Алексей Лукьянов - 19 Цунами 1. Сотрясатели Земли

— А у меня ремень кожаный, — вдруг вспомнил Татарин. — Если совсем уж невмоготу станет — сварим его.

— Ага, чтобы примус взорвался, — покачал головой Грузин. — Нет, надо мертвый штиль переждать.

— У нас, кстати, воды тоже нет, — подлил масла в огонь Мезальянц. — Мы можем загнуться от обезвоживания, а не от голода.

Так они и стояли до самой темноты. Когда солнце совсем уже скрылось за горизонтом, Боря задумчиво пробормотал:

— Да... бесконечность...

На третий день всеми овладела апатия. Викса слегла: от голода у нее кружилась голова и ходить она не могла. Есть хотелось больше всего на свете, да и жажда уже замучила. Проблему пресной воды решили за счет огромного рулона полиэтилена, который мужчины растянули утром над палубой и собрали чуть больше полулитра росы. Каждый выпил по сто грамм; детям, которые до сих пор не пришли в себя, смочили губы. После этого мужчины разбрелись кто куда и старались друг другу на глаза не показываться — от голода все начинало нервировать.

И тут Боря увидел спасательный круг, и его ловля обернулась счастливой поимкой рыбы.

Мир будто вновь ожил. В машинном отделении на полке обнаружился целый коробок спичек, который Глеб сначала не заметил. Тряпки с дизельным топливом вспыхнули с первого чирка, и в небо унесся огромный жирный столб дыма. Генератор затарахтел, появилось электричество, заработала радиостанция, и Глеб с Мезальянцем, дождавшись периода радиомолчания, тут же передали в эфир позывные «мэйдэй».

Ну, или SOS, если вам так удобнее.

SOS, между прочим, никак не расшифровывается, это не аббревиатура. Просто придумал умный человек, что три точки — три тире — три точки очень хорошо запоминаются, и предложил сделать этот радиосигнал международным сигналом бедствия.

На этот сигнал нам ответили американцы. Мезальянц передал им, что мы русские, судно гражданское, что терпим бедствие, три дня без еды, на борту дети. У американцев тут же нашелся человек, говорящий по-русски, уточнил, сколько именно детей, как мы оказались в водах Соединенных штатов, есть ли у нас визы.

— Вот люди, — восхитился Глеб. — Мы тут бедствие терпим, а им визы подавай. Да у меня даже страховки медицинской нет!

— А жизнь-то налаживается! — потирая руки, хихикал Боря.

— Сейчас мы эту тушу разделаем... Эй, кто знает, что у акул едят?

— Плавники, — отозвался из рубки Глеб. — Китайцы очень любят суп из акульих плавников.

— Я вам не китаец, — сказала Вика.

— Я тоже, — согласился Боря. — Но плавник, похоже, мясистый. Ладно, разделаю всю, как обычную рыбу, авось чего и съедим.

Мезальянц велел Боре разделывать осторожнее — у некоторых акул хватательные рефлексы долго после смерти остаются.

— Плавали, знаем, — сказал Грузин и ушел за топором.

Шкура у акул очень прочная, и чешуя своеобразная: если провести рукой от головы до хвоста, то кажется гладкой, а вот наоборот — настоящий крупный наждак. Некоторые акулью шкуру в качестве абразива и применяют. Столовым ножом такую шкуру вряд ли разделаешь.

Я думал, Вика не станет смотреть. Однако она лупила во все глаза: и как Грузин отрубал рыбе голову, и как вскрывал брюхо, и как оттуда вывалилась разная, не переварившаяся пока еще дрянь. А вот Юсе было неприятно. Он мотал головой, хныкал и тянул меня прочь.

— Егор, лови багор, — пошутил Глеб, вручая мне заслуженный гарпун. — Не в службу, а в дружбу: сполосни инструмент.

Хоть какое-то занятие. Мы ушли на корму и сели у самого края. Сил у меня почти не было, а рыбья кровь уже успела подсохнуть, так что я просто окунул багор в воду и держал его за черенок. Отмокнет — тогда и отмою.

Сигнал бедствия с русского катера получил Даглас Эйприл, младший радист. Сначала он не поверил глазам, потом отправил ответный запрос. Передатчик радостно отозвался приемом.

— Сержант, сэр, — связался Даглас с командиром смены, — тут русские передают «мэйдэй». Прямо по курсу, триста миль.

— Хулиганье это, а не русские, — ответил сержант Буллит. — Этот квадрат свободен для проведения учений.

— Видит бог, сэр, это русские, я запеленговал источник сигнала. Гражданское судно, сержант, сэр!

— Как они здесь оказались? — угрюмо спросил сержант Буллит.

— Не могу знать, сержант, сэр!

— Клянусь печенью мамы, почему в мою смену?! — выругался Буллит и отправился докладывать дежурному офицеру.

— Капитан, сэр, — позвонил командиру авианосца «Левиафан» дежурный офицер Хорс. — Прямо по курсу терпит бедствие русское гражданское судно, пятьдесят миль. На борту дети, сэр.

— Откуда они свалились? Они что, предупреждения не слышали?

— Не понимаю, сэр. Радары засекли их только сейчас, маленькое судно, сэр.

— Эти русские, — проворчал капитан. — Зачем убрали железный занавес, они теперь везде, куда ни плюнь... Говорят, что это китайцев много. Глупости — много русских, а китайцы — те милые ребята.

— Сэр, нам придется доложить флагману.

Капитан задумался. Это последние учения адмирала, он хотел уйти на подъеме. Зачем ему эти неприятности с заблудившимися — видно, с перепою — русскими туристами? Адмирал был своим парнем, не было во флоте моряка, который сказал бы о нем худое слово.

— Не будем торопиться, Хорс. Может, это ложная тревога.

Мне было почти хорошо. Я на какой-то момент забыл, что мы — беглецы. Нас скоро спасут, вернут домой. Все пойдет по-старому. И вот тогда я смогу выбросить предметы.

Кто-то зашел со спины. Я знал, что это Мезальянц, но оборачиваться не стал.

— Ты в порядке? — спросил Иван Иванович.

— Спасибо, — равнодушно ответил я.

— Спасибо, — эхом отозвался Юся.

Я медленно, словно боялся спугнуть, обернулся на брата. А он обернулся ко мне. Чувство было такое, будто в зеркало посмотрел. Раньше я воспринимал Юсю как маленького мальчика, даже черты лица у него были мягче, чем у меня. Расслабленное лицо, на котором и тени мысли никогда не лежало.

Обида в глазах. Я и не думал, что смотрю на мир с обидой, настолько привык к своей физиономии. А чужой человек увидит — и плюнет в сердцах.

— Ты... вернулся? — спросил я.

— Вернулся, — ответил Юся. — Ты.

Все ясно. Перезагрузка жесткого диска. Юся попугайничает. А я думал, что отключка стала для него каким-то качественным рывком.

— Это ничего, девочки, что я к вам спиной стою? — спросил Мезальянц.

— Ну, чего вам еще?

— Послушай меня, и не надо изображать институтку, которой в подворотне объяснили, откуда дети берутся. Сюда идет американское судно. Если оно большое, на нем есть служба собственной безопасности. Они будут задавать вопросы, и мы не сможем вразумительно ответить даже на самый простой из них — как мы проникли в территориальные воды США.

— И что с того? Зато нам жизнь спасут.

— Нас отправят в ближайшее отделение ФБР и начнут потрошить. Это не деликатные интервью, это могут быть вопросы с пристрастием. И если к тебе как к несовершеннолетнему они могут отнестись милосерднее, то ко мне — вряд ли. И я расскажу, почему мы здесь, потому что боль терпеть невозможно. У тебя отберут предметы. И ладно, если просто отберут, а не придушат. Ты понимаешь, о чем я?

Я слушал его, а сам смотрел на Юсю. Юся ни мускулом не выражал никаких эмоций, будто опять впал в идиотию.

— Чего вы хотите? — спросил я.

— Ты уже несколько раз использовал предметы, почему сейчас не хочешь?

— Выхода раньше не было.

— Выход всегда есть. Ты мог отказаться, отдать эти предметы, не мне, так кому-то другому. Но нет, ты один у нас высокоморальный парень, который не даст попасть опасному оружию в чужие руки. Оружие, Егор, это такая штука — им нельзя не пользоваться. Оно создано именно для поражения цели. Ты все равно уже стреляешь, даже если стреляешь исключительно по тарелочкам.

— Но я же собирался выбросить эти штуки, вы видели!

— Но не выбросил.

— Я не виноват в том, что Юся...

— Не виноват. Но отвечать все равно тебе. У тебя не получится все время бегать, ни у кого это не получается. Либо ты отдашь предметы, либо сам будешь использовать. Ты не доверяешь мне. Что ж, это правильно, на твоем месте я бы тоже не доверял. Но почему ты себе не доверяешь?

— Потому что это как наркотик. Наркоман живет не сам по себе, а от дозы к дозе. А вы мне предлагаете на иглу сесть.

Мезальянц задумался.

— Да, ты прав, — и собрался уходить.

— Это все? — спросил я. — Все, что вы хотели сказать?

— Все, что я мог тебе сказать. Ты решил действовать сам, и такое решение не может не вызывать уважения. Но дело в том, что свобода выбора — это очень суровая вещь. Пока ты выбираешь — ты действительно свободен, однако, приняв решение, тебе приходится отвечать за него. Я выступил против Конторы — и Контора меня за это накажет. А ты и дальше будешь принимать самостоятельные решения, и отвечать за них. Думай.

Мы с Юсей остались одни.

— Блин, все настроение испортил, — сплюнул я.

— Испортил, — тяжело вздохнул Юся. Но смотрел при этом на меня.