Вадим Давыдов - Всем смертям назло
– А как же тогда?!.
– Ничего, я по памяти, – скромно потупился Гурьев.
– Давайте, – без всякой паузы согласился ювелир. – Что вам нужно? Бумага, грифель – какой твёрдости?
– «НВ» будет в самый раз, – предположил Гурьев.
– Идёмте внутрь, здесь неудобно. Нет, погодите.
Старик направился к двери в магазин и решительно вывесил на ней табличку «CLOSED».
Пока Гурьев рисовал, Милрайс сидел рядом, как пришпиленный, не отрывая взгляда от бумаги, на которой постепенно возникало изображение огранённого камня. Несмотря на то, что Гурьев был совершенно уверен в своей зрительной памяти, некоторые замечания ювелира оказались более чем кстати. Заодно Гурьев попытался изобразить и сомнительный узел «короны».
– Очень хорошо, – произнёс ювелир, аккуратно складывая результаты гурьевских усилий. – Зайдите через десять дней. Камня я, конечно, так быстро не найду, да и стоить он будет целое состояние. Кроме того, судя по огранке, она имела целью выявить какие-то детали структуры, которые невозможно с уверенностью повторить, даже если исходный изумруд будет нужной чистоты и размера. Трудность ещё и в том, что самые незначительные примеси могут играть совершенно уникальную роль – неповторимую в самом прямом смысле этого слова. Я сделаю страз. В общем, десять дней.
– А нельзя как-нибудь пораньше, мистер Милрайс? Я готов компенсировать даже неустойки по срочным заказам, если это важно.
– Эх, молодёжь, – горько вздохнул ювелир. – Учить вас ещё и учить. Запомните, юноша: деньги – говно. Единственное, что ценно – это слово мастера. Если уж вам трудно такое понять, постарайтесь для начала хотя бы просто запомнить!
– Извините, – не на шутку смутившись, пробормотал Гурьев. – Я постараюсь.
– Ладно, ладно, – тронутый его искренностью, буркнул Милрайс. – Кланяйтесь за меня графине. Пусть выздоравливает поскорей. Может, я ещё успею порадовать её какими-нибудь мелочами, которые так любят все женщины на свете… Этот старый дурак, её дворецкий – он ещё не помер, не дай Бог?!
– Старина Джарвис в полном порядке, мистер Милрайс.
– Ну, так передайте этому идиоту: если он ещё раз сломает мне эти часы своей хозяйке, я тоже сломаю ему шею!
* * *Удивление Гурьева было искренним и неподдельным, когда Милрайс ровно через десять дней выложил перед ним на заботливо подстеленную бархатную салфетку не одно кольцо, а два:
– Смотрите сюда, юноша, – ювелир взял первое кольцо. – Вот это я сделал сначала. Потом я подумал немного, и сделал вот это, – он указал на второй экземпляр. – Посмотрите внимательно. Отличия видите?
Гурьев, всё ещё находясь под впечатлением от великолепной работы и охваченный так некстати нахлынувшими воспоминаниями, медленно покачал головой.
– Ну, молодёжь, – опечалился старик. – Смотрите. Показываю медленно, специально для тех, кто туго соображает!
Приведённая в движение его пальцами, «корона» кольца повернулась сначала на девяносто градусов в горизонтальной, а потом – в вертикальной плоскости. Вполне удовлетворённый зрелищем приподнятой вверх правой гурьевской брови, Милрайс энергично закивал:
– Вот так. Тот самый узел, который с самого начала меня насторожил. Причём я могу вас заверить, юноша – механизм вращения восстановлен мною исключительно топорно. В оригинале, скорее всего, работа его обеспечивалась рубиновыми подшипниками. Тот, кто делал кольцо, додумался до этого чуть ли не на два века раньше швейцарцев! И, в отличие от моей жалкой поделки, оригинал был абсолютно надёжен.
– И зачем же? – рассматривая кольцо, произнёс Гурьев. – Резервуар для яда?
– Чепуха! – безапелляционно заявил ювелир. – Это ключ. Ключ! Больше это просто ничем не может быть! Если вы дадите мне ещё месяц, я попытаюсь сделать копию именно такой, какой она являлась в соответствии с замыслом. Денег возьму только за материалы!
– Конечно, хочу, – ослепительно улыбнулся Гурьев. – А заплачу я вам, мистер Милрайс, вдвое против прежнего – и с такой охотой, с какой мало кому другому бы заплатил. И не вздумайте отказываться, потому что я найду способ сделать по-своему в любом случае.
– Упрямый, – констатировал ювелир. – Будь по-вашему. Отчего-то вы мне нравитесь. Как поживает графиня?
– Неплохо, – продолжая улыбаться, сказал Гурьев. – У меня к вам будет ещё одна просьба, мистер Милрайс. Если вам кто-нибудь ещё покажет рисунок, похожий на этот – или фотографию, – обещайте этому человеку золотые горы и позвоните мне. А если меня не будет на месте – передайте графине. Она обо всём полностью осведомлена.
– Ага, – кивнул ювелир. – Не сомневайтесь. Надеюсь, вы хорошенько переломаете этим сволочам все ноги, когда доберётесь до них. От всей души желал бы узнать, что вам это удалось. А если они ещё как-то замешаны в том, что случилось с бедняжкой графиней – может быть, пригласите меня поучаствовать? У меня есть такой здоровенный револьвер…
– А я что делаю?! – усмехнулся Гурьев, протягивая ювелиру ладонь и с удовольствием наблюдая, как в бороде старика расцветает счастливая мальчишеская улыбка.
* * *– Какая чудесная вещь, – вздохнула Рэйчел, передавая кольцо Ладягину, и посмотрела на Гурьева. – Рисунок – это рисунок, а когда видишь его, почти совершенно как настоящее… Правда, как хорошо, что мы обратились к Милрайсу! Я знала – тебе легко удастся втереться к нему в доверие. Я же говорила – он очень славный старик. И очень добрый.
Ладягин, совершенно забыв о кольце, уставился на Рэйчел. Ну да, подумал Гурьев. И что характерно: чем славнее старики, – а также все остальные, включая птиц и зверей, – тем быстрее они понимают, Рэйчел. И готовы – за тебя, за твою улыбку – Бог знает на что. А вот что касается иных…
– Почему вы так на меня смотрите? – нахмурилась Рэйчел, переводя взгляд с Гурьева на Ладягина и обратно. – В чём дело?
– А какого-нибудь противного старика вы знаете, сударыня? – осторожно спросил Ладягин. – Хотя бы одного какого-нибудь, завалящего?
– Ну, конечно же, знаю. Но не могу же я на всех так смотреть всё время, как Джейк. Людям надо чаще улыбаться – и они когда-нибудь обязательно улыбнутся в ответ, – и Рэйчел подкрепила свой теоретический постулат наглядной практической демонстрацией, от которой Ладягин начал рассупониваться прямо на глазах.
Чтобы прервать этот процесс до того, как он станет необратимым, Гурьев подвинулся поближе к инженеру:
– Так что же вы скажете, Владимир Иванович?
– Похоже, он прав, этот ваш ювелир… – встряхнулся оружейник, с усилием переключаясь. – Да… Ключ. Интересный же должен быть, скажу я вам, замочек, Яков Кириллович! Челлини, Флоренция… Возрождение… Интересно, очень интересно!
– Но почему такой дорогой камень? Не понимаю. Сам камень является уже достаточным поводом для возбуждения алчности. Неужели нельзя было сделать что-нибудь менее яркое?
– Кто знает, для кого на самом деле предназначалось кольцо, – задумчиво произнёс Ладягин. – Изумруд… Огранка… Погодите!
– Что?
– Оптика!!! – Ладягин вскочил. – Ну, разумеется! Яков Кириллович! Оптика! Замок наверняка имеет оптическую рабочую часть!
– И как вы себе это представляете, Владимир Иванович?!
– Пока никак, – немного сник Ладягин. – И боюсь, вряд ли смогу когда-либо представить. Но пофантазировать, конечно, можно…
– Стоит ли?
– Стоит, – хотя бы затем, чтобы примерно представить себе размеры объекта, который содержит замок. Это наверняка что-нибудь достаточно большое. Возможно, неподвижное. Больше пока не скажу.
– Ну, и достаточно, – решил Гурьев. – В конце концов, у вас и без того – дел невпроворот. Как только разберёмся с Пиренеями – займусь вплотную любопытным господином, проявляющим такой странный интерес к тем же самым людям и предметам, что крайне интересуют меня самого!
Мероув Парк. Сентябрь 1934 г.
Иосида сделался теперь частым гостем в поместье, – Гурьев смиренно постигал всевозможные тонкости чайной церемонии, великим мастером которой был Иосида.
А Иосида – спрашивал.
– Скажите, Гуро-сама. Я много лет изучал историю западных стран, и Россия занимает значительное место в моих интересах. Конечно, Русская Империя значительно моложе Ямато, но всё же она очень древняя. И она не распалась, даже с приходом к власти большевиков. Я хотел бы узнать секрет, если он существует.
– Он существует, хотя это и никакой не секрет, Сигэру-сама. Это, скорее, можно назвать рецептом. Да, вы правы, Русская Империя очень древняя, древнейшая из всех прочих западных империй настоящего времени. И она действительно всё ещё жива. И будет жива, пока сохраняет тот самый рецепт и следует ему день за днём. Он прост. Царский Род – не династия, а именно род, не следует путать эти понятия, – лежит в основе Русской Империи, являясь её стержнем, нисходящим на землю прямо с небес, отражая и являя собой образец универсального мироустройства. Да, сейчас – пока – Царя нет. Он не явился ещё, после того, как пресеклась так трагически прежняя династия. Смена династий всегда сопряжена со смутой. Смута может быть долгой, но не будет вечной. Это первое. Но этого – одного – мало. Другим столпом Империи является народ. Русские, Сигэру-сама. В русском языке, в противоположность японскому или английскому, русский – не имя собственное, но имя прилагательное. На просторах России живут множество людей. Но все они, к какой бы расе не принадлежали, являются русскими, поддерживающие собой и одновременно опирающиеся на тот самый Царский Род, мой дорогой друг. Третьи столпом империи русских становится вера в то, что такое устройство жизни для них, русских – единственно правильное и возможное. А скрепляется всё это вот чем.
