Александр Мазин - Римский орел
Черепанов слушал и думал, насколько все-таки устойчивая вещь — имперское превосходство. Как в России в советские времена каждый гегемон был абсолютно уверен, что он круче какого-нибудь шведского или венгерского банкира, потому что мы делаем ракеты и в космос летаем. А теперь этот вот обломок другой империи, понятия не имеющий не только о ракетах и металлокерамике, но даже о велосипеде, самодовольно поучает приятеля-варвара. При том что сам валяется связанный, в мокрых штанах и жить ему осталось…
— Слушай, Череп, а ты не слыхал: может, вандалы нас здешним отдадут? — внезапно спросил Плавт.
— Не отдадут. Местный рикс уже подбивал клинья, золото за меня сулил — не вышло.
— Жалко. Много золота предлагал?
— Прилично. Три монеты примерно вот такого размера. — Черепанов показал, какого именно.
— Ого! — восхитился римлянин. — По здешнему курсу это, считай, почти фунт серебра[29]. Жаль, что вандал отказался.
— А нам-то какая разница? Или ты хочешь ему за нас наше золото предложить? Спрятанное?
— Ну ты сказал! — Римлянин поглядел на него как на ненормального. — Заберут — и все дела. Еще и пытать станут: все ли отдали или утаили что? А что этим гетам… тьфу!.. готам нас не отдали — это плохо. С готами я бы, может, договорился. Думаю: неспроста за тебя такую цену предлагали. Очень жаль, что не отдал нас вандал. С этими готами Максимин в дружбе. Максимин же сам — из готов.
— Ты же говорил: он фракиец, — напомнил Черепанов.
— Ну да, он из Фракии. Но отец его — из готов-федератов. А мать, кажется, из аланов, точно не знаю. Максимин насчет своего происхождения не распространяется. Хочет, чтобы его считали настоящим римлянином. — Плавт хмыкнул. — С его-то выговором. Хотя сынок его отменно выучен. Не хуже какого-нибудь патриция…
Гонорий еще долго распространялся о своем любимом командире, но Черепанов не слушал. Он размышлял, для чего понадобился здешнему риксу. Будь на месте Черепанова Плавт, рикса еще можно понять: Гонорий — римлянин. За римлянина могут приличный выкуп дать. Или обменять на что-нибудь. Или — на кого-нибудь. Но Геннадий — не римлянин. Он вообще здесь чужой. То есть цена его — это цена здорового крепкого раба мужского пола по рыночному курсу.
— Слышь, Гонорий, сколько сейчас в империи раб стоит?
— Смотря какой: если умелый мастер или там грамматик-ритор — то дорого.
— А если просто крепкий мужчина?
— Думаю, от пятидесяти до ста динариев[30]. Никак не больше. Хотя ежели такой, как ты или я, драться обученный, — до тысячи потянуть может. От сезона зависит, от ланисты[31] тоже.
Да, тут было над чем поразмыслить. Или рикс спутал Черепанова с кем-то из своих знакомцев, или существовал некий фактор, заметно повышавший ценность Геннадия. Очень сомнительно, что рикс предлагал золото из чистой благотворительности. Значит… Значит, ничего хорошего ожидать не стоит. Жизненный опыт подполковника свидетельствовал: приятные сюрпризы, как правило, являются следствием собственных усилий. Сюрпризы, возникающие самостоятельно, относятся к другой категории. Что ж, будем ждать неприятностей. Не впервой. Кто предупрежден, тот вооружен, как говорится. Хотя бы морально…
Глава двадцать четвертая
Квеман и вандал
Полог шатра откинули, и яркий солнечный свет ударил в лицо. Геннадий зажмурился.
Вошли четверо вандалов. Пленников подняли и потащили наружу. Перед шатром стояли оседланные кони и запряженная парой лошадей телега с высокими бортами и колесами в половину человеческого роста. Геннадия и Гонория зашвырнули внутрь. Один из вандалов взобрался на передок, подхватил вожжи. Остальные вскочили в седла, и телега, трясясь и подпрыгивая, покатилась по дороге. Лежа на колкой соломе, Черепанов созерцал прозрачное синее небо и черный силуэт хищной птицы, парящей прямо над ними. Внезапно жуткая тоска накатила на Геннадия. Нестерпимо захотелось, чтобы мир перевернулся, чтобы небо было вокруг, чтобы все это: телега, всадники, домики, дорога — оказалось внизу, стало маленьким, игрушечным. Чтобы каждой жилкой чувствовать дрожь серебристых крыльев, разрезающих прозрачную пустоту. Чтобы с бешеным криком нырнуть вниз и ощутить, как такая крохотная и такая могучая машина рвет пленку звукового барьера, и как внезапно наступает тишина, и земной пегий ковер беззвучно летит навстречу, а где-то позади, безнадежно отставая, терзает пространство непереносимый для человеческих ушей рев.
Обычному человеку этого не понять. Разве что вспомнить те ощущения, когда нажимаешь на педаль газа, и сотня лошадиных сил бросает тебя вперед. А потом умножить это чувство в сто, в тысячу раз, во столько, во сколько мощь двигателей «сушки» превышает мощность самого крутого автомобильного движка. А ведь есть еще небо…
Вернее, было. И теперь… Теперь небо есть у этой маленькой хищной птицы. А летчику-космонавту Геннадию Черепанову осталась только земля… Но он все же был там, наверху. Там, где нет ни птиц, ни атмосферы, на такой вершине, выше которой быть невозможно. И если Геннадий сейчас умрет, то он все равно будет знать, что прожил круто. Круче не бывает.
Подполковник улыбнулся. Тоска пришла и ушла. Осталась реальность, которую следует принять такой, какая она есть.
«Dura lex, sed lex»[32], как говорят соотечественники кентуриона Гонория. И еще они говорят: «Tempora mutantur et nos mutamur in illis»[33], что как нельзя более подходит к тому положению, в котором оказался подполковник Геннадий Черепанов.
Плавт заворочался рядом. Он был не прочь поболтать, но его спутник и собрат по несчастью молчал, и кентурион из уважения к нему тоже не нарушил молчания. Возможно, их сейчас убьют, и это время — последнее, отпущенное им. А коли так, то лучше не тратить его на пустые разговоры, а подумать о прожитом. А еще лучше — помолиться богам, чтобы ножницы Атропос[34] не пресекли сегодня нити их жизней.
Их путешествие закончилось.
На обширном лугу собралась приличная толпа.
Местная гвардия во главе с седым хитрованом-риксом.
Вандалы под предводительством рыжего, лохматого громилы, нацепившего поверх куртки золоченую кирасу с причудливыми узорами.
Серая толпа простонародья из окрестных поселений…
И пестрая компания квеманов во главе со старым знакомцем Черепанова. Тем самым вождем, что командовал ночным налетом на приютивший их с Коршуновым поселок. Тем самым, который захватил Геннадия в плен. Рядом с вождем имелись парочка увешанных оберегами и талисманами шаманов (ну как же без них?) и дюжины две воинов с топорами и копьями.
Когда пленников без особых церемоний выкинули из телеги, квеманы заметно оживились.
Рыжий вандал шагнул к квеманскому лидеру:
— Золото привез?
Квеман надменно оглядел рыжего, уронил: «Да».
Несмотря на приличный рост и здоровенный «рогатый» шлем, прибавлявший квеману еще четверть метра, рядом с рыжим он смотрелся так себе. Никакая надменность не могла скрыть того, что прикид у вандала намного богаче, оружие — лучше, а природного куража — существенно больше.
— Покажи, что привез!
Квеман полез за пазуху, вытянул мешочек, развязал, продемонстрировал содержимое.
Вандал кивнул.
Квеман, в свою очередь, кивнул шаманам. Те двинулись к пленникам (вандалы-сторожа посторонились), оглядели «товар», кивнули: те самые, мол. Можно брать.
«Вот попали!» — подумал Черепанов. И очень серьезно усомнился в благосклонности к нему дамы Удачи.
Мешок с деньгами перекочевал к рыжему. Тот встряхнул его на ладони, кивнул в ответ на вопросительный взгляд местного рикса, сделал знак своим, и те подтолкнули пленников ко квеманам.
Квеманский вождь ухватил Геннадия за волосы, наклонился к его уху.
— Ты понимаешь меня, чужак, — прошептал он. — Ты и твой дружок, вы будете умирать медленно, так медленно, что…
— Все, кто слышит меня! — выкрикнул вдруг римлянин. — Все, кто слышит меня! Кто сможет: передайте моему другу легату Максимину, что стало с его послом примипил-кентурионом Гонорием Плавтом Аптусом! Передайте ему!..
Рыжий вождь вандалов, все еще державший мешочек с деньгами и намеревавшийся вытряхнуть его содержимое на мозолистую ладонь, внезапно остановился и уставился на римлянина.
— Ты сказал: ты — старший кентурион? — спросил рыжий на ломаной латыни.
— Я — первый кентурион первой когорты Первого Фракийского легиона Гонорий Плавт Аптус! — с неподобающей пленнику гордостью ответил римлянин и вздернул подбородок.
— Он уже мой! — вмешался квеманский вождь. — Ты взял деньги. Забирайте их! — скомандовал он своим.
— Нет, постой! — рявкнул рыжий.
Одним плавным движением он преодолел разделявшее их расстояние, смахнул со своего пути едва не упавшего квеманского воина, схватил Плавта за плечо и развернул к себе. — Ты точно первый кентурион, дружок? Если ты врешь, то, клянусь секирой Доннара, я заставлю тебя раскаяться!
