губернатора, – простодушно пояснил Том.
Французы с ухмылкой переглянулись. Крепыш тем временем продолжил рассказ:
– Краснокожих догнали, но неожиданно нарвались на засаду. Убиты лейтенант, два капрала и почти три десятка солдат…
– И это все индейцы? – изумился де Брюэ.
Том внимательно оглядел завороженных слушателей, выдержал мастерскую паузу и веско обронил:
– Русские!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
Удача шла о бок всю долгую дорогу. Фарт стоял такой, что уже не только свои – незамаевские, но и правобережные казаки втихомолку перешептывались: а не кликнуть ли Данилу в наказные атаманы. С войной шутки плохи, случись что с Гонтой, подмену искать будет поздно, а сотник Суховий, занимавший эту должность, ушел к османам. Почему Данилу? А кто хана ногайского вокруг пальца обвел? Голдовник казачий. Кто пиратов алжирских обхитрил? Характерник. Так кому ж, как не ему, с наказным бунчуком во красе щеголять?
Когда до конной лавы донеслись первые порывы соленого ветра, вылезли две беды: куда девать лошадей и
где раздобыть струги для захвата корабля. Казак без коня – не казак, и отдавать в чужие руки верного боевого товарища жалко до слез, но… Как ты его через океан повезешь? Не всякое судно возьмет такой груз.
Походный совет, собранный на скорую руку, недолго помыслив (но вволю подрав глотки), вынес простое решение: отправить лазутчиков в ближайший городок, пошукать на местном базарчике богатых купцов с толстой мошной. Разведка вернулась споро и не с пустыми руками, попутно ограбив небольшой караван. Мошна была, купцы – увы.
Следующая сходка была обстоятельней. Жарилась косуля на ночных углях, неспешно лилось кислое фламандское вино из дубовых бочонков законной добычи, но ор стоял прежний – яростный, непримиримый. Плох тот казак, что не мнит себя атаманом; полдюжины запорожцев родили две дюжины мнений.
Спор утих. Еще какое-то время войсковая старшина, развалившись на мягкой траве, хрустела нежными косточками степной дичи, обмениваясь недружелюбными взглядами. Выручил досель молчавший характерник, задав немудреный вопрос:
– А кому нужда в конях наипервейшая?
Казаки крякнули дружно, очумело покрутив головами. Ответил за всех сотник Секач, поперхнувшись солеными орешками, прокашлявшись и выкатив удивленные глаза:
– Ну, ты, брат, и спросил. Все нужду мают в добром скакуне: и басурмане, и ляхи… и люд торговый, коль учует, выгоды своей не упустит.
– А земли здесь чьи?
– Ногайские… То каждый суслик ведает. Запорожцы недоуменно переглядывались, не понимая, куда клонит голдовник.
– Так им и надо продать! – донес свою мысль Данила.
– Кому «им»? – осторожно поинтересовался Гонта.
– Ногайцам, – охотно пояснил характерник, посмеиваясь в глубине души.
– Ты, брат-колдун, вина хмельного лишка испил, – наконец выдавил из себя Секач, с трудом подбирая необидные слова. – У степняков свои табуны несметные, к чему им наши кони? Да и не привык ногаец платить за то, что испокон веков добычей числит.
– А это как торговать, – загадочно ответил Данила. – Беи степные слово крепко держат свое?
Вмешался Гонта, задумчиво перекатывая травинку в поджатых губах. Испытующе прищурившись, он резко спросил:
– Удумал что?
Данила неопределенно пожал плечами, мол, есть кой-какие мыслишки. Неожиданно его поддержал невысокий коренастый казак с насмешливым взглядом на дубленом морщинистом лице: войсковой писарь и казначей Голуб. Отрезав добрый шмат истекающего соком мяса, писарь рассудительно произнес:
– За спрос в рыло не бьют. Погутарим с беями, авось и будет толк.
Гонта вопросительно приподнял бровь, помолчал минуту в раздумьях, прошелся заскорузлой ладонью по седеющей щетине и зычно крикнул куда-то в темноту:
– Лисица! Подь сюда!
Послышалась возня, звук опрокинутого котелка, громкое ругательство, потонувшее в раскатах дружно грянувшего хохота, и через секунду запыхавшийся казак предстал во всей красе, на ходу разглаживая в мокрых пятнах синий жупан.
– Звал, батько? – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, словно скаковая лошадь, Лисица быстрым взглядом окинул собравшихся.
– Бери свой десяток и разыщи улус ногайский, – приказал атаман. – Да не абы какой, захудалый, ищи род небедный, зажиточный. Найдешь хана…
Взгляд казака предвкушающе полыхнул на мгновенье, а губы изогнулись в недоброй ухмылке.
– Живым брать, али сразу прирезать? – перебив атамана, деловито осведомился он.
– Тю на тебя! – осерчал Гонта. – Послом идешь, скажешь – встречи ищем…
Боян Лисица, на удивление, не стал задавать излишних вопросов, молча кивнул, развернулся и скрылся в редкой заросли. Через секунду раздался переливчатый свист – условным знаком десятник собирал свою ватагу.
В любом бою низовые атаманы казачьего войско идут во главе своих дружин, и первыми попадают под пули и вражьи сабли. В недавнем походе на правобережную шляхту полегло немало вожаков, и их места заняли молодые, но бывалые запорожцы. И пан Ляшко, и Лисица стали во главе десятков…
Проводив посольство, Данила, пошатываясь от выпитого, направился к своему шатру, покинув казацкую пирушку в самом разгаре. Сколько он спал, трудно сказать, проснулся же сотник от негромкой перебранки за откинутым войлочным пологом, сквозь темный проем которого виднелись тускло мерцающие звезды и тающая предрассветная луна. Радостно лыбящийся Лисица бесцеремонно ввалился в походную палатку и шлепнулся на одеяло, скрестив по-турецки ноги.
– Ну, че? – недовольно буркнул Данила, громко зевая и подслеповато щурясь ото сна. Жутко хотелось спать, а голова слегка шумела от вчерашней выпивки. – Раздобыл хана?
– А як же? – с гордостью ответил казак и добавил: – Тебя атаман кличет, к ногайцам в гости.
Мысленно выругавшись, Данила отхлебнул из кожаного бурдюка затхлой солоноватой воды и вылил остатки на хмельную голову.
– Данила, – уже в спину окликнул Лисица.
– Чего тебе еще? – раздраженно обернулся сотник.
Казак смущенно замялся, непривычно-робко взирая голубыми глазами, и, наконец, простодушно вопросил:
– Змея мне приснилась черная, подколодная… к чему бы это?
– Это теща, женишься скоро! – обрадовал колдун застывшего с открытым ртом товарища и побрел в сторону атаманского шатра.
– Кочевье рядом, верстах в тридцати отсель, – без предисловий встретил его Гонта. Молча протянув сотнику кувшин с характерным бодряще-кислым запахом, атаман коротко сказал: – Собирайся!
С утра выпил – весь день свободен, вылезла откуда-то неизвестная поговорка. Данила зябко передернул плечами – под утро похолодало – и, не отрываясь, шумно втягивая носом свежий воздух, опорожнил глиняный жбан…
Это только на первый взгляд степь кажется ровной как стол. Проскакав петляющей ложбинкой, запорожцы, под глухие отголоски громыхающей где-то вдалеке летней грозы, выскочили к небольшой рощице, зажатой с двух сторон невысокими холмами. На берегу узкой – в два шага – мутной речушки, раскинулось пестротой островерхих юрт ногайское кочевье.
Верховный бей одного из киммерийских улусов почтенный Юсуф-мурза выглядел так, как и положено выглядеть чистокровному сыну степей: малорослый, кривоногий, с приплюснутым носом и узкими щелочками хитро бегающих глаз. Незваных гостей (которые, как известно, хуже самого бея) он встретил за богато накрытым обеденным ковром с горкой дымящейся баранины, пенным кумысом и пиалами горячего шулюма, приправленного заморскими специями. Помимо самого бея в переговорах принимал участие его сын – вылитая копия своего отца, и сноровисто сновала по просторной юрте миловидная рабыня. Запорожскую делегацию возглавлял атаман Гонта; вместе с ним вошли войсковой писарь и характерник, охранный десяток остался на улице.
Отдав должное сушеной с перчиком конине и таманскому балыку, казаки неспешно обсудили с хозяином цены на оконную бумагу (выросла, клятая, до 30 пиастров за баллон!), коварных германцев, требующих за свои косы голландские секины (крымский бешлик был не в почете), и хитрожопых армян (хан так сказал, не автор!), подмявших под себя откуп солеварен в Оркопе. Дипломатический протокол был соблюден, и запорожцы приступили к основному действу.
