Ванька 6 (СИ) - Сергей Анатольевич Куковякин
Так, пожалуй, меня и в симулянты запишут. Осмотрит меня врач в Януве и признает совершенно здоровым. Покинувшим без уважительной причины театр военных действий…
Брали русские бригады
Галицийские поля,
И достались мне в награду
Два тяжелых костыля…
Так… Что это такое мой возница напевает?
Поёт, чтобы не заснуть дорогой. Наверное, не первый рейс уже без сна и отдыха делает…
Про Галицию, про костыли…
Да, много солдат после неё костыли заимели.
Мы из дому трое вышли,
Самых лучших на селе.
И остались в Перемышле
Двое гнить в сырой земле.
Перемышль… Оставили Перемышль…
Сколько кровушки российской там земля в себя впитала. Брали, брали и отдали…
У меня опять левую половину тела заломило.
Отрицательные эмоции и тяжелые мысли выздоровлению не способствуют. Давно замечено, что при неуспехах на фронте, при отступлении — солдаты дольше после ранений выздоравливают. Ну, в той армии, что отступление ведёт.
Ежели армия имеет успех, вперёд идёт, пусть и с тяжелыми боями врага громит, то раны на солдатах чуть ли не сами собой зарастают.
Гнать от себя, Иван Иванович, тяжелые мысли надо, о чем-то хорошем думать.
Возница же на позитив никак не давал мне настроиться.
Я вернусь в село родное,
Всем нелюбый и чужой…
Печь не ставлю, дом не строю,
Жисть такая, тока вой…
Это уж точно… Пока здоров был солдатик, веру, царя и всё прочее мог защищать — нужен был. Только в зашитый-заштопанный обрубок превратился — всем обузой стал. Кормить и поить его надо, а от самого толку — как от козла молока…
Нет, прямо такого ему, скорее всего, не скажут, но понять дадут.
Энтой жизнью колыхаюсь,
Как тряпица на окне…
Руки ноют, ноги ломют,
Будто щас они при мне…
Да, фантомные боли — вещь неприятная… Нет ноги, а болит она, как есть…
Великий французский хирург Амбруаз Паре фантомные боли ещё в шестнадцатом веке описал, а отчего они возникают — так и до конца не ясно.
Из нашего перевязочного пункта не всегда оперативно раненых в тыл эвакуировали, иногда ампутанты и задерживались. Я тогда заметил, что в первую неделю после ампутации конечности, три четверти этих солдат на боли в отсутствующей конечности жалуются.
Сначала безболевой фантом у них возникает — чувствовать они начинают отсутствующую руку или ногу. Потом и заболит то, чего нет…
Ладно нога… Был у меня случай — солдат зуба лишился, так он у него так болел… На стенку солдатик лез, а помочь ему нечем. Никак нельзя полечить отсутствующий зуб.
Год, два, три пройдёт, а у половины всё равно ампутированные конечности болят.
Эх…
Возница между тем всё пел.
Я вернусь в село родное
Дом срублю на стороне.
Ветер воет, ноги ноют,
Будто вновь они при мне.
Вот-вот, об этом песня и есть… Нет ног, а они ноют…
Хорошо, кстати, поёт. Душевно. Никто в нашей повозке его не прерывает. Всех он своим пением разбудил, а тихо лежат — слушают.
Буду жить один на свете,
Всем не нужный, всем ничей.
Так скажите, кто ответит
За погибших трёх людей?..
Если бы за трёх… За миллионы, что до времени в землю лягут…
— Спасибо, братец. — лежавший рядом со мной штабс-капитан приподнялся на локте.
Возница ничего не ответил.
Может, не слышал?
Мы уже въезжали в Янув. Скоро и железнодорожный вокзал будет. Я в этом городке бывал, где и что — немного знаю.
На вокзале нас ждала неприятная новость — санитарных поездов не было. Нет, утром и днём они были, но их полностью, по самое горлышко загрузили и они отбыли.
Стоять тут им никакого резона не было, ещё и под обстрелом.
Я как столетний старик вылез из повозки, оперся об неё, закурил. Слава Богу, хоть подарок императора при мне остался, не потерял я его.
На путях пыхал паровоз. За ним — несколько грузовых платформ.
Ну, и чего?
Раненых вывозить надо?
Надо.
Платформы есть?
Имеются.
Вот на них и размещать надо всех увечных…
— Санитар! — крикнул я проходящему мимо нижнему чину с краснокрестной повязкой на рукаве.
— Ась?
— Сюда! Быстро! — напустил я на себя строгость.
Глава 35
Глава 35 Спасение раненых
— Ян Карлович где? — осведомился я о старшем враче сортировочного пункта.
Санитар руками развёл.
— Болен…
Болен… Ну да, возраст у Яна Карловича — так долго не живут.
Я с ним только шапочно знаком, но и то, им осведомлен о множестве болезней доктора.
Старость — это не возраст, это имеющийся набор хронических заболеваний. Иной и за семьдесят, а — как огурчик, а иной — и в тридцать лет уже старик…
Впрочем, тут тех, кому ещё и сорока нет, уже стариками считают. Да они и выглядят как старики. Жизнь в начале двадцатого века — не малина. Многие и до года не доживают, а сколько на первых пяти годах жизни умирает…
Болен Ян Карлович…
— Кто за старшего? — продолжаю пытать санитара.
— Федотыч…
Мля…
Что ещё за Федотыч?
— Фельдшер… — предвосхитил мой вопрос санитар.
Я направился на сортировочный пункт. Он прямо в здании вокзала тут размещен. Скорее, вокзальчика, а не вокзала. Маленького, как игрушечного.
В сортировочном пункте, прямо за столом спал человек. Старший фельдшер, это если судить по погонам на шинели.
Умаялся, сердечный…
Да, работы тут у них хватает…
— Милейший! — я потряс спящего за плечо.
— А?
Спящий вскинулся. На меня непонимающе со сна посмотрел.
— Раненых со станции вывозить надо.
Старший фельдшер по моим погонам взглядом мазнул. Кто де тут раскомандовался?
Коллежский асессор.
Это как капитан в пехоте.
Ротмистр в кавалерии.
Есаул, если у казаков.
Ну, не совсем…
Это — военный чиновник.
— Нет санитарного поезда…
Мля…
Этот тоже руками разводит, как тот санитар на перроне.
Врача — нет, санитарного поезда — нет. А что есть?
Носилки!
В углу зала ожидания вокзала, а теперь — сортировочного пункта, высились аккуратные штабели носилок.
Ну, хоть что-то имеется…
Сейчас мы на грузовые платформы эти носилки и расставим. Лежачих на них разместим. Ну, а ходячих — тут уж кто как. Не оставлять же их врагу.
— Пусть грузовой состав задержат. На нём раненых вывозить будем.
Старший фельдшер кивнул. Как гора у него с плеч спала. Более высокий чин на сортировочном пункте появился, на себя ответственность взял, а значит — с него самого взятки гладки.
— Ян Карлович болен, — проинформировал старший фельдшер незнакомого ему коллежского асессора.
— Уже знаю…
Отправку грузового состава по моему распоряжению остановили. Платформы носилками заставили. Раненых на них разместили.
На станции ещё и два пустых нормальных товарных вагона нашлось — сорок человек или восемь лошадей вместить может каждый.
Лошадей мы не эвакуировали, а для раненых такой вагон — самое то будет…
Ну, за неимением лучшего.
Кстати, а гул-то стрельбы всё приближается…
Не удержались наши, отступили. Тем более тогда — надо срочно раненых эвакуировать.
По моему распоряжению размещали раненых где только можно — даже на крышах этих самых двух теплушек, на паровозе…
Всех у меня получалось вывезти, спасти от неминучей гибели.
Немцы наших раненых совсем не жалеют, где увидят — там в них и стреляют. Целые санитарные поезда в полном составе из винтовок и пулеметов расстреливают на станциях и перегонах.
Сам я разместился на тендере, прямо на каменном угле, которым топили паровоз.
Состав наш тронулся уже когда совсем где-то близко стрелять начали. Не мог я больше никого ждать — так и погубить всех раненых можно.
В небе над покидаемым нами городком появились облачка от рвавшихся шрапнелей, на окраине Янува — громадные столбы дыма и пыли от тяжелых снарядов.
— Ад… — кивнул головой в сторону взрывов старший фельдшер.
Он тоже со всеми нами ехал. Рядом со мной на каменном угле сидел. Не для плена же ему в городке оставаться?
— Ад, — согласился я.
Через час езды над нами уже сияло безоблачное небо, с которого ласково смотрело солнышко.
Спас…
Не одну сотню…
Ну, можно сказать — уже не зря жизнь прожил…
Глава 36
Глава 36 Львовские встречи
Никогда ещё так я тут не путешествовал.
На тендере.
На угле.
Паровоз — вот он. Рядышком.
Поэтому, есть некоторое неудобство, а именно — дым.
Ещё и с копотью.
Гадость какую-то в топку паровоза кидают…
От этой самой копоти я скоро в самого
