Анатолий Логинов - Ударом на удар! Сталин в XXI веке

Страна перенеслась. Да не жалко ту страну, вот ни разу не жалко. Но с той страной перенеслась и обшарпанная «хрущевская» пятиэтажка. И двушка на третьем этаже заплеванного подъезда. И те, кто в этой двушке находились. Самые близкие люди. Единственно близкие. Петрович отдал бы все за то, чтобы находиться с ними рядом. Неважно где, на фронте с фашистами или в динозавровых лесах. Лишь бы с ними. С Оксаночкой ненаглядной и с маленьким Вовиком. Но… Они где-то там, неизвестно где, а он здесь, в Союзе, который надо поднимать, попутно давая по морде обнаглевшим пиндосам. А ему сейчас, честно говоря, начхать и на Союз, и на пиндосов… Сколько лет мотала жизнь старого водителя по всему бывшему Союзу, как долго счастье гуляло где-то далеко от него. И вот, когда оно, наконец, пришло…

Это было как вспышка. Безумие! Ей двадцать четыре. Ему пятьдесят три. Ослепительная красавица с точеной фигуркой и крепким телом спортсменки. Хорошая должность в крупной компании. На подходе второе высшее. Блестящие перспективы. Поклонники, штабелями складывающиеся у ног. Молодые, красивые, богатые… И начинающий седеть водила-дальнобойщик. Невысокий, жилистый, смуглый от никогда не сходящего загара. Восемь классов плюс автомеханический техникум еще в советские времена и многие тысячи километров, намотанные за долгие годы по дорогам Европы и Азии. Металлические зубы. Не все, конечно, и даже не половина, но среди передних – три. Руки, потемневшие от въевшегося масла. Вечный запах соляры. Не нищий, но далеко не миллионер. Что она нашла в нем? Почему решила отдать ему свою молодость? «Девочка, я же старый, я сломаю тебе жизнь». – «Глупый, какое это имеет значение? Я тебя люблю». – «Я тоже тебя люблю»… Кем она была для него? Любимой женщиной? Последним шансом? Неожиданно найденной дочкой? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Наверное, всего понемногу… Ее внезапные визиты, сумасшедшие ночи, уходы в рейс, возвращения, попытки порвать отношения, опомниться, новые встречи… Разборка с каким-то претендентом на руку и сердце. Тот заявился с двумя дружками. Рослые, широкоплечие, молодые… Зеленые… До драки не дошло, монтировка в руках и кровожадный оскал битого жизнью волка объяснили домашним изнеженным щенкам ближайшие перспективы. И те ретировались, звериным чутьем ощутив свою несостоятельность. Объяснение с ее отцом, вылившееся в грандиозную пьянку. «Неправильно это, Петрович!» – «Знаю, Степаныч! И ничего не могу с собой поделать!»…

Свадьба… Рождение сына… Вовки… Еще года не прошло… Его первый шаг… За день до выезда… И счастье… Невероятное, всеобъемлющее счастье…

Во всем виновата жадность. Зачем был нужен этот рейс? Хотел же завязать, продать фуру и осесть на месте, изредка «бомбя» на старом «Фольксвагене». Того, что лежало в банках, и денег за грузовик хватило бы. Плюс Ксюшино пособие на ребенка. Гроши, но… Звали механиком на сервис… Уже решился, а тут звонок Фимы. Хороший рейс, знакомый заказчик, щедрая оплата. Фридлендер никогда не жался, выторговывая копейки у работяг. Охрана, не надо судорожно всматриваться в темные кусты на ночных обочинах… И обратный груз до Харькова… Неделя… Или чуть больше… Всего неделя… Ставшая вечностью. Петрович не сразу врубился в произошедшее. Странная задержка на ночной границе, люди в доисторической форме, беготня, суматоха, разговоры обалдевших водителей… Отъезд Фимы… Собрание водил, на котором сказали… Мгновенная радость, ну теперь-то мы покажем этим гадам!.. И вдруг, как обухом по голове, осознание: Ксюшенька… Вовка… Как же так?

Он верил. Надеялся. Ждал. Вот сейчас все вернется обратно. Тот, наверху, который устроил это безобразие, исправит ошибку. И вернет к семье. Или перебросит их сюда. Или… Так же нельзя! Невозможно! Они должны быть вместе!!! Но прошли дни разборок на границе. И путь в Харьков по не рассчитанным на тяжелые и громоздкие фуры дорогам. И разгрузка на «Харвесте», точнее опять на номерном заводе. Ничего не менялось. А вчера, глядя на мальчишек, гоняющих мяч по пустырю, где когда-нибудь вырастет родная «хрущевка», Присталов понял: это все. Навсегда. Ничего не вернется… И он никогда не увидит жены и сына… Счастья судьба отвела всего два года…

Со сцеплением все было нормально. У Петровича с машиной всегда и все было нормально. Просто разгрузка закончилась, и теперь он был чист перед Фимой. Все, что обещал, выполнил. Загрузил. Привез. Разгрузил. Правда, не получил оплаты, но это неважно. Взгляд упал на фотографию Сталина. «Ты уж разберись с этими падлами, Виссарионыч»…

Петрович открыл тайник «крайнего случая», который не мог найти ни один мент на всех дорогах Европы, вытащил пистолет, передернул затвор и приставил дуло к виску…

Ирка ворвалась в кабинет подобно тайфуну, желающему немедленно смести пару американских штатов, но ограниченному замкнутым пространством нашей «шарашки».

Вообще-то не Ирка, а Ирина Юльевна. Женщину сорока с небольшим лет называть по имени, да еще в уменьшительно-ласкательной (или ругательной) форме не принято. Но, во-первых, Ирина Юльевна выглядела от силы на двадцать пять, что с учетом ста пятидесяти восьми сантиметров роста, сорок четвертого, если не меньше, размера одежды и постоянно растрепанных волос способствовало несколько иному ее восприятию. А во-вторых, Ирина Юльевна должна степенно шествовать по коридорам, а не проноситься неуправляемым ураганом, сметая не успевших посторониться офисных хомячков и сотрудников спецотдела НКВД. Такой способ передвижения не подходит и Ирине. И даже Ире. Только Ирке.

Да и как еще можно назвать уроженку Могилевской губернии самого конца девятнадцатого века в звании лейтенанта ГБ, носящейся по сверхсекретному объекту сорок первого года в кроссовках, джинсах и футболке образца две тысячи десятого? Даже непонятно, где успела достать. Впрочем, самому небесному созданию, больше всего напоминавшему маленького симпатичного чертенка, выскочившего на минуточку из преисподней для организации работы своих будущих клиентов, было совершенно неважно, как ее называют. Прикомандированная к «шарашке» с непонятными поначалу функциями, она мгновенно взвалила на себя бремя управления многочисленным племенем офисных хомячков, привлеченных к работе из-за умения нажимать на клавиши компьютера. Следует отметить, что «хомячки» у нее были шелковые, ходили по струнке и языками старались шевелить с оглядкой. Даже Димка Селин, доставший всех в первые дни безграмотными поучениями, как и что надо делать, и отборным пессимистическим нытьем в стиле «все пропало, шеф», после пяти минут общения с Иркой замолчал и начал работать. Сама Ирка общением с Селиным осталась крайне довольна: «Ничего не знает, ничего не умеет, дурак дураком, но грабками по клавишам шевелит, будто всю жизнь пасквили писал. Крайне полезный фрукт!»

Сама лейтенантша освоила стиль общения Фиминых «спецов» за полчаса, жаргон офисно-компьютерного планктона еще быстрее и теперь с каждым общалась на понятном ему языке, сыпля то «двухсотыми» и «крайними», то «винтами» и «материнками», и периодически переходя на «всеобщий, или армейский», то есть нецензурный. Столь же быстро разобралась и с подотчетным контингентом. Мгновенно распределила на группы «знает», «не знает» и «выгнать на фиг», первых пристроила по специальностям, на вторых повесила сбор данных в Интернете, а последних отправила обратно в распределитель, затребовав на замену новую партию. И что самое удивительное, не только получила желаемое, но и привезла тем же рейсом, которым увозила «балласт». При этом она еще успевала читать, и через два дня с ее легкой руки «шарашка» получила неофициальное название «НИИЧаВо». А еще через день название стало официальным, несмотря на недоумение ее современников и протесты некоторых бюрократов. Говорили, что новое название одобрил сам Сталин. Прослушав доклад наркома внутренних дел, он, как передавали по секрету «знатоки», долго смеялся, а потом сказал, что это самое точное название для нового наркомата, и попросил передать благодарность лично «товарищу Егозе».

Любое дело, начатое Иркой, летело вперед со скоростью локомотива революции, сметая с пути любые преграды и производя соответствующее количество шума. Она могла поставить на уши половину родного наркомата ради срочного получения пачки бумаги или коробки канцелярских скрепок. Могла, правда, и не поставить. Если скрепки попадали в ее руки раньше.

В первую же ночь Ирка оказалась в Фиминой постели, причем сам Фима даже не успел сообразить, как это получилось. Против самого факта, однако, он не возражал, и даже то, что утром «дама сердца» с пролетарской прямотой заявила, что это и было ее единственным заданием, Фридлендера не сильно расстроило: ураган – он везде ураган. Иногда Фиме казалось, что это заявление может оказаться и правдой.