Марик Лернер - Цель неизвестна
Уж вагантов в интернате мне в голову много напихали, исключая похабные стишата. Их я уже сам находил. Правда использовать, выдавая за собственные не выйдет. Иностранцы признают. Слишком известные вещи. Зато в качестве примера моей образованности сойдет.
— Стих любому до сердца дойти должон иначе бессмысленное баловство и ненужность.
— Ну исполни, — разрешает. — Свое.
Я выдал в очередной раз «Стрекозу и муравья». Реакции не последовало. О чем это говорит? Заходим с другого направления.
— А вот еще:
«Была та смутная пора»,
— продекламировал, —
«Когда Россия молодая,В бореньях силы напрягая,Мужала с гением Петра»,
— и вплоть до ужасного замысла Мазепы без остановки.
— А дальше? — возжаждал Тарас Петрович, поливая медом слегка приунывшую с первого облома душу.
— Не придумалось ишо, — грустно отказываюсь.
Подействовало. Все ж не зря я Пушкина уважаю. Классно писал. Только надо нечто и про запас иметь. Моя внутренняя библиотека имеет окончание и нефиг разбрасываться сокровищами за просто так. Все хорошо в меру.
— В процессе.
Он странно всхлипнул, похоже в очередной раз употребил не подходящее для мужика слово и ударил с неожиданной стороны.
— Так зачем тебе учиться?
Очень хороший вопрос. А еще правильней чему именно? Я ж не могу сказать, чтоб получить диплом и легализацию.
— Нешто нечему? — делаю удивленные глаза, спрашиваю. — Я много не знаю, а здесь люди ученые и, — хитро улыбнулся, — вифлиотека должна иметься. Читать с вниманием и польза грянет агромадная. Галилея, Вобана и Декарта мечтаю в руках держать и не упуская ни словечка изучить.
Имена я назвал из тех, что уверен — уже жили. С Галилеем все ясно, Вобан писал о военном деле и фортификациях, сиречь оборонительные сооружения и крепости. А Декарт философ. Конкретно он меня меньше всего интересовал, я в этих высокодуховных материях ни в зуб ногой, просто фамилия на слуху.
— Пойдем, — сказал он после паузы. — И ректор спросит, отвечай поповский сын.
— А? — это натурально неожиданность. А в чем смысл?
Видимо он понял, что требуется пояснения, хотя вслух и не попытался удивляться.
— Указом от 7 июня 1728 года сказано следующее: «Обретающихся в московской Славяно Греко Латинской Академии помещиков людей и крестьянских детей, также непонятных и злонравных от помянутой школы отрешить и впредь таковых не принимать».
Пашпорт при подобном раскладе лучше не демонстрировать. Недолго и кнутом словить.
— Ректор академии Герман Копцевич бил тревогу и просил Синод отменить ограничительные правила, так как «число учеников во всей Академии зело умалилося и учения распространение пресекается». Ему отказали.
— А как же…
— Вот и помалкивай, — резко сказал он. — Попы и дьяконы не любят отдавать сыновей в школы. Для рукоположения достаточно славянской грамоты. Здесь на многое глаза закрывают. Главное не болтай лишнего. Ты ж вроде парень разумный.
— Да Тарас Петрович, — говорю с благодарностью. Похоже он человек неплохой. Я б тут же прокололся на происхождении и вылетел пробкой на улицу. А так имею хороший шанс на вживание.
В коридоре было темно. Маленькие, квадратные окна врезаны в очень толстые стены. Света они почти не пропускали, будучи ко всему изрядно грязными. Стены в подозрительных пятнах. Пол посыпан песком, неприятно скрипящим под ногами и прячущим в себе мусор. После короткого мозгового штурма я кажется нашел верный ответ. Это так спасаются от грязи, приносимой с улицы на ногах. Снег тает и образует лужи. А здесь он впитывается. Странный способ. Неужели не проще веником и порожком почистить обувь?
С обслуживающим персоналом здесь швах. Уборкой не занимаются. Интересно как насчет кормежки и койки. Дортуар, сиречь общежитие для учеников постигающих науки нормальное дело в средневековье. Или сейчас уже новое время? Пошто я не учил нормально историю?!
Глава 11. Смерть императора
— Куда ты смотришь? — почти проурчал счастливый Порфирий.
На второй неделе учебы он вызывал у меня ощущение ласкового садиста. Нет, не приказывал пороть школьников. Точнее иногда все же розги применялись, но в малом количестве и дубленые шкуры учеников переносили экзекуцию достаточно легко. В отличие от меня. Мне очень не хотелось испытывать на себе их воспитательное воздействие, да рано или поздно непременно случится. Провинность наказывали непременно и редко когда иным способом.
— Ы, — со слезой голосе, ответил Иванов.
— Может нехорошо себя чувствуешь?
— Да! — радостно хватаясь за протянутую соломинку, вскричал великовозрастный ученик.
Ректор Академии Герман Копцевич экзаменуя мучил меня добрых три часа. Если дроби и проценты для меня проблемы не составляли, то грамотность за столь никчемный срок с моего появления в этом мире не могла сильно улучшится при всем желании. Я старался, очень старался, однако малое время с дорогой не слишком располагали к учебе. Еще и Магницкий со стихами, коих я считал не менее, а быть может и более важными.
Отец Герман гонял меня по географии, арифметике и катехизису. Насчет последнего, как и знанию молитв, большое спасибо подсознанию. Ответы выскакивали автоматически, не затрудняя не в малейшей степени. Я уже перестал различать где мои, а где прежнего Михайлы знания. Это было удобно и несколько страшно. Хорошо рассуждать про модернизацию мозгов, имея в виду кого другого.
На практике, когда я обнаруживаю в уме два ответа по одному поводу и парочку способов решения математической задачи, очень отличающиеся по исполнению и методике (даже запись разная), в голове начинают бродить неприятные мысли. Хотя обнародовав кое-что на экзамене я вызвал нешуточный интерес к своим талантам у ректора. Такому явно никто не мог научить. Типа сильно башковитый, самоучкой дошел. Как и до трех решений теоремы Пифагора. Наш преподаватель как-то показал десятка два. В очередной раз осталось процентов десять.
— Голова болит? — продолжает пытать Порфирий.
— Да!
— Спишь наверное много.
Класс взрывается радостным смехом остальных учеников. Всегда приятно когда не над тобой измываются, а чем больше срок уйдет на предыдущего, тем меньше останется на прочих.
— Ты уж постарайся, любезный. Ты же пробовал учить вчера?
— Да…
— Что да?
— Пробовал.
— И о чем там было?
— Не знаю!
— Учил, учил и не знаю, — широко разводя руками под радостное ржание присутствующих и действуя на публику, удивился Крайский.
По результатам собеседования было принято воистину соломоново решение: зачислить отрока Михаила Ломоносова сразу в средний класс, о с обязательством подтянуть грамматику и чистописание. Ну вот как объяснить, что пером писать в высшей степени неудобно, затачивать правильно тоже надо уметь, оттого и клякса? И так мне фактически сильное облегчение сотворили. Могли бы заставить курс с самого низу проходить. Это по минимуму восемь лет. Некоторые сидели и десять-пятнадцать, не способные закончить.
В четырех низших классах учили латыни, славянскому языку, нотному пению, преподавались начатки географии, истории и математики. В двух средних мы обязаны свободно говорить на латинском языке. А в них изучались приемы стихосложения и красноречия. То есть учили риторике, что для меня немаловажно.
Красиво и правильно объясняться всегда полезно. Ко всему при Петре I в русской церкви после многовекового перерыва стали читать публичные проповеди. Вряд ли за это попы императора сильно полюбили. Не каждый имеет дар и голос. Справедливости ради священники и раньше частенько произносили речи на торжественных государственных церемониях.
Поэтому неудивительно, что в академии такое внимание уделялось преподаванию риторики. Однако курс Крайского уделял основное внимание красноречию не церковному, а светскому. Именно то что надо. Потратить год-полтора и выйти наружу не припершимся с севера вахлаком, а выпускником достаточно престижного по российским понятиям учебного заведения.
Два старших уровня я не собирался отсиживаться за партой. В них, наряду с Аристотелевой логикой и философией, слушатели получали скудные и старомодные сведения по психологии и естественным наукам, рассматриваемым попутно с физикой.
Зачем мне древний грек, морочащий людям головы много столетий? Я так и не понял, каким образом он умудрился насчитать у мухи восемь ног. И все дружно повторяли, будто рядом нет ни одной и нельзя поймать и перепроверить. Типа джентльмену верят на слово. Представляю, что у них там за физика. Короче мне и без этого хватает, чем заниматься. Уходить надо раньше.
