Убей-городок - Евгений Васильевич Шалашов
Сколько помню, слева от причала, если смотреть с реки, должна быть усадьба Гальских. В моем времени — шикарный двухэтажный дом, с колоннами, балконами и прочими атрибутами провинциального классицизма. У нас она считается жемчужиной, наравне с домом-музеем Верещагиных и храмом Воскресения Христова.
Так, а где усадьба-то? Неужели вот этот зачуханынй двухэтажный дом, лишенный всякого намека на изящество, и есть наша «знаменитость»? А куда девались колонны? Нет запоминающихся резных балконов. Где эта штука, которая сверху? Как ее правильно? Фронтон? Нет, фронтон у обычных домов, а это портик.
Пожалуй, что это и есть старинный дом, потому что вокруг либо сараи, либо амбары. М-да, никогда не задумывался, насколько пришлось потрудиться реставраторам, чтобы превратить халупу если не в дворец, то вкрасивый особняк.
Я уже вдоволь находился по разным деревенским улочкам, намочил брюки в сырой траве и, честно сказать, устал. А когда я третий, наверное, раз прошёл по одной и той же улице, какая-то сердобольная старушка у калитки одного из домов спросила:
— Ищешь кого, милок, али заблудился?
Вот сейчас я ей отвечу, что ищу то, чего нет и не скоро будет. А дальше? Поэтому вместо ответа я сделал замысловатый жест рукой, который можно было расценить, как угодно, и поспешно ретировался. Не заблудиться окончательно мне помогал только торчащий в небе пилон моста
Я плутал по этим территориям, совершенно для меня непонятным и даже загадочным. Было такое ощущение, что я здесь впервые. Оно, может, так и было. Вспомнилось японское стихотворение, когда-то прочитанное у Стругацких, кажется, в «Миллиарде лет до конца света». За точность не ручаюсь, но как-то так: «Сказали мне однажды, что эта дорога ведёт к океану смерти. И я с полпути повернул обратно. С тех пор всё тянутся передо мной глухие, окольные тропы».
Меня очень мотивировал в жизни этот стих. Не бросай начатого! Не отступай! Не дрейфь! — требовал он. А потом оказалось, что его написала слабая женщина. Но если так считала женщина, то мне совсем стыдно отступать или менять планы в самый последний момент.
Я уже собрался заканчивать эту свою авантюру, исход которой можно было просчитать заранее, и выбираться из этой глуши, какой она мне представлялась на данный момент, когда послышался звук стрекотания большого кузнечика. Очень большого! Я повернул голову на звук. Ба! Да я же почти у Матуринского аэродрома.
О том, что поблизости аэродром свидетельствовало и наличие огромного колпака Буратино, что мотылялся под лёгким ветерком на невысоком шесте. Это был приземный ветроуказатель, рукав с красно-белыми полосами. а по-другому просто чулок. Специалисты на своём сленге ещё называли его «колдуном».
Во время Великой Отечественной войны здесь базировался истребительный авиаполк, что сопровождал ТБ-3, а потом и Ли-2, охранял железную дорогу и Мариинскую водную систему от налетов немецкой авиации. Как-никак, мой городок был ближайшим тылом к блокадному Ленинграду. Именно в Матурине приземлялись на дозаправку транспортные самолеты, доставлявшие в осажденный город боеприпасы, медикаменты и продовольствие, вывозившие обратно раненых и больных ленинградцев.
Немцы сбросили на нас тысячи бомб, чтобы вывести из строя железнодорожный узел. Сброшенных бомб было бы больше, если бы не наши ребята, отгонявшие фашистов от города, сами гибнувшие в бою и сбивавшие вражеские самолеты. Среди летчиков есть даже Герой Советского Союза Алексей Годовиков, таранивший немецкий самолет и получивший звание посмертно.
После войны аэродром использовался гражданской авиацией. Но Череповец расстраивался и разрастался, и в начале 1990-х годов аэродром в Матурине был закрыт. А теперь здесь тоже стоят кирпичные дома. А ведь где-то неподалеку стоит и мой дом. Тьфу ты, его построят лет через сорок.
Аэродром — это совсем не то место, где даже поблизости мог находиться интересующий меня будущий аквапарк, неподалеку от которого я и встретил этих хулиганов. Но скорее всего — «торчков». Аквапарк должен быть почти прямо к югу от парома, а меня занесло сильно левее. Геолокацию бы сюда. Я машинально схватился за карман, на месте ли телефон, и похолодел — телефона не было. Несколько секунд я тупо соображал, где мог его выронить, пока не понял, что этого девайса не может быть в принципе. Его ещё не изобрели.Несмотря на это каждый день раза по три меня бросало в дрожь от мысли о том, что я потерял своё сокровище. До чего въедливая привычка.
Между тем стрёкот на аэродроме усилился, и над домами возник маленький биплан. Я присмотрелся — точно: подзабытый в будущем наш «кукурузник», наша «Аннушка», наш деревенский воздушный автобус. Он забирался вверх так надсадно и так трудно, что казалось: вот сейчас он забуксует и остановится. Но этого не случилось, самолетик вскоре вышел на ровный курс и тихонько почапал к горизонту.
А я вспомнил, что в оперской юности мне пришлось достаточно много полетать на этом аппарате. И он, по моим воспоминаниям, жил так же долго, как его собрат по автомобильному движению, а именно — УАЗик под названием «буханка». Только вот всё-таки «кукурузник» сошёл с дистанции, а «буханка» до сих пор в строю, и даже обрела второе дыхание, судя по всему.
В стране, где вместо дорог — направления, такой самолётик был просто необходим. И туда, куда было сложно доехать, можно было долететь. И никого не удивляло, что рядом с какой-то захолустной деревней располагался аэродром, куда можно было прийти и улететь километров за сто, сто пятьдесят. И по области, и в Ленинград, кстати.
Вспомнилась одна поездка, первая, наверное, потому и запомнил, в Вытегру. Туда нужно было лететь по каким-то делам, с кем-то беседовать, что-то выяснять. Детали сейчас уже стёрлись из памяти, но хорошо запомнился сам полёт. Первым делом шибануло в нос специфическим запахом, который свидетельствовал о том, что дополнительной платой пассажиров за проезд часто могла являться сдача желудочного сока. И запах от подобных процедур выветриваться не успевал.
Брезентовые сидения, типа раскладных дачных стульчиков, минимум комфорта, а если сказать честно — то полное его отсутствие. Но зато полное ощущение полёта, которое не получишь ни на одном другом самолёте, тем более на каких-нибудь реактивных, которые летают выше облаков. Летал в свое время. Тоже
