Помни войну - Герман Иванович Романов
Глава 18
— Все только начинается, господа, если по гамбургскому счету принимать. А выражаясь по-русски, скажу вам одно — нужно драться до конца, и поверьте, даже последний выпущенный снаряд может принести нам долгожданную победу. И так будет…
Фелькерзам говорил негромко, задыхаясь. Сил почти не осталось, было очень плохо — кроме терзающей его внутренней боли, добавилась внешняя — пылало лицо, ныли ребра, даже вечерний солнечный свет резал глаза, которые постоянно слезились. Ноги ослабели настолько, что стоявший за его спиной Федор, своими крепкими руками его поддерживал за туго затянутый ремень. Пальцы дрожали как у законченного алкоголика, а язык заплетался в собственных словах. Двухдневное сражение совершенно измотало — возникло ощущение, что последние остатки жизненных ресурсов уходили капля за каплей, как вода в песок.
— Вы можете спросить меня, почему я так считаю? У меня есть на то основания. Ведь до вчерашнего дня русский императорский флот в открытом столкновении с японцами терпел в лучшем случае неудачи, а в худшем поражения, вплоть до горших. Вспомните гибель наших кораблей в таких боях — «Варяг» и «Кореец», «Рюрик» и «Новик». Они приняли смерть в открытом бою. Мы после злосчастного боя в Желтом море потеряли надежду, веру в конечную победу над врагом!
Фелькерзам задохнулся, обмяк, но его сзади сразу поддержали, не дали осесть на железный настил мостика. Командующий прекрасно понимал, что его слышат не только офицеры штаба и броненосца, но и матросы, что по расписанию оставались на своих боевых местах. И те, и другие слушали жадно, и потрясенно молчали — как то не привыкли, чтобы вот так человек, облеченный огромной властью, резал правду-матку в глаза.
— Часть кораблей рассеялась по нейтральным портам, спасая свою шкуру — для нас они равны потопленным, вышедшим столь постыдно из войны. Скажу прямо — они нас предали! Вы просто не представляете, от какой прорвы трусов или глупцов зависит исход войны⁈ А если они не выполняют свой долг, и вместо того, чтобы поддержать в бою своих товарищей, отсиживаются в стороне, то имя им одно — изменники! Они помогают врагу убивать нас, а это хуже, чем Каин сотворил с Авелем! Так кто они после этого⁈ Как их называть⁈ Токмо гнусными, трусливыми и подлыми изменниками, что ради выгоды, воровства и казнокрадства, либо трусости, предают свою родину, нашу матушку Россию!
Дмитрий Густавович обвел взглядом посеревшие лица — никто не ожидал такой яростной филиппики от адмирала. А Фелькерзам сейчас глотал воздух, требовалось закончить речь, которая стала его своеобразным политическим завещанием. Он прекрасно осознавал, что может умереть в любой момент, просто не выдержит истерзанное болезнью сердце. И торопился высказать все, что накипело в душе.
— Готовьтесь к бою, это наш последний парад — и посмертную славу мы себе уже обрели на века! Мы прошли горнило Цусимы, потеряв половину кораблей, но причинили неприятелю ущерб гораздо больший! Никто не может нас упрекнуть ни в чем! Зато мы можем…
Говорить дальше Фелькерзам не смог — оставили силы. Его усадили на настил, взмахам руки адмирал распустил собравшихся вокруг него офицеров, что отошли с потрясенными и взволнованными лицами. Понятное дело, что такой «революционности» от него не ожидали.
— Вот, ваше превосходительство!
Федор раскурил ему папиросу, а он сидел, и мрачно смотрел на японскую эскадру, что снова начала сближение с русскими броненосцами. Наступала кульминация — последняя сшибка, когда станет окончательно ясно, кто кого одолел. Если японцы добьются успеха, то история пойдет по привычному для нее сценарию, пусть и произойдет некоторая затяжка по времени, и Андреевский флаг не будет опозорен.
Да уже не будут отданы «желтым детям на забаву» разорванные в клочья славные стяги! Мертвые сраму не имут!
Зато если удастся нанести поражение японцам, потопить хотя бы один броненосный крейсер в ответ на погибший «Сисой», то в истории запомнится именно последний случай, который и определит победителя. И вот тут возможны всяческие варианты — ведь может расшевелиться Маньчжурская армия, да и петербургские воротилы поймут, что не все еще потеряно, и нужно сделать одно только усилие.
Ведь даже до полного глупца дойдет мысль, пусть не до разума, а до задницы, что лучше еще вложить немного средств и усилий, и одержать победу. Победу, столь нужную для спасения династии и страны от надвигающейся революции, чем отказаться от продолжения борьбы и обрести поражение вместе с позором и «похабным миром» в придачу. Или власть предержащие думают, что они все же удержатся у кормила, и будут продолжать править тварями послушными⁈
Глупцы!
Войны, проигранные слабому противнику, который таковым представлялся им вначале во «влажных розовых фантазиях», всегда приводят к серьезным внутренним потрясениям. Ибо народ со временем осознает, кто им правит, делает определенные выводы, и становится для собственных правителей самым последовательным и непримиримым врагом!
А вот ему самому терять нечего, даже сама смерть не может испугать того, кто уже недавно умер…
— Зря вы так погорячились со словами, Дмитрий Густавович, матросы ведь вас слышали. Да и среди господ офицеров есть такие, что если не донесут напрямую, то сболтнут спьяну.
Рядом уселся начальник штаба — лицо у Константина Константиновича стало весьма выразительным. Побледневшим, тоскливым и с кислым выражением, словно зажевал живую зеленую болотную жабу с пупырышками, и запил ее стаканом лимонного сока — вместо привычной лягушки с долькой этого цитрусового, поданной в лионской ресторации.
— Хватит бояться, пусть нас опасаются. Войну без правды не выиграешь, ни одну, а истина тут проста как граненый штык — проигрыш означает великую смуту с потрясениями, и гибель империи. Нет, потом она возродится, и пока будет правда в борьбе, будет побеждать! Но как скатится к лжи правителей, то погибнет снова. Потом история снова повторится… И она будет такая… но потом все переменится…
Фелькерзам не понимал, откуда у него берутся такие мысли, он просто негромко их озвучивал.
— Мы сейчас живем в сказке, и задача в ней проста. Нам бы только ночь простоять, да день продержаться! Мы смогли этого добиться, что само по себе невероятно! Почти…
Дмитрий Густавович сделал знак пальцами, и Федор вставил в рот горлышко флакона с «микстурой», осторожно приподнял донце — ром полился прямо в горло, даже глотать не пришлось, шевеля обожженными губами. На этот раз он принял внушительную дозу, не звать же врача с уколом
