Курсант: назад в СССР - Рафаэль Дамиров
А то, что агентуру надо заводить и информаторов напрягать, знали молодые про это, но, зачастую, делали все лишь формально, на бумажке. Оттого и результаты по оперативным позициям были не ахти. Раскрытия держались на “пробить по базе”, да “проверить телефонные звонки”.
Были, конечно, и матерые опера (честь им и хвала). Но в основном это были зубры из прошлого века, что держались за неблагодарную работу хрен знает зачем. Ждали, когда язва желудка откроется, сердце шалить начнет или другие почки откажут. Традиционный букет, с которым выход на пенсию казался не таким скорополительным.
Я новое поколение не виню. Мы сами виноваты. Обмельчал опер, завалили его бумажками разными. С каждым годом их все больше и больше. Одной только нормативки ведомственной столько валит, что всю жизнь можно только ее и изучать (с изменениями всякими). А на каждую бумажку еще три накатать надобно, чтобы первую с контроля списать. В самой горячей бухгалтерии в период отчета столько бумаги не марают, сколько в МВД.
Но бумажка — вещь важная. Можешь хоть сдохнуть на работе, радея за результаты и отчизну, но если на бумажке это красиво не покажешь, то ты ни хрена не делаешь. А можешь напропалую курить молодые побеги средиземноморского бамбука, но грамотно отчет составить и со статистами в ИЦ “правильно” карточки забить. В шоколаде будешь. Бюрократия задавила здравый смысл. Надеюсь, здесь в органах советских она еще не так разрослась.
Настал момент, когда тело мое решило, что готово к полноценным физическим нагрузкам. То состояние, в котором пребывала моя оболочка (а-ля ботаник-зубрила), меня категорически не устраивало. Куда с таким телом? Ни в морду дать, ни девушку охмурить. Поэтому я взялся за себя всерьез пока было время. Пол дня возился на школьном стадионе: бегал, подтягивался и отжимался на брусьях, а вторую половину дня пропадал в библиотеке. Я хоть и историк по образованию, но после поступления на службу ни одной книги в руки не брал. Только аудио иногда в командировках слушал. Винокурова и других Каменистых фантастов. Чтобы въехать в местные реалии, пришлось с головой погрузиться в подшивки местных и центральных газет. Память реципиента — это, конечно, хорошо, но многих нужных нюансов он не знал. И смотрел на мир глазами розового пони, что кушают радугу и какают бабочками.
Огромный просторный зал городской библиотеки вмещал себя бесконечные ряды столов с настольными лампами в зеленых колпаках. Стены, высотой с двухэтажные дома заставлены старыми стеллажами под самый потолок, полки которых заставлены невзрачными книгами с потертыми корешками. Настоящий кладезь информации. Потом все уместится в одном ноуте.
На верхних ярусах стеллажей расположились особо статусные элементы антуража: на посетителей смотрели суровыми взглядами (в которых читалась некая укоризна) портреты Маркса, Энгельса, Ленина и других великих писателей.
Я корпел над учебниками по истории и географии, пришлось немного позаниматься. Многие города в эту эпоху назывались по другому. Знать обязательно надо было, что Тверь — это Калинин, а Самара — Куйбышев.
Через пару недель я уничтожил месячный запас нашего с матерью провианта, научился пробегать, не задыхаясь, пять километров и подтягиваться чуть больше десяти раз. Для начала неплохо, но и не хорошо.
А с продуктами надо было что-то решать. До зарплаты еще целая неделя, а холодильник наш безнадежно опустел. Мой обмен веществ перестраивался с режима ботаника в режим, пока что лайтового спортсмена. На это уходило много каллорий. Восполнять их теперь стало нечем. Мать хотела занять у соседки, но я ее отговорил. Видел как-то на вино-водочном магазине объявление, что требуется грузчик. Решил попробовать отработать несколько смен, пока на завод не приткнусь. Если проситься без документов неофициально (типа калым), то заработок ниже, но зато ежедневный.
Пришел туда как-то днем, даже паспорт с собой на всякий случай взял. Просторный магазин состоял из единственного длинного прилавка, за которым в несколько рядов возвышались деревянные полки, забитые жигулевским, пшеничной, и портвейном “Три семерки” (его в народе еще прозвали три топора). Было еще креплёное вино «Солнцедар». Судя по всему, бормотуха та еще. Крепость 20 %, а цена всего 1 руб. 25 коп. Покупатели называли ее в шутку “краской для заборов”. Поменьше стояло бутылок портвейна “Ркацители” по 2 руб. 50 коп. Народное название — «Раком к цели». Еще пара каких-то сортов низкопробных вин и советское шампанское. Ассортимент небогатый, но количество каждой единицы продукции зашкаливало. Полки ломились под тяжестью бутылок.
Грузинских вин и армянских коньяков я здесь не увидел. Хотя страна одна пока.
Ежедневно в магазине роились толпы мужичков с авоськами разных цветов и с пачками измятых купюр, которые они с трепетом извлекали из широких брючин. Видно было, что эти заветные бумажки они вынашивали и прятали от своих благоверных не один день. А может, и не один месяц. Заначка — дело святое. Пластиковых карт еще не изобрели, вот им и приходилось прятать деньги в укромных уголках интерьера. В надежде, что генеральная уборка еще не скоро…
Рожей я выглядел моложе, чем на восемнадцать, поэтому, когда я туда просочился, жаждущая напитков братия, что образовала нестройную, небритую и отдающую перегаром и куревом очередь, покосилась на меня с недоумением.
— Тебе чего, мальчик? — из-за прилавка свесилась дородная продавщица в белом халате, пуговицы которого с трудом удерживали ее грудь. Казалось, что она подставила туда трехлитровые банки. Верхняя из пуговиц безнадежно сдалась, обнажив вожделенную для очереди глубокую щелку между “трехлитрушками”. Каждый покупатель непременно пас там свой бестыжий взгляд, когда его очередь приближалась к прилавку на расстояние двух-трех человек. Тетка это прекрасно понимала, но казалось, что ей нравилось такое внимание. Рыжая толстуха чувстовала себя здесь королевой бала. Бала, на котором больше нет других королев и принцесс. Есть только принцы на белом “Москвиче”. Иногда на белой “Волге”, а так в основном пешком.
— У вас объявление висит, — ответил я. — Грузчик требуется.
По залу пробежал смешок.
Дама (на вид ей было лет тридцать с хвостиком) скептически меня оглядела и поморщилась:
— Тебе восемнадцать-то есть хоть?
— Я же не бухать пришел, а работать, — ответил я.
— Ладно, — вздохнула она. — Зайди в подсобку — переговорим.
Продавщица выставила на прилавок картонную табличку с накорябанной надписью: “УЧЕТ”.
Мужики загалдели, как согнанные с любимой лёжки тюлени.
— Пять минут перерыв! — гаркнула на них тетя. — И чтобы ничего не стырили. Смотри, Семен, — повернулась она к алкашу, чем-то напоминавшему сильно похудевшего Градского. — Если чего не досчитаюсь,
