Дмитрий Старицкий - Принц Вианы
Вода в реке действительно выглядела очень чистой даже у берега, где постоянно что-то грузят.
— Хорошо, — одобрил я его действия. — Руководи погрузкой.
Мою кобылку подхватил под уздцы Микал, и я соскочил на прибрежный песок.
Впереди меня на барку взбежали два беарнских стрелка и разошлись в стороны. Один на нос, другой на корму. Их арбалеты были взведены и болты* уложены в направляющих желобах. «Это просто здорово, что мои люди службу знают», — отметил я про себя с удовлетворением.
Чтобы никому не мешать — сам я, что делать тут, конкретно совсем не знаю, — уселся на край крыши кормовой надстройки и с удовольствием наблюдал за тем, что делается вокруг: да-да, именно это самое затертое: горящий огонь, текущая вода и работающие на твоих глазах человеки. На тебя лично вкалывающие. А ты им, главное, — не мешай.
Для начала разгрузили нашу телегу, и местные амбалы закатили по сходням бочонки с вином и угнездили их в трюме под суровым взглядом сержанта. Потом и остальные припасы, которыми нас одарил старый барон, переместились туда же.
Коней расседлали, и пока одни стрелки носили их седла и сбрую на барку, другие, недолго выходив коней по кругу, завели их в реку купать, предварительно раздевшись догола. Заодно и сами приняли водные и солнечные ванны. Загар у всех был, как бы сказали в двадцать первом столетии, — рабочий: лицо, шея до ключиц и ладони. В остальном они хвалились своей натуральной кожей разной степени смуглости и сметанистости. Почти у всех на теле были старые шрамы.
Флейту обихаживал Микал, а Филипп отмывал моего вороного андалузца, кличку которого я пока так и не выяснил — незачет!
Смотрю и удивляюсь. Вот дворянский сын Филипп, даже баронский отпрыск, кажется, а не гнушается сам коня мыть. На пару с рабом. И не своего коня, а моего. Странные тут мажоры. А еще аристократы! Наши богатые детки бывших пролетариев такое занятие посчитали бы для себя западло.
Обиходив моих коней, мальчишки тут же принялись за своих.
Когда кони обсохли, то, посыпав сходни песком, стрелки стали их поодиночке, но все же довольно плотной очередью заводить на борт, а оттуда в трюм.
Первыми заводили огромных флегматичных тяжеловозов — рыцарских дестриэров, принадлежащих сьеру Вото и шевалье д'Айю. Мощные гнедые кони, под тонну весом, под два метра в холке, с широкой грудью, длинными хвостом и гривой, с большими, заросшими черным волосом копытами. Первыми — как самых спокойных характером и, наверное, к такому привычных. За ними, ласково похлопывая по шее, мальчишки моей свиты, взявшись за уздцы, ввели мою Флейту.
Тут и обнаружилось то, чего я совсем не знал: жеребцов и кобыл разводили по разным трюмам по обе стороны мачты.
И по мере того, как заводили очередного коня, матросики с барки споро сколачивали за ними денники, разделяющие лошадей в трюме. Сколачивали — это эвфемизм, хотя они и пользовались деревянными киянками. На самом деле они просто вставляли готовые доски и брусья в уже существующие пазы, подбивая где надо киянкой. Никаких гвоздей, кроме деревянных нагелей, не применялось. Стало понятно, что к такой работе у них большая сноровка, и коней тут водным транспортом перевозят часто.
Кормушек и поилок не делали.
Я подозвал Микала для консультации и тот пояснил:
— А зачем, сир? Торбы для зерна у нас и так есть, водой из ведра напоим, а сено кони сами с угла подберут. Вот чистить за ними придется много.
— А куда навоз девают?
— Если дом хозяина барки недалеко, то они поставят специальный ящик для сбора — домой отвезет на огород. А нет, так просто за борт выкинем. Шкипер скажет, как поступить.
Последним ввел своего коня сержант. Мощного вороного андалузца. Пожалуй, он был даже несколько массивнее, выше и крупнее, чем мой конь. Но не так красив.
— Микал, вот сержант носит полный доспех кабальеро, хотя и устаревший, а конь у него, по сравнению с монстрами шевалье и сьера, можно сказать, мелкий. Как так?
«Ступенька» поглядел на меня с недоумением, но потом, видно вспомнив, что я все на свете забыл, пояснил:
— Конные арбалетчики, сир, не закрывают в бою своих коней доспехами, только попонами, набитыми паклей. А кони сьера и шевалье, кроме того что таскают самих всадников в сорока пяти фунтах железа, еще и свои железные доспехи носят, не менее тридцати фунтов весом. И скачут с ними по полю в копейной атаке до ста туазов. Могут и двести туазов проскакать галопом, но потом очень сильно устают. Это в бою. А на турнире доспехи бывают и вдвое тяжелее.
— Ваши милости, — раздался крик с берега, — вы коня тут забыли.
Около повозки барона стояла рыжая кобыла-андалузка, меланхолично выдергивая сено из телеги.
Я перевел взгляд в трюм. Но там места уже не было. Все было занято лошадьми.
— Позови шкипера.
Микал даже никуда не бегал, просто помахал рукой.
— К услугам вашей милости, — подбежавший шкипер стянул с плешивой головы вязаный полосатый колпак.
— Еще одну лошадь барка возьмет?
— Никак нет, ваша милость, просто некуда ставить, — развел старик руками.
— Саншо, подь сюда, — помаячил я инфанту. — Проблема есть.
Инфант, вникнув в суть, кивнул головой и, подойдя к борту, крикнул на берег:
— Это подарок старому барону от инфанта Кантабрийского дона Саншо. Так и передай. И смотри не потеряй по дороге.
И повернувшись к палубе, зычно прогорланил:
— Эстебан, быстро снеси на берег узду и седло этой кобылы! И привяжи ее к телеге за чембур, чтобы спокойно трусила следом.
Когда все было сделано как приказано, все пять возчиков поклонились нам, сняв головные уборы, испросили разрешения отправиться домой. Каковое немедленно получили.
Пустой обоз из четырех больших фур и одной телеги быстро скрылся в лесу за поворотом тракта.
Я еще посмотрел на противоположный берег — там никакой дороги не просматривалось. Ровная стена леса.
— Шкипер, часто тут разгрузка-погрузка происходит?
На берегу я увидел только три пары надолб, которые тут исполняют роль причальных тумб.
— Через два дня на третий, если не через день, ваша милость. Было бы чаще, но Анжер недалеко, большая часть товара туда уходит. А сюда больше по заказам возим, впрочем, как и по всей реке.
Уже завершались последние приготовления к отходу речного судна, когда на берег с громким топотом выскочила расфуфыренная кавалькада. Все всадники, кроме одного, были одеты в белые жакеты с длинной, скрывающей пуфы, юбкой воланами из белых, красных и зеленых вертикальных полос и зеленые шоссы, на которых блестели стальные наколенники. Под жакетами рыбной чешуей выглядывали кольчуги. У седел пристегнуты шлемы-бацинеты. А вот возглавляющий кавалькаду всадник мог похвастать полным рыцарским доспехом. Тело его защищала корацина, руки и ноги полностью закрывали сочлененные латы. Даже ступни ног были в широких сабатонах*. Новомодные большие наплечники, с которыми не нужны рондели. И все это железо на нем мало того, что отполировано до зеркального блеска, так еще и серебряной насечкой покрыто. На голове шлем-салад с ярко выраженным бугивером* и целая корзина белых перьев на шлеме — просто клумба из-под тонкого золотого обода. Прям как на турнир вырядился воин. Шлем был откинут на затылок, открывая верхнюю часть лица с колючими льдистыми глазами.
— Скоттские гвардейцы Паука с жандармом во главе, — прошипел мне Микал, натягивая тетиву арбалета.
Всадники на пляже успокаивали разгоряченных коней, нервно гарцевавших под ними. Это минутное замешательство шотландцев дало достаточно времени, чтобы наши стрелки взяли их на прицел арбалетов.
Когда кто-то из шотландцев попробовал вытянуть лук из саадака, то моментально над ним в ствол бука вонзился, задрожав, арбалетный болт, что тут же утихомирило и этого вояку, и всех остальных.
Руководивший ими жандарм неторопливо подъехал к сходням на своем огромном дестриэре, скрытом попоной и доспехами, и зычным голосом огласил:
— Именем руа франков, вы все…
Договорить я ему не дал, порвав его шаблоны расхожей шуткой двадцатого века:
— А он что, большой начальник? — И зубы скалю.
Жандарм впал в ступор от такого наглого оскорбления величия короны, которой он служит.
Наши люди на палубе также боязливо поежились, отводя от меня глаза. И за меньшее в эту эпоху отправляли на плаху.
Только дон Саншо, позволив себе лениво поаплодировать, показал, что оценил мою шутку.
И еще в глазах сержанта я прочитал толику уважения.
— Лучше признай, что самая красивая девушка в мире — это Иоланта де Меридор, Дама моего сердца, — продолжал я грузить жандарма.
А у того, кажется, от возмущения в зобу сперло. Молчит, как рыба об лед, только глаза страшно таращит.
— Ну что стоишь железным болваном? Шлем мозги заклинил? Слабо взять конем такое маленькое препятствие?
