Павел Дмитриев - На распутье
Если все делать «в лоб», то количество транзисторов будет расти пропорционально квадрату разрядности и покажется разумным только для процессоров 21-го века. Можно пойти путем сдвига и сложения с запоминанием результатов в триггерах, тогда количество элементов для варианта 32х32 близко к 1000. Но система будет работать катастрофически медленно, так как количество операций сложения пропорционально множителю. Поэтому в 60-х принято использовать специальные методы аппаратного ускорения. Применение алгоритма Бута-Уолеса (уменьшение количества частных произведений плюс их параллельное сложение), для случая 8х8 даст 815 транзисторов при 22-х тактах, на 16x16 – 2939 при 24 тактах, а 32х32 – 9965 при 30-ти тактах[107].
Таким образом, пока количество элементов в кристалле не вырастет хотя бы до сотен, про настольный калькулятор проще забыть. Радиоприемник лучше существующего MICRO не сделать. Аналоговый телефон уже доведен до совершенства. Электронные наручные часы за оставшиеся три месяца явно не потянуть, а настольные «гробы», с газоразрядными трубками мало кого удивят. Хотя…
ГГ несколько заблуждается. Настольный калькулятор (хоть и весьма несовершенный) уже существует как за рубежом, так и в СССР (Вега). 1500 транзисторо-магнитных единиц, электролюминсцентные 7-сегментные индикаторы.
Эврика! В панели приборов RAVчике есть встроенные часы, причем они не ЖК, а какие-то старомодные люминесцентные, с зелеными секторами. При первоначальной разборке я про них совершенно забыл, польстившись на большой и современный индикатор магнитолы. Но это упущение исправить не долго и не сложно.
Через три часа у меня на ладони лежал пустотелый стеклянный параллелепипед, длиной сантиметров пять, с выводами контактов по бокам. На вид ничего слишком технологичного, наоборот, никогда не думал что в моей машине ездит древняя «радиолампа[108]». Были бы мозги – вытащил девайс еще летом, и отдал в производство.
К ценному индикатору прилагалась удивительно большая по мерка 21-го века печатная плата. И древняя на вид микросхема с маркировкой MM5314N[109]. Здоровенная, чуть не с половину моего мизинца.
План обрел реальность. Берем ящик из полированного дерева, ну там карельской березы или корня самшита. А лучше, пусть братский Вьетнам бамбука подгонит, сделаем из него доски типа разделочных из 2010 года. Авось хороших столяров не всех на Колыму при Сталине сослали. Монтируем туда цифровой индикатор, блок питания, электронную схему и все, часы делегатам готовы. Можно еще по-пижонски зарядить снизу полоску светящимися электронными буквами «XXIII съезд КПСС». Чтоб моргало раз в секунду через красный светофильтр на радость рабочим и колхозникам.
Интересно, смогут сделать плоский вакуумный элемент? Хотя можно обойтись круглым, как в газоразрядных трубках, но нежелательно. Заводы по производству радиоламп в СССР наверняка еще не все снесли. Нанотехнологий в японских часах не заметно, наоборот, все можно поддеть пинцетом, положить на лабораторный стол, и потыкать грязным пальцем.
Телефонную трубку в руку, будем искать изготовителя. Начнем как обычно с товарища Ермакова, главного инженера 6-го главка, занимающегося ЭВМ и потому «родного» для НИИ «Интел».
— Евгений Семенович, добрый день!
— Да уже вечер, Петр.
Приятно, когда по голосу узнают. В 1965 еще нет мобилок, которые не только номер звонившего покажут, но и его фотографию из того же Google вытащат и приложат.
— Тут товарищ Шелепин дал срочное, внеочередное задание, так что у нас всегда день.
— К съезду что ли? Мне вчера Шокин звонил.
— Ну да… — как всегда, узнаю все последним.
Похоже в ЦК принято разработками «своих» отраслей хвастаться, как в будущем хоккейными командами, или, хуже того, яхтами и бля...и. Раз Александр Николаевич занялся электроникой – нужно показать свои успехи. Причем если дело сорвется, готов спорить, что знаю, кого назначат крайним. С другой стороны, задницу министерство за меня не порвет, но помогать будет не только на бумаге.
— Мне нужно изготовить электровакуумные приборы нового типа.
— Если СВЧ, то это «160», ну, которое НИИ «Исток», во Фрязино.
— Ммм… Высоких частот точно не надо.
— Тогда самое простое на «Светлану» в Ленинград, если хочешь, позвоню Юрию Харитоновичу[110].
— Спасибо большое, не помешает.
Ура-а-а! Лампы оказывается тоже епархия МЭПа, одной проблемой меньше. В случае чего, есть кому руки от задниц оторвать и в правильное место приставить. — Я тогда перезвоню через полчасика?
— Звони. Да, кстати, а для нас есть идеи?
— Разумеется! Если все получится со стекляшкой, готовое изделие по нашему главку пойдет.
— Это правильно! Ну, надеюсь на тебя.
Только поездки в Ленинград под новый год мне не хватало для полного счастья. Но тут не думать, а бегать надо. Для начала за Анатолием, которого, как всегда, на месте не оказалось. Нашел, объяснил задачу. Хорошо с ним, сказано – срочно ехать, так даже вопросов не возникает зачем и почему сейчас. Только расписание самолетов пошел уточнить по телефону, да Рудольфу Петровичу напомнить масла-бензина залить. Зато свежепринятые мэнээсы поймали за пуговицу на полдороге, еле отбился.
Опять набираю главк.
— А, Петр? Телефон гендиректора, Каминского Ивана Ивановича, я тебе нашел.
— Диктуйте…
— Вот только есть проблема… — Ермаков замялся. — Знаешь, не поможет он тебе.
— Как так? — Стройный план распадался на глазах. — Ну может хоть посоветует что-нибудь!
— Есть там история неприятная… Еще в 61-ом было решено исследование темы радиоламп в Ленинграде сворачивать, и переходить на полупроводники. Соответствующее НИИ там закрыли, оставили только серийный выпуск. По электровакуумным приборам сейчас разработку ведут только во Фрязино, ну там всякие СВЧ магнетроны, клистроны для оборонки. Сам говоришь, это не подходит.
— Вот как, — расстроенно протянул я. — И что же делать?
— Не волнуйся, контора работает, — засмеялся главный инженер главка. — Навел я справки. Может помочь бывший начальник того самого НИИ, Авдеев Валентин Николаевич. Очень талантливый специалист, он еще стержневые радиолампы[111] изобрел.
— Как мне его найти?
— Не спеши, дослушай! Он сейчас руководит небольшой лабораторией микроэлектроники при АН БССР. Записывай телефон…
— Спасибо, выручили. Может еще сегодня его застану.
Опять кручу в руках убогую карболитовую трубку, с тоской вспоминая 7960-й телефон из 2010 года[112]. До Минска дозвониться не слишком просто, то межгород занят, то абонент. Спикерфон отсутствует, ЖК-экран не поставили, автодозвона в 65-ом году не предусмотрено. Еще и паллиатив на шпильках отпустил пораньше домой. Минут через пятнадцать совсем потерял терпение от накручивания упругого диска, но Валентин Николаевич все же ответил. Договориться с ним о встрече «на завтра» удалось без труда.
Ехать ночным поездом, да еще с артефактом в кармане, Анатолий запретил. Так что романтики с водкой и преферансом под стук колес не получилось. Процитировал пункт какой-то замшелой инструкции, «Секретные документы перемещаются в границах режимных объектов в закрытых папках (портфелях), при выносе за их пределы – в специальных сумках, мешках, чемоданах, закрытых и опечатанных специальными печатями». Причем действовать так надо даже если печать лежит в кармане. Может оно и к лучшему, летать мне всегда нравилось. Особенно в 65-м, без мучительно долгих формальностей регистрации, многоступенчатого досмотра, и долгого сидения в зале-накопителе.
…По славной традиции Советского Союза доступ в лабораторию был организован с заднего хода. Хорошо хоть въезд в изрядно захламленный внутренний двор, образованный грязно-желтыми 5-этажными корпусами, не был перегорожен воротами или хотя бы шлагбаумом в комплекте со злобным вахтером. Обошлись без ругани и заказа пропусков. Зато сам подъезд едва нашли, двери были буквально завалены ржавыми металлическими стеллажами, которые оставляли место лишь для узенькой, полузанесенной снегом тропинки.
По внутренней лестнице добрались на третий этаж, обитая черным дерматином дверь лаборатории была приглашающе приоткрыта. Анатолий только головой покачал при виде такого вопиющего наплевательства на режим секретности. Коридор мог бы назваться широким, если бы не стоящая у стен техника и шкафы. Но при этом ощущения запущенности не возникало, даже в субботу ярко горел свет, слышались голоса, какой-то технический стук, чавканье и скрип электроприводов. Зато кабинет руководителя был практически пуст, не считая, понятное дело, пары столов со стульями, директорского кресла, и самого товарища Авдеева. Чуть полноватого, интересного мужчину лет 40–45 на вид, с правильными чертами лица, которые чуть портила слишком высокая верхняя губа и мясистый нос.
