Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
— Ружья или люди? — спросил Джон. — Оружия я не нашел. А ты, Родж?
— Нет, — отозвался Роджер.
— Наверху девчонка, — сказал Джон. — Дочь. Я ее запер.
— А эта? — Пирри носком ботинка ткнул в сторону женщины — та больше не кричала, только тихо постанывала.
— Она ранена… в лицо, — выговорил Роджер.
— В таком случае… — Пирри взглянул на Джона и вскинул винтовку. — Вы не возражаете?
— Лучше бы револьвер, конечно, — сказал Пирри, подойдя к раненой. Прогремел выстрел. Стоны стихли. — Не люблю тратить патроны попусту. Тем более что они нам еще пригодятся.
— Не такой уж плохой обмен — два дробовика на два патрона, — заметил Джон.
Пирри улыбнулся:
— Эти два патрона я ценю выше полудюжины дробовиков, уж простите мне мою слабость. Но, в общем, вы правы — обмен недурной. Теперь можно позвать остальных?
— Да, — ответил Джон, — думаю, можно.
— Все–таки надо, наверно, сначала убрать куда–нибудь трупы, — сказал Роджер. — Пока дети не пришли.
Джон кивнул:
— Пожалуй, — и перешагнул через мертвое тело. — Там, под лестницей, есть чуланчик. Стойте–ка, тут заряды для дробовиков. Сейчас я их достану. — Он вгляделся в темный уголок. — Все равно больше некуда. Давайте ее сюда.
Труп фермера смогли перетащить только втроем. Втиснули его туда же, под лестницу. Потом Джон вышел из дома и помахал рукой. Старый пес сидел на прежнем месте. Теперь Джон заметил, что он слеп. «Кому нужен сторожевой пес, — подумал Джон, — когда нечего охранять?» Но стрелять не стал — зачем переводить патроны?
Наконец все собрались. Дух пикника исчез — даже мальчишки притихли. Дэви подошел к отцу.
— Папа, кто стрелял? — спросил он чуть слышно.
— Видишь ли, сын, — сказал Джон, глядя мальчику прямо в глаза. — Сейчас такое время… Нам приходится бороться, чтобы выжить, бороться за все. Ты должен понять.
— Вы их убили?
— Да.
— А где они?
— Трупы мы убрали. Давай–ка заходи в дом. Надо позавтракать.
На пороге растеклась лужица крови, другая — у лестницы. Дэви заметил это, но промолчал.
Когда все собрались в гостиной, Джон сказал:
— Долго здесь задерживаться не будем. На кухне есть яйца и бекон. Еду можно приготовить быстро. Мы с Пирри и Роджером поищем, что взять с собой.
— Вам помочь? — спросил Тихоня.
— Нет. Оставайтесь здесь. Отдыхайте. Впереди тяжелый день.
— Их было только двое? — вдруг сказала Оливия.
— Наверху еще девочка — дочь. Я запер ее.
Оливия бросилась к лестнице:
— Господи! Она там одна! Она же испугается!
Джон взглядом остановил ее.
— Я ведь уже сказал — у нас нет времени на пустяки. Займись более важными делами.
Чуть поколебавшись, Оливия прошла на кухню. Миллисент — за ней. Анна по–прежнему стояла в дверях, держа дочь за руку.
— Хватит и двоих, — сказала она. — Мы пойдем на улицу. Здесь мне тяжело дышится.
— Как хочешь. — Джон кивнул. — Можешь поесть на улице.
Не ответив, Анна вышла, не выпуская руки Мэри. Тихоня, потоптавшись на месте, вышел за ними. Дэви и Стив забрались на старомодную софу у окна. Напротив мерно тикали старенькие настенные часы. Зачарованно разглядывая их, мальчики шепотом переговаривались друг с другом.
В доме нашли два больших рюкзака и один — поменьше. Набили их провизией — ветчиной, свининой, вяленой говядиной, домашним хлебом, сверху положили патроны.
После завтрака Оливия встала и начала было собирать тарелки. Миллисент засмеялась. Смутившись, Оливия поставила посуду на стол.
— Не нужно, — сказал Джон. — Уходим прямо сейчас. Место здесь, конечно, тихое, глухое. Но все–таки любой дом — ловушка.
Стали собираться.
— А как же девочка? — спросила Оливия.
Джон взглянул на нее:
— А что?
— Ведь мы не можем ее так бросить?
— Если это тебя так волнует, пойди и отопри ее. Скажи, пусть идет на все четыре стороны.
— Но мы не можем бросить ее! — Оливия махнула рукой в сторону лестницы. — С ними.
— Что ты предлагаешь?
— Мы могли бы взять девочку с собой.
— Не глупи, Оливия. Ты ведь знаешь — это невозможно.
Оливия пристально посмотрела на него. Вечная робость и неуверенность вдруг сменились решимостью и твердостью. «Как странно меняются люди в тяжкие минуты», — подумал Джон об Оливии и Роджере.
— Если нет, — сказала она, — я останусь с ней.
— А Роджер? — спросил Джон. — Стив?
— Если Оливия захочет, — медленно проговорил Роджер, — мы останемся вместе с ней.
— А кто пойдет открывать дверь, когда пожалуют новые гости? Ты или Оливия? А может, Стив?
Все молчали. Только часы размеренно отсчитывали уходящие мгновения летнего утра.
— Почему ты не хочешь взять девочку? — наконец сказал Роджер. — Ведь Тихоню мы взяли. Девочка вовсе не опасна.
— Как тебе только в голову пришло, что она согласится! — закричал Джон, потеряв терпение. — Мы убили ее родителей!
— Я бы, наверно, смогла ее уговорить, — сказала Оливия.
— Сколько ты собираешься ее уговаривать? Недели две?
Оливия и Роджер переглянулись.
— Вы идите, — сказал Роджер. — Мы догоним. Вместе с девочкой — если она согласится, конечно.
— Ты меня удивляешь, Родж! — воскликнул Джон. — Не хватает только из–за твоей дурости нам сейчас расколоться. — Он посмотрел на часы. — Смотри, Оливия. Даю тебе три минуты. Захочет она пойти — пожалуйста. Но учти — никаких уговоров. Идет? — Оливия кивнула. — Я поднимусь с тобой.
Джон пошел первым, отпер дверь. Девочка стояла на коленях, сложив руки в молитве. Джон пропустил Оливию в комнату, оставшись на пороге. Девочка едва взглянула на них, лицо ее было совершенно бесстрастным.
— Милая моя девочка, — сказала Оливия. — Мы хотим, чтобы ты пошла с нами. В одно безопасное место на холмах. Здесь тебе нельзя оставаться.
— Моя мама… Она кричала, я слышала… а потом…
— Она мертва. И отец — тоже.
— Вы убили их. — Девочка посмотрела на Джона. — Он убил.
— Да, — сказала Оливия. — У них были продукты, у нас — нет. Люди теперь вынуждены бороться, чтобы достать пищу. Мы победили, они проиграли. Ничего не поделаешь. Но я все равно очень хочу, чтобы ты пошла с нами.
Девочка отвернулась.
— Оставьте меня в покое, — глухо произнесла она. — Убирайтесь. Оставьте меня одну.
Джон взглянул на Оливию и покачал головой. Она подошла ближе и встала на колени рядом с девочкой, обняв ее за плечи.
— Мы не такие плохие люди, как ты думаешь. Просто мы пытаемся спастись сами и спасти своих детей. Время жестокое — приходится убивать. Но будут и другие люди — гораздо хуже. Они станут убивать не за кусок хлеба, а ради самого убийства.
— Оставьте меня одну, — повторила девочка.
— За нами, — сказала Оливия, — уже идут толпы людей. Они бегут из городов в поисках пищи. Ваш дом — лакомый кусочек. Твои родители все равно бы погибли через несколько дней. И ты — тоже. Ты веришь мне?
— Уходите. — Девочка не поднимала глаз.
— Я тебе говорил, — сказал Джон. — Мы не можем заставить ее. А насчет того, чтобы остаться с ней, ты ведь сама сказала, что это место — смертельный капкан.
Нехотя Оливия встала и вдруг, схватив девочку за плечи, развернула лицом к себе.
— Послушай меня! — сказала она. — Ты ведь просто боишься, правда? Скажи, правда?
Оливия смотрела девочке прямо в глаза. Словно завороженная ее взглядом, та медленно кивнула.
— Ты веришь, что я хочу тебе помочь?
Она вновь кивнула.
— Решено — ты идешь с нами. Мы собираемся перейти Пеннины. Есть в Уэстморленде одно местечко — там мы будем в полной безопасности. Бессмысленные жертвы и человеческая жестокость уйдут в прошлое и забудутся, как страшный сон. — Оливия больше не могла сдерживаться, горький гнев душил ее. — И ты пойдешь с нами. Да, мы убили твоих родителей. Но если мы спасем тебя, то сможем хоть чуточку оправдаться перед ними.
Девочка молча смотрела на нее.
— Подожди внизу, пожалуйста, — сказала Оливия Джону. — Я помогу ей одеться. Через пару минут мы спустимся.
Джон пожал плечами.
— Я посмотрю, все ли там готово, — сказал он. — Две минуты, запомни.
— Мы успеем.
Роджер вертел ручку настройки радиоприемника.
— Глухо, — сказал он, увидев Джона. — Север, Шотландия, Мидленд, Лондон — ничего.
— А Ирландия?
— То же самое. Вряд ли вообще можно что–нибудь поймать в такой глуши.
— Может, приемник не работает?
— Я поймал какую–то станцию. Что за язык — не понял. Похоже, где–то в Центральной Европе. Голос диктора такой напуганный…
— А короткие волны?
— Не пробовал.
— Дай–ка я. — Джон начал медленно поворачивать колесико настройки. Наконец, после долгого молчания, сквозь треск и помехи послышалась английская речь. Джон включил громкость до отказа.
