Александр Лысёв - «Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы
– Понимаю, – покивал Панченко.
Хлебников поставил бокал, из которого, кажется, даже не пригубил, на столик. Произнес сочувственно:
– Вы выглядите уставшим, Семен Семенович.
– Да, дела…
Ротмистр выставил перед собой кисти рук с поднятыми вверх пальцами, энергично помотал ими перед журналистом:
– Даже не спрашиваю, Семен Семенович, даже не спрашиваю, что за дела! Все понимаю, решительно все! Время военное, любое неосторожное слово… Согласен с вами и полностью поддерживаю…
– Ну, так-то уж, может, и не надо, в самом деле… – стушевался журналист.
– Надо! Именно так и надо. Простите, Семен Семенович, вынужден откланяться – служба…
Цибулевичу-Панченко представили того морского чина, с которым несколько минут назад оживленно беседовал Хлебников. Как выяснилось из разговора, моряк недавно получил назначение на эскадренный броненосец «Слава».
– Есть ли шансы успеть закончить постройку и присоединиться к остальным броненосцам проекта «Бородино»? – поинтересовался Семен Семенович.
– Да, «Слава» в постройке отстает от своих собратьев. Приложим все усилия, чтобы успеть.
Выпили шампанского. Офицер, любезно улыбаясь, сообщил журналисту:
– Я уже рассказывал вашему другу штабс-ротмистру о том, как идут дела на броненосце. Господин Хлебников по секрету поведал, что вы пишете очередную статью, вот и интересовался по-дружески, так сказать…
– Моему другу?.. – промямлил Цибулевич.
– Он отрекомендовался вашим другом. Разве не так? – вскинул бровь офицер. – Вы так мило беседовали. Я наблюдал.
– Да, конечно, другу… Беседовали…
Возразить было нечего.
22
Егор Шолов сидел на баке броненосца «Наварин» и курил первую за сегодняшнее утро папиросу. Из-за отрогов высоких холмов, окружавших бухту, проглянуло неяркое зимнее солнышко, нисколько, однако, не согревая. Все же на душе стало чуточку теплее.
«Ну и закрутила с нами судьба-злодейка, – подумалось матросу, – да так, что и продыху нет…»
На Ляодунский полуостров 1-я Дальневосточная эскадра пришла в двадцатых числах января 1904 года. Избитый штормами, с облупившейся краской, разбитый и расшатанный, тяжело вполз броненосец «Наварин» на внутренний порт-артурский рейд. Не лучше выглядели и остальные суда эскадры. Буксирами заводили не способные передвигаться самостоятельно миноносцы. Слава богу, дошли…
Приборки на кораблях начались прямо в день прибытия. И лишь на третьи сутки стоянки команды начали партиями отпускать на берег. Получили увольнение и Шолов со своими товарищами-кочегарами. Все матросы были не первого года службы. Большинство, как и Егор, уже тянули лямку на восточной окраине империи и имели за плечами не один дальний поход. Но крайний переход через половину земного шарика выдался особенно тяжким для всех. Порт-Артур, из которого Шолов ушел на все том же «Наварине» полтора года назад, встретил их как добрых знакомых. Новый Артур, выстроенный по европейской планировке, прямо от причальной стенки сильно напоминал Кронштадт или Либаву. Что и говорить – город отгрохали самый современный. Прогулявшись по его улицам, заглянули в лавку торговой сети Соловья. Вышли с оттопыренными карманами и, скептически осмотрев чайные для нижних чинов, гурьбой отправились в Старый китайский город. Здесь ничего не изменилось – все так же чавкала под ногами грязь, стойким неприятным запахом разило от речки Лунхэ. Знакомый кабак китайца Вана стоял на прежнем месте. Только к старой глинобитной фанзе было пристроено русское резное крылечко, над которым красовалась надпись масляной краской «Добро пожаловать!». Начертание славянских букв сильно смахивало на иероглифы. Матросы расположились за не особенно старательно выскобленным деревянным столом, заказали рис с жареным мясом и китайской водки сули. Теперь можно было смело выкладывать принесенную с собой снедь. Хозяин не возражал – лишь бы у него было заказано хоть что-нибудь. Из-под бушлатов на стол перекочевали несколько бутылок смирновки, чайная колбаса, купленные днем на рынке пирожки. Не чокаясь, помянули ослябскую команду. Снова налили по полной чарке – теперь уже за окончание похода…
У Вана просидели до самого вечера. Перетащили к себе из-за соседнего столика фейерверкера крепостной артиллерии, поили его водкой и разговаривали за жизнь. Расстались лучшими друзьями. Потом зазвали к себе двух портовых рабочих. С ними же и поругались невесть отчего, но морды бить не стали – все-таки их двое, а матросов четверо. Зато на обратном пути уже в Новом городе крепко повздорили с сибирскими стрелками 27-го полка. Те в шинелях нараспашку вывалили гурьбой из чайной, но по их раскрасневшимся лицам и громким выкрикам было понятно, что употребляли они там отнюдь не чай. Со стрелками не поделили улицу, надо признать, весьма широкую. Наутро Шолов так и не смог вспомнить, за что съездил по уху стрелковому унтер-офицеру. До большой драки дело, слава богу, не дошло: из-за угла вырулил армейский патруль, и наваринцы поспешили ретироваться – остаться после первого же увольнения без берега не хотелось никому. На броненосец успели в срок.
На следующее утро в кубрик, куда Егор вернулся после подъема флага, заглянул машинный квартирмейстер:
– Шолов! Поступаешь в распоряжение старшего инженера-механика. Пойдете на склад краску получать.
– Есть! – Матрос быстро опорожнил ковшик с квасом, оставленный на рундуке заботливыми братками, заступившими на утреннюю вахту. Застегнул бушлат на все пуговицы, привычным движением сдвинул бескозырку набекрень и заспешил по жилой палубе в сторону офицерских кают.
Пока топали с инженером через город к портовому складу, прозванному Масляным Буяном за обособленность расположения, наблюдали весьма странные картины. Во всем Порт-Артуре чрезвычайно всполошились японцы. Надо сказать, их за всю русскую историю города всегда было здесь предостаточно. Владели японцы самыми мирными профессиями – были торговцами, портными, парикмахерами, прачками. Даже заправляли городским ассенизационным обозом. Работники они были добросовестные и никогда никаких нареканий не вызывали, все делали основательно и с неизменными любезными улыбками. Большинство прекрасно говорили по-русски. Теперь японские лавки и магазинчики закрывались один за другим. Товары распродавались за бесценок, чем не преминули воспользоваться местные обыватели. Вследствие этого на улицах было людно. Шагая мимо одной из заколоченных японских лавчонок, Шолов с недоумением прочитал написанное неровными русскими буквами объявление: «Я испугался и уезжаю». На дверях другого японского магазинчика красовалась табличка: «Закрыто по причине войны. Приносим извините».
– Что за ерунда, вашбродь? – Егор обернулся к шедшему рядом инженеру. – Какая война?
– Японцы галдят, что на днях начнется война, – усмехаясь и подкручивая ус, отвечал инженер-механик. – Весь город только о войне и судачит.
Когда возвращались ближе к вечеру со склада на броненосец, наблюдали презабавнейшую картину: на рейде стоял японский пароход. На него организованно грузились японские подданные. Будто институтки, шли по трапу парами японские девицы-мусмэ из артурского публичного дома.
– Братцы, как же мы теперь? – раздался веселый возглас из сгрудившейся у причала толпы солдат. Стрелки пришли поглазеть на происходящее. Тут же какой-то острослов из числа нижних чинов громко объяснил товарищу, как он будет обходиться без японских девиц. Солдаты оглушительно расхохотались всей толпой.
– Вот я вам, похабники! – пробирался к кому-то, грозя кулачищем, здоровенный фельдфебель в черном мундире с угловыми нашивками сверхсрочника.
Шолов непроизвольно хохотнул себе под нос и, перевалив поклажу на другое плечо, стал спускаться вслед за инженером на пирс. Там их уже ожидала шлюпка с «Наварина».
Еще день прошел в повседневных заботах: броненосец мыли, драили, подкрашивали, начищали до блеска все медные детали. Намаялись так, что после отбоя все свободные матросы повалились спать, как говорится, без задних ног…
А в ночь на 27 января 1904 года спавший сном младенца Шолов подлетел на своем рундуке вместе с нехитрыми матросскими пожитками. Егора швырнуло вниз, откуда-то из недр корабля послышался сильный треск. Мгновение спустя по броненосцу как будто пробежала мелкая дрожь, а затем раздался оглушительный взрыв. Шолова подкинуло и крепко приложило затылком о линолеум палубы. Пока все вскакивали на ноги, на рейде остервенело загрохотали орудия. Сунув ноги в сапоги и накинув бушлат прямо на тельняшку, Егор выскочил в жилую палубу и, прибежав к трапу одним из первых, стал карабкаться наверх. На рейде творилось невообразимое: в темноте бешено метались лучи прожекторов, выхватывая неясные силуэты кораблей. Взахлеб палила противоминная артиллерия, по-видимому, наугад. Куда-то в сторону моря лупили береговые батареи. Вскоре к ним присоединились орудия крупных калибров с кораблей эскадры. Разбрызгивая снопы огня, с воем прочерчивали пространство рейда вылетавшие из башен главных калибров броненосцев тяжелые «чемоданы», пропадая в непроглядной морской пелене. Громче всего остального шандарахнула по ушам носовая двенадцатидюймовка «Наварина». Броненосец закачался на якоре, а весь бак тут же заволокло белесыми клубами дыма.
