Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов
На физиономии ротмистра не было ни следа раскаяния:
— Господин полковник, сей прапорщик, понимаете ли, не хотел в плен сдаваться. Кричал, что он полномочный посланник правительства, а нас отправит под суд за государственную измену. А вообще, пусть радуется, дурак. Наши нижние чины уже хотели его повесить. Даже осину подходящую выбрали. Еле отбил.
— Говорите, прапорщик, — приказал Михаил Павлович. — Кто вас послал и с чем?
Прапорщик напоминал молодого драчливого петуха — побитого, но гордого. С апломбом заявил:
— Я — посланник Временного правительства к генерал-губернатору Москвы Голицыну. И ни с кем, кроме генерала, разговаривать не намерен.
— Кажется, мало его кавалергарды побили, — с любопытством проговорил император.
— Разрешите, — с готовностью подскочил ротмистр, — сейчас исправим!
— Да ну, полноте, ротмистр, — остановил подчинённого Владимир Иванович, — бить детей? Неприлично. Хотя выпороть мальчишку можно…
Прапорщик, уже решивший умереть за правое дело и готовившийся к пыткам от рук палачей и тиранов, заслышав про порку, изрядно скис. Это заметил и император. Смеясь в душе, он обратился к Голицыну:
— Ладно вам, господа. Дмитрий Владимирович, поговорите с юношей.
Князь Голицын, покряхтывая по-стариковски (да он в свои пятьдесят четыре года и был тут самым старшим!), подошёл к посланнику:
— Говорите, милейший. Я генерал Голицын, губернатор московский.
— У меня к вам Манифест от Временного правительства и устный приказ.
— Приказ, — озадаченно покрутил головой князь. — А кто это мне приказывает?
— Вам приказывает Временное правительство в составе председательствующего князя Трубецкого, а также непременных членов: Мордвинова, Сперанского, Батенькова и Ермолова.
— Алексей Петрович — член правительства? — не сдержал удивления Голицын.
— Ещё нет, — не стал лгать прапорщик. — Но к нему собираются отправить депутацию.
— А где Манифест?
Прапорщик полез за пазуху, откуда вытащил довольно-таки неопрятную бумагу. Почтительно поклонившись, он протянул её губернатору. Дмитрий Владимирович брезгливо, двумя пальцами, взял лист и передал поручику Бокову:
— Костенька, прочти вслух. Пусть все послушают.
Строки Манифеста заслушивались очень внимательно, но со сдержанными комментариями присутствующих: «Так, всеобщее равенство перед законом — неплохо». «Рабство уничтожено. Это что за рабство?». Но самое бурное обсуждение вызвала фраза о том, что «До тех пор, пока не создана верховно-исполнительная власть, обязанности Думы исправляет Временное правительство. Временное правительство существует до тех пор, пока народ не выберет державную Думу».
— Вот вам, бабушка, и Юрьев день, — протянул губернатор. — Это что же такое получается? Это же натуральная деспотия.
Внезапно подал голос Пестель-арестант, о котором все уже подзабыли:
— Диктатура, генерал, это когда один человек узурпирует власть. Как, например, было с предком присутствующего здесь Михаила Павловича. В данном же случае правление временное и коллегиальное.
— Моего предка, полковник, — сдержанно сказал император, — избирал Собор, на котором присутствовали представители всей Руси — от крестьянина и до боярина. А здесь — кучка самозванцев, которые захватили власть в результате убийства законного государя.
— Эти «самозванцы», как вы изволили выразиться, всего лишь правители, которые вручат судьбу России в руки её граждан, — гордо ответил Пестель.
— Простите, Ваше Величество, — вмешался в завязывающуюся дискуссию Голицын. — Прапорщик сказал, что у него есть ещё и устное сообщение. Или, — презрительно протянул генерал, — «приказ». Любопытственно бы услышать.
— Приказ для губернатора московского, — гордо поднял подбородок юноша. — Всех лиц, родственных гражданам Романовым, немедленно арестовать и под усиленным конвоем препроводить их в столицу, в распоряжение Высшего трибунала. В этом случае вы докажете свою лояльность новому правительству, что и будет свидетельствовать в вашу пользу при рассмотрении кандидатур на должности губернаторов.
— Вот видите, господин генерал-губернатор, — скривил рот в усмешке Михаил. — У Вас есть шанс отличиться перед новой властью.
— Господь с Вами, — искренне испугался Голицын. — Я старый солдат. С кем только ни воевал за Бога, Царя и Отечество. Так неужто я каких-то сопляков да выживших из ума интриганов вроде Сперанского испугаюсь? Уж лучше умереть…
— Отвечать «Правителям» будете?
— Ещё чего не хватало! Пусть мальчишка возвращается. Езжай, прапорщик, в столицу. Скажешь — ничего, мол, губернатор отвечать не стал. Рылом вы не вышли, — стал накаляться Голицын, — чтобы князь Голицын, потомок Гедемина, вам ответ давал. А родственником государей Романовых я и сам являюсь. А если увидишь адмирала Мордвинова, скажи ему так: «Уважал, мол, тебя Николай Семёнович, старый московский пердун Голицын, да перестал». А теперь — пошёл вон!
— Подождите минуту, — остановил разошедшегося генерала Михаил. — Скажите, прапорщик, а что случилось с царской семьёй?
— Вся царская семья, включая всех вдовствующих императриц, то есть бывших императриц, и детей, находится в Петропавловской крепости.
— Сын императора Николая, Александр, тоже там?
— Так точно. Там же и герцоги Вюртембергские. На сегодняшний день на свободе остались только бывшие великие князья Михаил и Константин.
— А что с останками императора?
— Насколько мне известно, труп бывшего императора был найден и опознан. Когда уезжал, тело собирались предать земле. Подробности мне неизвестны.
— Благодарю Вас, прапорщик. Можете идти.
Прапорщика едва ли не взашей выставили из кабинета. Судя по звукам, в коридоре ему всё-таки поддали ещё.
— Вот так, господа, — обратился к присутствующим Михаил Павлович. — Вот у нас и правительство есть. Временное. А как звучит — «граждане Романовы»! Прямо-таки, как граждане «Капеты»! Так-то вот, полковник Пестель. Верховный трибунал, Временное правительство. И нет бы что-то русское придумать…
— Господин император, — опять заговорил Пестель-арестант. — У вас есть возможность пресечь гражданскую войну в зародыше. Езжайте в Петербург и явитесь на суд.
—
