Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

Вот тут-то Васько Ходыкин и развернулся. Не без пользы для себя и своих кураторов. Ведь для строительства порта и верфи мастеров приглашали со всех концов Европы, а Васько под благовидными предлогами, просто сводил их с посланцами из далёкой Московии. Впрочем, в ответ те же московиты позволили ему отличиться и на других поприщах.

Ведь строительство порта-конкурента было многим в округе не выгодно (мало старым портам русского Норовского, нагло отбирающего их доход, так ещё и литвины туда же!). А потому Русне буквально наводнили чужие шпионы, не брезговавшие и диверсиями, в надежде, что паны-рада плюнут на всё и вернутся к транзитной торговле через Кёнигсберг и Гданьск, как это было всегда. Ну, а молодой войт их ловил, и даже сумел предотвратить несколько поджогов, что позволило ему засветиться не только перед паны-радой, но и перед великим князем.

В результате всех перипетий городок, как и поток товаров через него, рос от года к году. И не навариться на подобном Васько никак не мог (да и московские кураторы "советовали" ему не теряться). А потому, пользуясь своим положением, он начал аккуратно скупать строившиеся на местной верфи речные суда и отправлять их в столицу, где нанять корабль было определенной проблемой. Потому как хорошие корабли стоили дорого, а для того, чтобы отправить товар в город, где его, несомненно, купят втридорога, следовало изначально изрядно похлопотать. Любая транспортировка груза всегда связана с расходами: следовало платить совершенно различным людям, запасаться едой, вести переговоры с откупленными таможнями, доказывать, что твой товар ни в коем случае нельзя облагать дополнительной пошлиной и по возможности ссылаться на привилегии королей начиная с Казимира, по ныне правящего монарха включительно.

Оттого виленские купцы и шляхта начинали заключать контракты на доставку товаров в устье Немана с ранней весны, и на первые фрахты в марте месяце цены взлетали буквально до небес. Что было резонно – первый товар можно было сбыть дороже, поэтому гонка за хорошие суда начиналась еще задолго до вскрытия рек и отплытия первых торговых караванов. И зазевавшиеся в этом деле оказывались в большом проигрыше: им доставались суда старые, рассохшиеся и с дурными экипажами. Что только повышало риски – нередко старые витины и струги, отправившись вниз по реке, исчезали совершенно бесследно к вящей радости и прибыли близко живущего местного населения, которое, в свою очередь, напрочь утрачивало разговорчивость и вообще желание общаться с посланными на розыски чиновниками.

Но кроме этого на реке процветало и пиратство. Самое настоящее! Нанятые отдельными купцами разбойники проявляли чудеса изобретательности: то заманивали якобы терпящим бедствие судном, то изображали в местах стоянок эпидемию, чтобы заманить купцов в более тихое место. Криминальный союз купечества с разбойниками был весьма выгоден обеим сторонам. И бороться с ним было делом нелёгким. Но и тут русневский войт сумел отличиться. По наводке своих московских доброхотов, он напал на лагерь одной из крупнейших речных банд и полностью разгромил его, неплохо поправив свои дела за счёт пиратской добычи.

А после, пользуясь тем, что королём Александром было устранено ограничение на строительство в княжестве православных храмов, построил в пику католической кирхе церковь Николая Чудотворца, при которой была организована и книгопечатная мастерская. Появление Друцкого Евангелия в печатном виде (оставшийся в Литве городок был изрядно разграблен перед уходом русских, но ценную книгу из собора Святой Богородицы местному келарю удалось спасти), так вот, появление печатного образца вызвало большой ажиотаж среди православной части шляхтичей. А князь Острожский, который был главным борцом за права православных подданных великого князя литовского, даже начал переписку с бывшим смоленским бояричем на тему распространения благого дела по всему княжеству. И, разумеется, Васько был совсем не против.

Вот так постепенно обрастая связями и деньгами молодой Ходыкин, в отличие от иной истории, постепенно превращался из шляхтича "доброго" в "можновладца". И в скором времени его карьера сделала новый шаг вперёд. Войт – должность, конечно, достойная, но права участвовать в Раде не давала. Зато Поморское воеводство делилось на три староства, а наиболее значащие старосты среди панов-рады уже встречались. А кто скажет, что Русневское староство с единственным портом (Паланга с её логистикой тут явно не в счёт) малозначащее? Так что это назначение стало для Васько первым шагом к главному органу управления всем великим княжеством Литовско-Русским и Жемойтским.

И никому в Литве не было известно о вопросе, заданном в далёкой Москве потягивающим сладкий херес из стеклянных бокалов парнем с интересным именем Филон:

– А не слишком ли дорого обходится нам этот боярчонок, княже?

На что его собеседник с усмешкой ответил:

– Пока да, но если он войдёт в Раду, то такой агент влияния быстро отобьёт все вложения. Я уже не говорю про ценность передаваемой им информации. И чем выше он будет подниматься, тем больнее ему будет падать. А потому он сделает всё, чтобы в Раде не узнали о его делишках.

– Да понимаю я, – печально вздохнул безопасник. – Но как-то это всё… – тут он замялся.

– Подло? Возможно. Но именно так и делается политика. Или, думаешь, их таинники не ищут подходы к нашим аристократам? Да и разве мы не поддерживаем наших доброхотов при дворе того же крымского хана? А чем Литва отличается от Крыма? Ничем. Такой же соперник на нашем пути. Времена меняются, – печально вздохнул Барбашин, отставляя пустой бокал. – И, к сожалению, не всегда в лучшую сторону. И наша задача сделать так, чтобы наши люди были везде, а их людишек в нашем окружении не было. И если второе не твоё дело, то для первого ты и назначен главным дьяком Приказа по разведке. Помни, мне нужна служба, снабжающая меня самой свежей и достоверной инормацией. И не только в Литве. Считай, что Литва – это твоё обучение. А сейчас оно закончено. Экзаменом будет такой же нужный человечек в Ливонии. Впрочем, с учётом её рыхлости, нам важнее Ревель или Эзельское епископство. И помни, что иной раз мелкий секретарь знает больше знатного начальника.

– Я помню, княже.

– Тогда тебе и карты в руки, – усмехнувшись, положил конец разговору князь Барбашин.

Он ведь не зря выдернул этого парня из своей вотчины. Просто увидал в нём этакую историческую хохму. А что, всего-то лет двадцать оставалось до того, как шляхтич Филон Кмита займётся своим делом. Шпионская сеть Филона будет обширной и разветвленной. На него будут работать купцы, солдаты, беглые люди и завербованные московские дворяне. Человек Кмиты будет даже присутствовать на приеме татарских послов, который им устроит Иван Грозный, и опишет всё с мельчайшими подробностями, включая описание одежды царя.

Так почему бы русскую разведку не возглавить своему Филону, тем более, что парень был явно умён и не лишён карьерных желаний. И уже не московский дворец будут описывать филоновы шпионы, а вильновский или даже краковский!

А то надежда на Шигону оправдала себя лишь наполовину. Ну, просто сыном своего века был сын боярский. И не то, чтобы совсем закостенел в своих привычках, но и достаточно гибок тоже уже не был. А вот у него в дальних вотчинах подрастали такие вот кадры, способные легко перенять знания более поздних веков, даже если они не всегда сочетались с нормами местной морали.

А про Васько он хорошо вспомнил. Вовремя, можно сказать. А ведь получилось всё просто: нашёл в старом ларце его расписку, которую в своё время брал просто так, без всякой задней мысли. И лишь столкнувшись с изменениями, что вносили его действия в реальность, понял, что без агентурной разведки он скоро станет слеп и глух, как местные. А вот эту находку можно было использовать к обоюдной выгоде.

Сначала с бояричем работали люди Лукьяна, но потом, став начальником Корабельного приказа, он подключил к этому делу и приказной разведотдел, кадры к которому натаскивали не только он, но и лучшие таинники Шигоны вкупе с теми, кто практиковал промшпионаж на службе князя. Правда, возможности этого отдела были сильно ограничены финансированием, так что для некоторых операций князю приходилось лезть даже в собственный карман.