Николай Грошев - Толеран (СИ)
— Хм…, и?
— Вам пришлось отозвать почти все войска на борьбу с Японией. Вы начали побеждать, прекратив все остальные наступательные кампании. В это время США и СССР смогли частично восполнить силы и создать атомное оружие.
Фюрер шумно выдохнул. Его лицо снова начало наливаться краской.
— Вы знаете Толеран, мне уже кажется, что нам не стоит начинать войну. — Он почти простонал. — Возможно, нам стоит уйти из Польши и…
— И тогда, уже через пару лет, на вас нападёт Советский Союз. Амбиции Сталина и других лидеров коммунизма не позволят им сохранить мир.
— О, да. — Фюрер вдруг заметно оживился. — Но ведь тогда, я думаю, США и Европа станут уже нашими союзниками и вместе мы устраним угрозу СССР. А потом…
— К тому времени у СССР и США будет атомное оружие. Как и у вас.
— Но ведь тогда всё становится ещё проще! — Он восторженно взмахнул руками. — Тогда…
— Первая Атомная начнётся гораздо раньше. — Спокойно закончил за него Толеран.
— Я не это имел в виду. — Буркнул хмурый фюрер.
— Человеческие единицы не должны применить оружия массового поражения до начала Последней войны. — Он помолчал. — Вы должны объединить мир лишь с помощью обычных видов оружия, не наносящих непоправимого урона среде обитания.
— Скажите Толеран: есть ли хоть один шанс победить? — Воскликнул Гитлер. Его вера в победу арийской расы стремительно теряла силу. С каждым новым приходом гостя из будущего.
— Вероятность вашей победы по-прежнему составляет 79 процентов. — Бесстрастный был ответ. Гитлер скептически и весьма уныло хмыкнул…, он не знал, что толеран лжёт во имя своей миссии… — Вы должны максимально ускорить завоевание США и СССР, при этом устранив вероятность угрозы Японии.
— Может, что-нибудь подскажите? — Безрадостно вопросил фюрер.
— Да. — Некоторое время Толеран молчал. — Вы недооценили силы Японии. В нормальном варианте истории это не имело для вас никакого значения. В том, который появился после моего вмешательства, эта недооценка имеет существенное влияние на вас. Вы позволите японским силам участвовать во вторжении в США.
— Почему? — Несколько изумился Гитлер, но тут же подумал, что это, в общем-то, весьма разумная мысль. Зачем при высадке гибнуть немецким солдатам? Японское пушечное мясо создающие плацдармы для настоящих солдат — немцев, очень интересная идея. Всего за пару секунд он пришёл к выводу, что не подскажи ему эту мысль Толеран, она рано или поздно появилась бы у него самостоятельно.
— Думаю, вы уже поняли почему. — Синие губы человека из будущего растянулись в улыбке. — Силы Японии будут помогать во вторжении на континент, обозначенный как Северная Америка. Они же атакуют ваши силы в спину, когда Япония получит новые виды вооружений и брони. Кампания против США будет остановлена из-за сильнейших потерь.
— Значит, мы одержим там Пиррову победу? — Уныло улыбнулся Гитлер.
— Пиррову? — Толеран молчал несколько секунд. — Мне не знаком, данный военный термин.
— Победа, обернувшаяся поражением. — Пояснил Гитлер, почему-то, сильно скривив губы. Человек из будущего был слишком уж чужд его привычному миру. Чужд не только внешне.
— Не совсем так. Вы не потерпели поражения и могли восполнить потери. Ваша ошибка в том, что вы не сделали этого. — Толеран молчал с минуту, глядя одним своим человеческим глазом прямо вперёд. — Нет. Вы не смогли бы распределить имеющиеся ресурсы достаточно эффективно. Вы сделали максимум возможного для человеческой единицы, не имеющей модификаций.
Последние слова Толерана скривили уже не только губы фюрера, но и всё его мрачное лицо. А ещё в глазах лидера нацисткой Германии мелькнул страх — он совсем не желал, никому в обще и себе в частности, модификаций, превращающих людей в таких отвратительных монстров как сидящий напротив Толеран.
— Вам не следует использовать никаких союзных войск для поддержки своих собственных.
— Но…
— Я советую вам, в кампании против США, провести ряд независимых десантных операций. — Фюрер скрипнул зубами — при таком варианте, потери среди его людей будут выше, чем если использовать для создания плацдармов другие силы. — Предоставьте Японии честь высадиться раньше вас на несколько дней.
Фюрер задохнулся от ярости и унижения. Он открыл рот, но сказать ничего не успел.
— Обещайте им помощь после создания плацдармов и технику для проведения операции. Так же позвольте занять любые территории США на их выбор.
Фюрер побагровел и бессильно шлёпал ртом. Вены на шее вздулись. Он испепелял толерана яростным взором и пытался что-то сказать, но бешенство не позволяло издать ни звука.
— Японцы будут счастливы.
Фюрер, наконец, сумел справиться с собой, и уже было собрался разразиться гневной тирадой, но вдруг как-то сник и откинулся на спинку кресла. Тяжело вздохнув, он вдруг слабо улыбнулся.
— Японцы, в лучшем случае создадут плацдарм…
— Что так истощит их безудержно храбрые силы, что вам…
— Придётся оказать им помощь. — Улыбка фюрера из вымученной превратилась во вполне нормальную. — Они потеряют тысячи солдат, и будут гордиться своей глупостью, которую назовут Великой победой. А когда придёт время, мы нанесём удар…
— Когда придёт время, вам не нужно будет наносить никаких ударов. — Фюрер удивлённо вскинул брови. — Если вы будете умело управлять ситуацией, то сумеете обеспечить завоевание запланированных целей, сильно истощив силы своих союзников. После вам не нужно будет начинать новых войн — ваши союзники уже будут у вас в руках. В худшем случае могут возникнуть локализованные вооружённые стычки.
— Значит, если мы истощим силы Японии, сохранив при этом свои, то…, Толеран? — Фюрер, довольно глупо выпучив глаза, смотрел на пустое кресло. Мысль о новой стратегии, предложенной толераном, так захватила Гитлера, что он не заметил, как белое сияние поглотило его. Убедившись, что вновь остался один, Гитлер облегчённо вздохнул. — Надеюсь, он больше никогда не появится…
Фюрер долго сидел в полной тишине. В какой-то момент он посмотрел в окно и увидел только черноту ночи. Его всего передёрнуло — что-то подсказывало ему, что его ждёт самая длинная ночь во всей его жизни.
«6 сентября 1942 года. Мы отступаем. Паники нет — такой как была на границе, когда немцы ударили, но страх всё же чувствуется. Все боятся. Даже политрук. Не немецких солдат мы все боимся, не их танков — хотя некоторые из них, эти проклятые Тигры практически непобедимы, нет. Не этого мы все боимся. Наш страх — страх того, что война уже закончена, мы проиграли и уже не воюем, это уже просто агония. Иногда я смотрю утром в небо, на восход солнца. Теперь он почему-то не кажется красивым — зловещий, алый кровавый восход, такой же закат…, прекрасный раньше теперь он кажется пропитанным кровью…»
— Идут. — Прошептал старшина.
Алексей с тяжёлым вздохом закрыл записную книжку. Идут. Быстрый взгляд вокруг — скоро наступят сумерки, солнце садится. Но пока позиции прекрасно видно. Часть их. Растянутые в цепь целые системы окопов. Они тянутся сейчас далеко — на несколько километров. Чуть впереди и позади окопов врыты Т-34. Их немного, но для того, что бы покончить с тиграми, по крайней мере, с первой волной их вполне хватит. Сейчас тут много солдат, много танков, но их задача не победить, их задача устоять…
Удивительно, но всё это стало возможно благодаря всего одному человеку. Что бы не говорил политрук, а заслуги коммунистического духа и партийных лидеров тут не сыграли ровным счётом никакой роли. Они скорей мешали. Генерал Жуков каким-то образом сумел наспех организовать разбитые части, сумел организовать эвакуацию. Если они сейчас устоят — Советский Союз будет спасён. Нужно лишь время, немного времени и фашисты получат такой отпор, что…, что?
Алексей тоскливо вздохнул — не зря ли они погибнут здесь, сейчас? Разве сможет оправиться страна после того, что уже случилось? Разве сможет?.. Не важно уже — идут.
Артиллерия немцев уже давно молчит. Земля вокруг больше даже не дымится. Мёртвые лежат во многих окопах, но их не слишком много. Тот огненный ад, артподготовка, что недавно завершился, унёс немного жизней и всего один танк. Позиции почти не пострадали. Алексей ещё раз осмотрелся.
— Старый, передай всем — отступать, когда немцы прорвут наши позиции.
— Но… — Изумлённо вскинул брови старый солдат. Алексей улыбнулся ему. Старик прошедший две войны мрачно покачал головой. Сползая с насыпи в траншею, он прошептал. — Эх, Лёшка, молодой ты, что б помирать-то…
Лёшка слышал и только улыбался. Теперь-то ему выхода всё равно нет. Выживет и за этот приказ его расстреляют. За то, что он хотел спасти своих от самоубийственной обороны. Конечно, если они будут стоять насмерть — до последнего бойца, немецкое наступление будет остановлено на час-два дополнительно. Но стоит ли этот час стольких жизней? Ведь эта линия смертников не единственная — за их спинами ещё три таких. Отступающим силам времени вполне хватит. А он — он тут останется.
