Михаил Валерин - Если судьба выбирает нас…
— Пойдем, Савка, в роту. Узнаем новости, а заодно и поедим!
— Давно пора, вашбродь! Живот уж сводит! Цельный день не жрамши, — откликнулся мой бравый ординарец, поднимаясь с травы.
— Да уж… Денек был веселый. Но завтра, боюсь, будет еще веселее!
Обосновавшись на захваченных вчера позициях у высоты два-девять-ноль, мы отбили еще две германские атаки, почти полностью уничтожив батальон 3-й резервной дивизии.
А ближе к вечеру, пережив короткий, но интенсивный артналет и продвинувшись еще на три километра, наш батальон вышел к холмам у Штрасбурга.
Теперь нам предстояло прорвать последнее препятствие на пути к Балтике.
Как это будет происходить, я представлял довольно смутно, но, вымотавшись за день, не имел никакого желания размышлять о стратегии и тактике. Хотя невеселые мысли о днях грядущих постоянно крутились в голове…
Теперь батальон спешно окапывался, готовясь к возможному немецкому контрнаступлению. Пока личный состав рыл окопы, подошедший взвод саперов обустраивал блиндажи. Вся эта полевая фортификация производилась в невидимой для немцев зоне за холмами и по сути серьезного препятствия для противника не представляла. Настоящие позиции будут возводить ночью по вершинам холмов, а в этих можно будет переждать артобстрел.
Кстати, немцы почему-то не стреляли. Я абсолютно не сомневался в том, что они знают о нашем присутствии, но, следуя какой-то своей логике, противник не вел даже беспокоящего огня.
Перекусив сухпаем, я вместе с Лиходеевым осмотрел, как идут работы. Гренадеры нашей и девятой роты возводили полевые укрытия во втором эшелоне, двенадцатая рота рыла окопы, а одиннадцатая сидела в боевом охранении.
Убедившись, что тут все в порядке, отправился на поиски своего исключительного и замечательного ротного командира.
Поручик обнаружился у обустроенного каптером временного склада боеприпасов. Сидя на патронном ящике, он собственноручно чистил свой револьвер. Надо сказать, что Казимирский не доверял автоматическим пистолетам и принципиально носил наган. Правда, оружие у него было в специальном исполнении — с шестидюймовым стволом, с серебряной насечкой и рукоятью из резного моржового клыка. Оставалось неизвестным, как же он пережил оснащение своей персоны таким сложным и капризным оружием, как автомат. Он ни словом, ни жестом не выразил своего неудовольствия, но я подозреваю, что за два дня так ни разу и не вынимал его из чехла. Меня же пистолет-карабин системы Фролова, уже прозванный солдатами «фролом», или «фролычем», вполне устраивал.
Заметив меня, Казимирский оторвался от своего занятия и, устало оглядев меня с ног до головы, поинтересовался:
— Чего нового, барон?
— Ничего, господин поручик! Личный состав и саперы возводят полевые укрытия. В строю — сто семьдесят восемь человек, из них семеро легкораненых.
— Неплохо…
— Опасаюсь только, что это ненадолго… — Не знаю уж, почему я это сказал. Наверное, Казимирскому этого бы говорить не следовало, но, мучимый нехорошими предчувствиями, я не смог сдержаться.
— Увы, барон, мы на войне, — спокойно ответил ротный, возвращаясь к чистке оружия. — Потери неизбежны!
— Я понимаю, но с этим трудно смириться…
— С этим не нужно мириться, к этому нужно просто привыкнуть, барон.
— А что известно о планах командования? — тактично сменил я тему разговора.
— Подождите до темноты. Был вестовой от командира батальона. Капитан Берг обещал прибыть лично. Вот тогда все и узнаем — и планы, и последние новости, приятные и неприятные.
11
— Господа офицеры… — Капитан Берг стоял во главе стола в свежевырытом и укрепленном блиндаже — штабе батальона. — Нам предстоит окопаться и ждать подхода частей Сороковой дивизии или иных изменений обстановки. Наступать через открытое поле на хорошо укрепленную линию обороны в лоб — это самоубийство. Тем более что, по данным разведки, в старом замке расположился артиллерийский парк противника. На нашем участке нет путей сообщения, кроме узкоколейки, чем затруднено снабжение, пополнение и поддержка сил второго эшелона. Поэтому, рассмотрев диспозицию, в штабе корпуса изменили план наступления, и теперь нашей дивизии предписано занять оборону. Батальон располагается штатно — фронтом по двести пятьдесят саженей на роту. В первой линии — одиннадцатая и двенадцатая роты, девятая и десятая — в резерве. Вопросы?
— Ну то, что нас в атаку не погонят, это новость хорошая, — задумчиво произнес штабс-капитан Ильин. — И что же теперь? Конец наступлению?
— Отнюдь! По последним данным, части Первого Ударного корпуса и части Двадцать третьего и Двадцать пятого армейских корпусов прорвали участок германского фронта шириной около тридцати километров и вышли на оперативный простор. В прорыв по тылам противника брошены три кавалерийских и одна казачья дивизия. Части Первой Ударной дивизии ворвались в Торн. В свою очередь, части Второго армейского корпуса прорвали оборону противника восточнее нашего участка и продвигаются вдоль железной дороги на Дойче-Эйлау.
Мы лишь потрясенно молчали.
— Ура, господа! — наконец подал голос очнувшийся от ступора Казимирский.
— Ура!
— Ура-а-а-а-а!!!
— Сумасшедший успех! Невероятно! — Ильин приложил ладонь ко лбу. — Но, черт возьми! Как? Как, Иван Карлович?
— Концентрация наших войск оказалась для противника полнейшей неожиданностью. Немцы перебросили все резервы во Францию. Там под Аррасом и Камбре сейчас жуткая мясорубка. А наша Девятая армия нанесла отвлекающий удар в направлении Бреслау. Так что тевтонам пока не до нас.
— И все же…
— Кроме того, по слухам, было применено новейшее оружие — «бронеходы». Это самоходная бронированная крепость на гусеничном ходу, — продолжил Берг. — Нечто подобное применили англичане на Сомме в шестнадцатом году. В журнале «Нива» об этом писали.
— А! Припоминаю! Так называемая «лохань»,[53] или, если по-английски, «танк»?
— Именно так!
— Для меня эффект от данной новинки сомнителен, но раз вы говорите… — Ильин покачал головой.
— Надеюсь, теперь всем понятна необычная филантропия нашего командования?
— В свете вышеизложенного? Да! Несомненно!
— Прекрасно! Исполняйте!
— Один вопрос, господин капитан! — вмешался молчаливый и рассудительный поручик Щеголев. — А что же наши соседи?
— Остановлено наступление дивизии! Так что потрудитесь состыковать правый фланг с Сибирским гренадерским.
— Слушаюсь!
— Все свободны. Жду вас к ужину!
Круто, однако, наши с немцами обошлись. Теперь если они не отведут свои войска от Штрасбурга, то окажутся в окружении.
Действительно, успех просто сумасшедший.
Надо же — с ходу взяли Торн. А Торн — между прочим, это крепость на Висле. И то, что наши войска ее вот так вот неожиданно захватили, — признак растерянности германского командования.
Такого мощного удара с применением новейшего оружия, авиации и специально сформированных ударных частей противник не предвидел, а его разведка банально прощелкала.
Интересно, что они теперь будут делать?
Быстро перебросить достаточное количество войск с запада — не получится. Прорываться на восток силами двух армий — не имеет смысла. Значит, будут обороняться и контратаковать, ожидая подкреплений.
Размышляя о стратегии, я чисто механически хлебал густую селянку с картошкой и копченостями, поданную на ужин.
Заметив мою отстраненность, Генрих Литус поинтересовался:
— О чем мечтаешь, Саша?
— О победе над Германией и о том, чтобы поспать, — честно ответил я.
— Именно в таком порядке?
— Нет, что ты! В первую очередь — о «поспать», а после того, как высплюсь, можно и Германией заняться…
12
Ранним утром меня разбудила канонада, доносившаяся с немецкой стороны.
Спал я в блиндаже-новоделе, разделенном на две половины — для меня и ротного.
— Ну что там за шум? — послышался из-за перегородки голос Казимирского. — Епифан! Епифа-а-ан! — окликнул он своего денщика. — Где тебя черти носят?
Я откинул шинель, сел на своей походной кровати и стал приводить одежду в порядок. Застегнул рубаху, натянул бриджи и стал наматывать портянки, а там и до сапог дело дошло. Накинув китель, я вышел из блиндажа в ход сообщения. И сразу же налетел на несущегося мне навстречу Савку с ведром в руках.
— Тише ты, оглашенный!
— Прощения просим, вашбродь! — просипел запыхавшийся ординарец.
— Что там такое?
— У немаков пальба началась под утро. Сначала из ружей врассыпную, потом пулеметы принялись, а теперь — эвона, уже из пушек палят.
