Федор Вихрев - Смертный бой. Триколор против свастики

Когда взбешенный обманом командир отряда загнал его в свою канцелярию и, сломав его тушкой шкаф, стенку и два стула — к счастью, деревянных, потребовал объяснить причину обмана, он честно ответил, что с детства хотел служить в спецназе.

Видимо, ответ был искренним.

По прибытии в роту Ухо тут же стал объектом насмешек со стороны сослуживцев — тогда в клубе части как раз показывали «Шрека», где Кот в сапогах сделал такую милую мордашку перед лицом грозных врагов, что те оттаяли и забыли, зачем они хотели его отлупить.

Так что наш старший сержант, когда хотел поприкалываться, требовал от него именно такую — невинную мордочку, а не «взгляд убийцы», как с остальных.

Женя весело скалился, вспоминая те деньки, и рассказывал всем, как я с еще одним парнем, будучи уже «дедушками», спалился с одеколоном.

Если вкратце, то сцена была точь-в-точь из «Джентльменов удачи» — «О! Одеколончик!»

В ответ я собрал автомат и ушел проверять в каптерку к старшине, зарядились ли батареи. После оружия мы взялись за снарягу — надо было все «обжить» и подогнать. Видимо, начальник тыла решил, что пора доставать заначки со складов, и вытащил новую экипировку. Получение имущества, подгонка под себя, поиск недостающего — подразумеваются активные действия в ближнем тылу противника и оборона своего, затянулись до самого вечера, с перерывом на обед.

Вечером к нам прибыл недостающий штат — как рядовые разведчики, так и командиры.

Надо сказать, что к этому моменту нас вытурили из казармы связисты, и мы переехали в палаточный городок. Но так было даже лучше — меньше суеты. Все же одно дело — палатка на взвод, другое — шумная «располага». Все свое на виду и под охраной.

Конечно, двухъярусные кровати на земле — это не есть хорошо, но лежать на них было некогда, разве что в мечтах. Нас уже раскачивали так, что мама не горюй. До ужина успели сбегать до ближайшей речки, переплыть в обе стороны и прибежать обратно.

Когда мы, мокрые и злые, вернулись обратно, то перед тем как забрести в палатку, я заметил, что пробежавший мимо нас на рысях ротный, видимо, торопившийся к штабу, говорил со своим замом, что надо успеть перехватить каких-то кавказцев.

— Слышь, — я обратился к остальным, — по ходу групники будут из ветеранов.

Ребята отнеслись к новости по-разному — кто эмоционально, что нам хана, кто наоборот, я, например, что это хорошо — с опытом будут, а значит, наши шансы на грамотного командира выше. Но тема не получила развития — все просто вымотались и мечтали лишь об одном — переодеться в сухое.

Пристроив автомат в пирамиду, я еще раз, почти любовно, проверил радиостанцию и пошел за кепи, чтобы идти собираться на ужин, но тут прозвучала команда взводу строиться внутри палатки.

Появился наш ротный, а в тени его шкафоподобной спины — кто-то высокий, с большим рейдовым рюкзаком. И за ним — еще кто-то, такой большой, что мысли в страхе замерли в голове.

— Смирно! — временно исполняющий должность командира взвода сделал доклад, ротный кивнул и сделал шаг в сторону…

«Епаный покос! Только не ЭТОТ!!!» Замершие было мысли заметались, ощутимо стучась в стенки черепа, когда я увидел второго.

Это был мой дядя Сережа. Или Серьга.

Три контракта в Чечне — первый он подписал после срочной и поехал в 2001 году в Чечню, второй — после первого — там же. Третий — после второго. Дома за эти девять лет он был только три месяца. Я, даже придя из армии — не спрашивал, где он служил, — от него пахло войной. А в глаза я ему и сейчас боюсь смотреть.

Взгляд убийцы.

На гражданке он пил. Когда он пил — вся улица в деревне ходила на цыпочках.

Но обошлось. Пропившись — он устроился на железную дорогу помощником машиниста, затем сам стал машинистом и зажил нормальной жизнью. Разве что начал прятать глаза.

А теперь он заместитель моего групника.

Просто опупеть — сколько всего навалилось. А ведь только сутки прошли с момента призыва…

«…Наша 26-я пд спешно оборудовала оборонительные позиции вокруг Голдапа и восточнее. Расположение дивизии, как и все тылы ГрА „Центр“, подвергались систематическим налетам авиации русских и обстрелу из крупнокалиберных многоствольных минометов. Потери в живой силе были не настолько велики, чтобы нарушить нашу оборону, но налеты авиации серьезно подрывали доставку в войска всего необходимого. Железная дорога в тылу 26 пд была почти парализована. Многие склады оказались уничтожены ударами с воздуха, несмотря на принятие всех мер по маскировке и отчаянные, но бесполезные усилия зенитчиков. Велико было выбытие автотранспорта. Горючее и боеприпасы приходилось строжайше экономить.

Большой проблемой стала паника, постепенно охватывающая все более широкие круги гражданского населения Восточной Пруссии. Начали распространяться нелепые слухи о захвате Эльбинга большевиками, о том, что Данциг полностью выгорел после применения русскими какого-то невероятно мощного оружия, о бомбардировках, разрушивших центр Берлина. Гестапо решительно пресекало эти разговоры, пока они не перекинулись на неустойчивую часть воинских контингентов. Пришлось даже публично расстрелять троих человек — двух немцев и одного мазура — за распространение враждебных слухов.

Тем не менее приходится считаться с тем фактом, что передовые отряды русских действительно выдвинулись на подступы к Эльбингу, а силы кригсмарине не смогли сорвать обстрел Данцига русскими боевыми кораблями.

С серьезными осложнениями столкнулась и наша 6-я пд. Довольно быстро дойдя почти до самого Каунаса, дивизия оказалась втянута в ожесточенные бои, не приносящие ей успеха. Следовало бы подумать о ее отводе в район примерно южнее линии Казлу-Руда — Вилкавишкис, с тем чтобы ликвидировать образовавшийся разрыв между 26-й пд и 6-й пд и уплотнить фронт. Однако в штабе ОКХ и слышать не хотели о том, чтобы отвести войска. „Темпы продвижения вперед и так недостаточны, — заявляли там, — мы серьезно отстаем от намеченного по плану „Барбаросса“. Да фюрер нам голову оторвет, если мы заикнемся об отходе!“. Штаб ОКХ, на короткое время вышедший на связь и сообщивший нам эти сведения, вскоре вновь пропал из эфира. (Тщательно зачеркнуто в рукописи: „Мне почему-то кажется, что первые правильные выводы из происходящего фюрер уже сделал, когда покинул свою ставку „Вольфшанце““.)

Впрочем, у соседей справа положение было не лучше. У Гота намечались большие неприятности в районе Вильнюса, но и ему не удавалось настоять на отходе к Алитусу, несмотря на яростные споры с ОКХ. Значительные силы связаны задачами по ликвидации соединений большевиков, окруженных в Белостокском выступе, поскольку постоянно предпринимаются довольно организованные попытки прорыва из окружения. Наступление в направлении Барановичи не получило развития, потери в танках и артиллерии оказались чересчур велики, чтобы надеяться на быстрое продолжение этого наступления. К счастью, положение облегчалось тем, что в данном районе правый фланг наших наступающих войск был прикрыт болотами Полесья.

Господство в воздухе авиации противника делало усилия люфтваффе бесполезными, ведущими лишь к утрате материальной части и подготовленных экипажей. Многие аэродромы и полевые площадки были серьезно повреждены или вовсе разрушены. И повсюду ощущалась нарастающая дезорганизация снабжения.

Из-за того, что русские с высокой точностью пеленговали расположение наших радиостанций и наносили по ним бомбовые удары, приходилось вести себя как разведгруппы в тылу врага — располагать немногие уцелевшие радиостанции в стороне от командных пунктов, выходить на связь не больше чем на 15–20 минут и тут же переносить радиостанции в другое место. Это оказалось действенным средством, но сильно осложняло управление войсками.

Самому себе я могу честно признаться — неожиданный феномен, с которым мы столкнулись, требует оперативного принятия неотложных политических решений. Иначе будет невозможно поручиться за судьбу этой кампании. Найдется ли у нашего руководства достаточная воля для таких решений?»

На столе президента лежал очередной требующий срочного внимания документ — совместная аналитическая записка двух администраций, собственной и премьерской, «Об оптимизации структур исполнительной власти в период военного положения на примере Правительства Российской Федерации». Составленный с учетом советского и зарубежного опыта, накопленного за последние семь десятков лет, он, как всегда, блистал плавностью отточенных формулировок, осторожностью выводов и еще массой других достоинств, присущих подобным документам мирного времени.

«Похоже, до сих пор до кого-то не дошло, что кончилась относительно спокойная жизнь. Совсем. На ближайшие… десять? Или двадцать? А может быть, на все тридцать лет. И не в одной войне дело. — Глава государства задумчиво барабанил пальцами по столу. — Хорошо, что Светлана не видит, — подумал он, — а то получил бы легкий нагоняй за мальчишескую привычку выражать свое нетерпение или иное сильное чувство невольной моторикой».