Афганский рубеж 3 - Михаил Дорин
— Хороший человек, примерный семьянин, член партии. К тому же вы ещё не видели список его наград. Побольше чем у вашего предыдущего комэска. Но вот незадача! Такой заслуженный человек и был снят с должности начальника службы безопасности полётов армии. И теперь командует эскадрильей.
— Карьерист!
— Не смешно, лейтенант. У меня была одна головная боль, а теперь две — духи и ваш командир.
Закончив на этом наш разговор, Турин завёл меня в кабинет. Здесь уже находились Максим Евгеньевич и Виталий, а рядом с картой, разложенной на столе, стояли в серых комбинезонах Карапетян и его коллега.
— Клюковкин, как вы? — спросил у меня Виталий, похлопав по плечу.
— Всё хорошо, если сегодня это слово вообще актуально.
Ко мне подошёл Карапетян и пожал руку.
— Александр Александрович, примите наши соболезнования. Понимаю, что не самый удачный момент для разговора. Если мы можем отложить операцию, то я готов всё отменить. Думаю, Максим Евгеньевич войдёт в положение.
Главный «конторщик» кивнул.
— Если есть острая необходимость, то да. Но уж слишком долго мы ждали эту возможность.
Не думаю, что мои погибшие друзья хотели бы откладывать выполнение специальной задачи.
— Спасибо, но мы должны идти вперёд. Пара на прикрытие будет готова. Задача какая у нас? — спросил я.
Карапетян подвёл меня к карте и начал объяснять задачу.
— Всё весьма просто. Нашему экипажу необходимо выйти вот в этот район и нанести удар управляемыми ракетами по одному из домов в кишлаке. Естественно, в тёмное время суток.
Обозначенный мне район был изучен хорошо. Основной ориентир в этом предгорье Гиндукуша — река Панджшер и её рукав Ниджраб.
— Гористая местность, зачисток здесь почти не проводилось. Вдоль реки идёт дорога, которую и в лунном свете будет видно. Какой из кишлаков является целью?
— Вот этот, — указал Гурген Рубенович на населённый пункт Нагуман.
— Я понял. Как будет обозначена цель?
Карапетян улыбнулся и предложил своему коллеге рассказать дальше. Это тоже оказался лётчик-испытатель. Звали его Евич Андрей Вячеславович.
— Точку пуска рассчитаем. Начало боевого пути будет здесь, — указал он на одну из высот в районе соседнего кишлака.
— Андрей Вячеславович, он хочет, чтобы мы ему рассказали про целеуказание, — прервал Евича Карапетян.
Коллега Гургена Рубеновича повернулся ко мне с полным непониманием вопроса.
— Мы и так всё хорошо увидим. Не знаю, уполномочен ли я рассказывать о нашем оборудовании, — улыбнулся Евич.
— Ему можно. Подписку давали, Клюковкин? — посмотрел на меня Максим Евгеньевич.
Что-то такое я подписывал в первый день работы на прикрытии Ми-28. Так, что сейчас мне расскажут что-то очень секретное.
— На борту установлен первый вариант низкоуровневой телевизионной прицельной системы НТПС «Плутон».
Неплохо для 1980 года! Я всегда думал, что первые экземпляры данной системы появились в 1984 году в виде громоздкого контейнера для Су-25Т. Уже потом КБ Камова установила на изделие В-80 такую же НТПС «Меркурий».
— И наша промышленность уже создаёт такие штуки? — удивился я.
— И не такие создаёт. Дальность обнаружения и захвата цели через «Плутон» несколько меньше 10 км. Видеоинформация с ночного канала этой прицельной системы узким полем зрения отображается на монохромном дисплее в кабине штурмана-оператора и лётчика, — объяснил мне Карапетян.
Проще говоря, предлагают нанести удар, используя изображение с «телевизора». Но про 10 километров дальности — перебор. Да и нет пока ракеты на вертолёт с такой дальностью. И даже взявшись пускать «Штурм», я бы дал не больше 3х километров на дальность пуска в идеальных условиях. Хотя…
— А ночь будет лунная? — спросил я.
— Соображаешь, Сан Саныч, — сказал Карапетян. — Лунная. Погода простая, так что на экране сможем очень хорошо разглядеть цель.
— На полигоне мы танк распознавали с 3х километров. Здесь нам обещали обозначение цели. Да и само здание несколько больше танка.
В будущем, повсеместно использовали иную систему прицеливания, основанную на тепловизионной тематике. Возможно, в 1980 м году ещё сложно создать прототип. Подождём следующего витка модернизации Ми-28.
Обсудив план раннего вылета, я направился в строевой отдел. В коридоре мимо меня прошёл старший лейтенант Галдин, с которым у меня случилась перепалка несколько минут назад. В руках у парня был исписанный листок, с которым он спешил куда-то.
Вообще, мерзкий взгляд у этого старлея. Морда так и просит кирпича.
— Не переживаешь, Клюковкин? Извиниться не хочешь, пока есть время?
— Совсем нет. И времени тоже.
— Но я это поправлю. Лицо моё запомнил, надеюсь?
— А чего мне его запоминать⁈ Если интеллектом лицо не обезображено, то помочь может только косметика, — подёргал я за щёку слащавого старлея.
— Вот и посмотрим, у кого и что обезображено. Я про тебя всё знаю! Есть у меня выход туда, где тебе особист не поможет.
Пугать меня вздумал? Ой и глупый!
— Знаешь, парень, я в своей жизни боюсь двух вещей — случайного триппера и раннего слабоумия. Так вот, со вторым я тебе точно могу помочь, если ещё раз увижу твоё слащавое лицо рядом со мной. А дальше фронта не пошлют! — похлопал я Галдина по плечу.
Парень притих. Их его рук выпал листок. Из любопытства я взял прочитать написанный им рапорт. Ну ещё бы! Это была кляуза на меня.
Тут и про неподобающее поведение офицера, и про неуважение к стране, и про оскорбления. Хорошо хоть в гибели группы Дятлова ещё не обвинил.
— Ты про слабоумие добавь. А то мало как-то, — отдал я ему листок, и Галдин быстро зашагал по коридору.
Куда он собрался с ним, не понимаю.
Времени на написание представлений на награждение погибшего экипажа я затратил немного. Быстро прошёлся по кабинетам и всё подписал. В это время как раз и Глеб Георгиевич пришёл в штаб.
— Сашка, молодец! Я бы сам так быстро не успел придумать. Теперь пойду их отправлю в Кабул.
— Удачи вам, Глеб Георгиевич, — ответил я и пошёл на выход.
— Клюковкин, постой! — остановил меня начальник штаба эскадрильи.
— Стою, товарищ майор.
Бобров подошёл ко мне как можно ближе и зашептал.
— Тебя пока не было, дама пороги палатки оббивала. Ты там разберись. Мне кажется, она в тебя влюбилась. Везёт же некоторым, — подмигнул мне Глеб Георгиевич и убежал
