Лидия Раевская - Взрослые игрушки
— Блять… — Я расстроилась. — Нихуя у нас с тобой, Юлия, не выйдет. Ковалёвы вызовут ментов, и нас заберут в обезьянник! Там нам подкинут в карман кило героина, ядерную ракету, четыре неопознанных трупа, и загремим мы с тобой по этапу, к лесбиянкам. А я ещё так молода, и так люблю мужчин!
Дверь туалета распахнулась, и на пороге появилась Ершова. За десять минут я уже забыла, как она выглядит, поэтому быстро отпихнула Юльку от двери, и сама заняла позицию на гнезде.
— Не ссы, инвалид детства, всё будет в ёлочку. Ты, главное, паспорт с собой не бери на дело. — Подруга свято верила в то, что мировое зло сконцентрировано именно в паспорте. — И тогда никакие менты не придут. Все менты щас спят давно.
Ещё через пять минут мы на цыпочках вышли на лестничную клетку, и прокрались к лифту.
— Короче так… — Ершова наклонилась к моему уху, и ещё раз уточнила детали: — Щас мы с тобой поднимаемся на седьмой этаж, ты спускаешься вниз по лестнице до четвёртого, и проверяешь, чтоб на нижних этажах никто не стоял. А то эффекта не получится, если мне между пятым и шестым кто-нить с перепугу пизды даст. Потом ты звонишь в дверь Ковалёвым, начинаешь изображать свой ящур…
— Корчи. — Поправила я Юлю.
— Похуй. Корчи. Потом ты кричишь: «Вы слышите этот топот? Это бесы! Они уже идут за мной!» И тут выйду я.
— Ты думаешь, у тебя получится громко топать в плюшевых тапках? — Я с сомнением посмотрела на когтистые поролоновые ноги Ершовой.
— Верно. — Юлька не огорчилась. — Вот эта лыжная палка чья?
Я оглянулась. Возле соседней квартиры сиротливо стояла одна лыжная палка.
— Ничья. — я пожала плечами. — Бери, если нужно.
— И возьму. Я буду ей стучать по ступенькам, и имитировать адский топот. Видишь, всё катит как надо!
Двери лифта открылись, и мы с Юлькой шагнули в кабину, и нажали на цифру семь.
— Эх, вот эти иисусики щас обосрутся! — Юлька откровенно радовалась предстоящему чужому инфаркту. — Главное, смотри, чтоб тебе кадилом не уебали, в процессе изгнания бесов.
— Юля. — Я прислушалась к тишине за дверями лифта. — Юля, мы, кажется, застряли.
— А я ещё появлюсь, и скажу Ковалёву: «Ты нихуя не божий человек. Ты дрочишь по ночам, в ванной. Так что собирайся, я за тобой». — Юлька захохотала, и осеклась: — Чо ты сказала?
— Мы застряли. — Я села на корточки, и посмотрела на Ершову снизу вверх. — А у меня клаустрофобия. Щас орать начну.
— Не надо. — Уверенно ответила Юлька. — Щас попробуем отсюда выбраться.
Однако, выбраться из лифта не получалось. Застряли мы всерьёз.
— Юля… — Я уже шмыгала носом. — Я боюсь! Сегодня страшная ночь, а у меня ещё клаустрофобия… У-у-у-у-у-у…
— Не вой! — Юлька взяла на себя обязанности главнокомандующего. — Щас вызовем этих, как их… Спасателей.
И уверенно ткнула пальцем в кнопку с надписью «Вызов».
— Кхе, кхе… Пыш-пыш-бу-бу-бу, Иванова. — Неразборчиво донеслось из динамика. — Бу-бу-бу шшшшшшшш какого хуя?
— Иванова! — Заорала Юлька. — Иванова, мы застряли в лифте! У Лидки эпидерсия и Хеллоуин, а я в туалет хочу! Спаси нас, Иванова!
— Клаустробофия у меня, дура.
— Похуй. Я такое не выговорю всё равно. Ты слышишь нас, Иванова?
— Бу-бу-бу, ждите. — Чота сказала Иванова, и отключилась.
— Не ссы, Лидос. Скоро приедет Иванова, и нас спасут. А потом мы обязательно пойдём, и напугаем Ковалёвых.
Юлька опустилась рядом со мной на корточки. — Ты только потерпи, потерпи, родная. Не умирай! Дыши, дыши, Лидка!
— Отстань, дубина. — Я отпихнула Юлькины руки, которыми она вознамерилась надавить мне на грудную клетку. — Я не умираю, и я дышу. Только тут воздуха мало, поэтому не вздумай пёрднуть.
— Жива! — Возрадовалась подруга, и предложила: — Давай, может, споём?
— А подмога не пришла-а-а-а, подкрепленье не прислали… — Обречённо начала я.
— Нас осталось только два-а-а-а, нас с тобою наебали… — Подхватила Юлька, и дальше наши голоса уже слились в неровный хор:
— Иванова долбаёб, и с патронами напряжна-а-а-а, но мы держым рубежи, мы сражаемся отважна-а-а-а…
*Прошёл час*
— Ковыляй потихонечку, а меня ты забу-у-удь…
— Заживут твои ноженьки, проживёш как-нибудь!
— Труля-ля, труляля-ляля…
— Иванова — пизда!
*Прошло ещё полчаса*
— Голуби своркуют радостно…
— И запахнет воздух сладостно…
— Домой, домой, пора домой!
— Юля, я умираю…
— Нас спасут, я верю!
— Про нас забыли… Ивановой никакой нет. С нами разговаривал бес.
— Я верю, что Иванова существует! И нас скоро спасут!
— Спасатели Малибу?
— Не, им далеко ехать. Скорее Чип и Дэйл.
— Я поцелую их в жопу.
— А я им отдамся.
— Домой, домой, пора домой!
*Прошло ещё двадцать минут*
— Кто тут, блять, на лифте по ночной Москве катается?!
Голос со стороны свободы пролился нам в уши сладостным нектаром.
— Это мы! Дяденька, вытащите нас!
— Пятьсот рублей за ночной вызов.
— Согласны!
— Сколько вас там?
— Двое!
— Тогда с каждой по пятьсот.
— Пошёлнахуй! Пятьсот, и хватит. Щас Ивановой позвоним. — Ершова была категорична.
На свободе что-то зашуршало, и стало тихо.
— Дядя, вы тут? — Я заволновалась.
Тишина.
— Дядь, мы пошутили! — Ершова кинулась на закрытую дверь. — По пятьсот с каждой!
Тишина.
— Довыёбывалась, жлобина? — Я нацелилась когтями в Юлькину опухшую рожу. — Пятихатку пожалела? Теперь из-за тебя…
Тут кабина лифта сильно дёрнулась, и поплыла куда-то вверх.
— Мы молчали, боясь спугнуть своё счастье.
— На какой этаж ехали? — Заорал кто-то над головой.
— На седьмой! — Заорала в ответ Юлька. — На седьмой, дяденька!
— Щас спущусь за деньгами. Ждите.
Кабина остановилась, но двери не открылись.
— Придёт, как думаешь? — Я заволновалась.
— А то ж.
Ещё через минуту за дверями послышалось шуршание, и створки разъехались, показав нам усатое и пьяное лицо спасителя.
— Дядя! — Крикнула Ершова, и распростёрла объятия. — Дай же нам тебя обнять!
— И поцеловать! — Я подняла с пола лыжную палку¸ и шагнула на свободу.
— Блять! — Вдруг заорал спаситель, и кинулся вниз по лестнице. — Черти! Ёбаный понос!
— Чо это он? — Юлька перегнулась через перила, и посмотрела вниз. — Живот прихватило, что ли?
— Дура, — я заржала, — это он нас с тобой испугался! Сама подумай: открывается дверь, и на тебя вываливается чёрное уёбище с хвостом и рогами, а за ним…
— Второе уёбище. Без сисек и на кривых ногах. — Ершова явно обиделась. — Жалко дядьку. А с другой стороны, пятихатку сэкономили. Ну чо, домой?
— А куда ещё. Только пешком.
Спустившись на четвёртый этаж, мы с Юлькой, не сговариваясь, позвонили в квартиру Ковалёвых, и молча ждали реакции. Без вопроса «кто там?» дверь открылась через минуту.
— Ты дрочер, Рома. — Сурово сказала Юлька, и стукнула по полу лыжной палкой. — Хуй тебе, а не Царствие Небесное. Сдохни, гнида.
— Продавай квартиру, сука бородатая, а деньги отдай в церковь. Иначе не будет тебе прощения. — Я ковырнула засохший кетчуп на шее. — И прекрати ебаться без гондонов. Твоя Вика не спермоприёмник.
Рома коротко всхлипнул, и захлопнул дверь.
— Чота хуёво мы как-то им отомстили… — Ершова поставила лыжную палку на место, и плюнула Ковалёвым в дверной глазок.
— В самый раз. — Я открыла свою дверь, и впустила беса в квартиру. — А мог вообще подохнуть. И тогда менты, кило героина, и…
— Четыре трупа-а-а возле та-а-нка… — Нараспев продолжила список ништяков Юлька.
— И зона с лесбиянками-и-и-и…
…Дверь за нами закрылась, и в доме номер девять ненадолго воцарились тишина и спокойствие.
Глава пятнадцатая
Телефонный звонок в три часа ночи, оборвал мой эротический сон, в котором молодой и волосатый Брюс Уиллис разводил меня на анальный секс, и почти уговорил.
В темноте я нащупала на полу телефон, и выдохнула в трубку:
— Чтоб ты сдох.
— Через пять минут. — Скорбно пообещал мне Юлькин голос, и добавил:
— Не ори на подругу свою бедную, у меня несчастье и мировая скорбь как следствие.
Свободной рукой я нашарила на стене выключатель, и включила ночник. Его неяркий свет осветил мою спальню, мои же покусанные комарами ноги, и обнаружил полное отсутствие Брюса Уиллиса. Молодого и волосатого. Стало грустно и одиноко.
— Ершова, — прошипела я в трубку, — если твоё несчастье — это очередная жалоба, что твой нежный супруг Толясик снова лёг спать не помыв свои кустистые подмышки — ты получишь пизды. Прям завтра по утру. Вернее, уже через несколько часов.
— Вовсе нет. — Шмыгнула носом Юлька, и вдруг неожиданно спросила:
