Мамалыжный десант (СИ) - Валин Юрий Павлович

Тимофей снял печать с двери, прислушался – на передовой застучал пулемет, но сразу умолк. Наверное, проверяли оружие. Продолжалось длительное и томительное затишье. Даже неправдоподобно как-то. Боец Лавренко занес в вверенное помещение ведро, повесил на крюк автомат и занялся хозяйством.

Тогда – в безжалостном мае – жестокие бои шли до 23-го числа. Гитлеровцы начинали на рассвете, упорно напирали пехотой и танками, наши гвардейцы еще более упорно клали ту пехоту и жгли танки. Приходилось тяжко, но былого напора у фрицев уже не чувствовалось. Теперь над плацдармом хватало нашей авиации – немцев сбивали каждый день, и дымящие хвосты падающих в Днестр или врезающихся в виноградники самолетов вселяли уверенность. Имелся приказ «занять жесткую оборону», и ее заняли. Наверное, решающим был момент, когда немцев остановили перед молочной фермой, чудом успев заминировать подходы. От фермы мало что осталось, сейчас уже и едва опознаешь, где она стояла, а поле потом минировали новыми слоями. Наши попытки контратаковать особого успеха не принесли: удалось выгрызть у противника часть Пугачен, но дальше никак…

Вспоминать не хотелось. Тимофей сосредоточился на ремонте ватника. Тут не успеешь оглянуться, как осень подкрадется, опять холода нагрянут. Мастер клал ровные стежки на нарукавную латку, рыжая, подгоревшая ткань неспешно скрывалась под свежей, защитной. Последние дни имелось время заняться собой. Ходил на реку купаться, дважды прожарил форму, хорошенько пропитал сапоги, изыскал еще пару приличного белья. Хотелось верить, что стронется фронт, двинется вместе с ним и рядовой Лавренко. Проблема была в том, что склад сам собой за войсками не поползет, он, скотина, не самоходный.

О «Складе КНН» дисциплинированный рядовой Лавренко напоминал начальству регулярно. Ходил в штаб дивизии, дважды добирался выше. Посылали… Нафиг те провода никому не нужны, уж очень специфическое богатство. По сути, склад уже давно стал мелкой, но привычной деталью тыла плацдарма. Раз есть склад, значит, так задумано, и нечего ходить-бродить, отвлекать по горло занятых людей.

– Ты, Тимка – круглый дурень, – как-то сказал старшина из штадива. – Приказано тебе сидеть при проводах, сиди и жди. Не понимаешь своего счастья, чудак. Это же тебе не в разведку боем ходить. Парень ты нетрусливый, вот и награды, и знают тебя все. Так чего дергаешься, раз выпала удача и спокойный пост? Успеешь еще в атаку сходить и орден заработать. Тут еще знаешь, сколько до Берлина тех атак!

Это было верно. В смысле, не про орден верно, а про то, что атак будет много. А кабель не очень виноватый, к нему Тимофей даже как-то привык. После сырой весны поочередно вытаскивал на солнце катушки – для просушки, а то на бобинах уже лак начал шелушиться. Да и в иных военных делах боец Лавренко был вполне полезен. Вот приходили разведчики, расспрашивали про Шерпены – никто из нынешних там не бывал, а Тимофей помнил село еще целым и сохранным. Попросился с разведчиками, не отказали, сползали в «поиск», но не особо удачно – немцы то ли засекли, то ли просто фашистским задним нервом обеспокоились, начался минометный обстрел, вернулись с одним легкораненым. Тимофей надеялся еще разок сходить, но не довелось. Оказалось, наведался к разведчикам особист, намекнул-поинтересовался, а не ходят ли с ними бойцы иных подразделений, для других дел предназначенных? Разведка сползала сама, взяла в селе фрица, потом бойцы приходили к Тимофею, рассказывали, как прошло дело, подарили пачку немецких сигарет. Ну и про интересующегося особиста шепнули.

Сигареты немецкие оказались так себе, Тимофей их сменял на сахар. А насчет интереса особиста… тут особо опасаться было нечего. Странным образом вторую свою награду боец Лавренко именно через Особый отдел и получил. Приходил старший лейтенант, сменивший того капитана, с которым в памятный день у переправы окапывались, по-простому, без речей, вручил коробочку с медалью «За боевые заслуги», записал о награждении в красноармейскую книжку, и еще благодарность вписал «за бдительность». Медаль прислали из артиллерийской дивизии РГВК, а благодарность полагалась от собственно Особого отдела за давнюю историю с брынзой.

– Значит, жив старший лейтенант Морозов? – порадовался Тимофей, бережно пряча красноармейскую книжку.

– Про Морозова ничего не знаю, меня вот просили передать, я передал и записал, – объяснил щуплый и цепкоглазый особист. – Но мой предшественник тебя, товарищ Лавренко, хвалил. Так и сказал: «очень толковый парнишка». Я бы тебя в отдел забрал, да ты, брат, все же на оккупированной территории проживал. Не положено.

– Да я понимаю, – вздохнул Тимофей.

– Порядок есть порядок. Но награды тебя не обходят, так что не унывай, Партизан, еще не раз себя покажешь!

Посидели, покурили, особист отрезал кусочек кабеля, сказал, что в штабе корпуса отдаст, может, найдут все-таки хозяина электрического имущества. Но случилось то месяц назад, а никаких сдвигов не вышло. Зато по совету особиста Тимофей пошел в вещевую службу полка, показал пустые графы красноармейской книжки и поинтересовался: по какому такому порядку бойцу РККА за почти полгода службы вообще ничегошеньки из вещевого имущества не выдали? Понятное дело, зампотыл разорался в духе «какого хрена?! Где числишься, там пусть и выдают!». Боец Лавренко к такому повороту дела был готов, виновато вздыхал, объяснял свою исключительную ситуацию и недавний интерес Особого отдела к девственно чистым графам «Вещевое имущество» в отдельно взятой красноармейской книжке. Подействовало. Выдали не все, но малость прибарахлился. Понятно, не особо тосковал Тимофей по новым шароварам, но пока есть возможность, нужно обмундировываться. Ушил-подогнал гимнастерку и штаны, без излишне модных фронтовых веяний, но аккуратно, как надлежит советскому бойцу.

Имелась у рядового Лавренко проблема – с уставными правилами он был знаком весьма смутно. Нет, книжка с уставом у Тимофея имелась – выменял у минометчиков. Но брошюра оказалась частично скурена: примерно трети страниц не хватало. И потом, это был строевой устав, а устав караульной службы товарищу Лавренко так и не попался. Ирония судьбы – сидишь, охраняешь, а как это правильно делается, не очень-то известно. Впрочем, тут война, четкость исполнения не так уж требуется, главное – дух службы!

Опытен был боец Лавренко, но некоторые вещи все равно не понимал. Как раз про дух, настроение, и прочие суеверия. Вот взять лопатку саперную: подарил хороший человек, понятно, и дарил-то на удачу. Сколько раз ее в дело пускал Тимофей, даже не сосчитать, но всегда неизменно выручала. Даже как-то оладьи на ней жарили. Но ведь спасла и в прямом смысле. В памятные дни немецкого наступления, в тот день, когда Шерпены потеряли, сшибло Тимофея с ног. Думал, что кувыркнуло взрывной волной и землей, в горячке не осознал, лишь дня через три разглядел дыру на чехле лопатки. На самом инструменте тоже обнаружилась вмятина, но осколок ее все же не пробил. А ведь шел прямо в основу тела, мог бы разодрать бедро и достать… до центра организма. Вот чувствовал рыжий сержант, фамилию которого Тимофей так и не узнал, что нужна человеку лопатка, отдал, хотя понимал ценность инструмента. Да, бесценным оказался подарок, как знал тогда опытный сержант. Но можно ли назвать это сомнительным словом «предчувствие»?

Всяких предчувствия и суеверий на передовой гуляло много. Боец Лавренко, как человек начитанный и с приличным образованием, конечно, во всякую ерунду не верил. Нет, на то, что «свою» мину или пулю не услышишь, видимо имелся какой-то физический и акустический эффект. И что-то иное объяснить можно. Но вот как-то давно, еще в середине лета, пошел Тимофей на дивизионный КП напомнить о себе и ценном забытом складе. На дороге встретил знакомого ездового из хозвзвода, подъехал на двуколке, поговорили о новом командире стрелкового полка. Потом дед-ездовой, ему уж лет за сорок пять, вроде серьезный человек, внезапно сказал:

– А меня, Партизан, убьет скоро.

Тимофей удивился, кобылка тоже укоризненно голову повернула.