Сергей Арсеньев - Царевич

Странная это была демонстрация. Петя говорил, что так не бывает. Не может быть. Посмотрев его память, мне пришлось с этим согласиться. Действительно, моя шизофрения такого раньше не видела ни в учебниках, ни вживую. Протестная демонстрация, совмещённая с крёстным ходом. Красные флаги мирно соседствуют с хоругвями. А рядом с лозунгами "Долой министров-капиталистов", "Вся власть Советам", "Долой империалистическую войну!", тащат "Господи, спаси Россию" и даже… "Боже, храни царевича".

Что удивило и меня и Петю, так это то, что на демонстрации не было лозунга "Долой самодержавие". Это ненормально. Так быть не должно. По-моему, тут Тихон виноват. Как-то уговорил Дзержинского, что сейчас такой лозунг был бы несколько неуместным. Действительно, нельзя же требовать отмены самодержавия и одновременно тащить по улицам мои портреты. А они на демонстрации тоже были. Мне после её окончания монахи Чудова монастыря парочку моих портретов принесли. И я испугался.

Мой портрет. Большой. В пол человека размером. Я в военной форме. Нарисовано не ахти как, но узнать меня можно. Явно рисовали с фотографии. Помню этот снимок, его летом сделали, когда мы с папой на фронт ездили. И всё бы ничего, но… у меня вокруг головы нимб нарисован золотой краской. Кажется, Тихон несколько перегнул палку. Обзаводиться нимбом мне как-то вот совершенно не хочется. И объяснения нашего патриарха меня хоть немного и успокоили, но не до конца.

А Тихон мне пояснил, что эти два портрета неправильные, остальные были без нимбов. А эти монахи реквизировали у излишне впечатлительных прихожан, попутно проведя среди них разъяснительную работу на тему того, что царевич хоть и "боголепый", но пока ещё не святой. И рисовать нимбы на его портретах не следует.

За свою личную безопасность я не опасаюсь. Во всяком случае, пока нахожусь за стенами Кремля. Кремлёвский гарнизон последние недели три подвергается усиленной идеологической обработке местными монахами, которых в Кремле больше, чем солдат. И за это время гарнизон сильно укрепился в вере. Внутри Кремля безоговорочно признают власть патриарха. А ещё тут у нас, в Кремле, сидит Борис Владимирович. Человек, указы которого Моссовет кое-как, со скрипом, но исполняет. И, наверное, будет и дальше исполнять, при условии, что Борис Владимирович мудро откажется издавать такие указы, исполнить которые Моссовет по какой-либо причине может не захотеть. Освободить Татищева, например, Борис Владимирович и не пытался. Понимает, что бесполезно.

Вот я и говорю, что реальная власть в Москве сейчас у странного и уродливого триумвирата. Дзержинский — Тихон — Штюрмер. Ну, прямо, вылитые лебедь, рак и щука. Москва испуганно замерла в ожидании. Что же дальше? Вся надежда на моего папу, который едет сюда из Питера.

Да, папа срочно едет в Москву, прервав своё участие в Петроградской конференции стран Антанты. Лишь у него одного достаточно полномочий, чтобы попытаться потушить пожар. И крайне желательно — не силой. Если будет приказ ввести в Москву войска — гражданская война начнётся немедленно. Пока же ещё стрельба не началась. Даже Моссовет, формально признавая власть Штюрмера, тем самым признаёт и самодержавие. Но я не могу представить себе, что сможет сделать мой несчастный отец, которому единственный сын подложил такую свинью. Стыдно.

Конечно, папа не в саму Москву едет. Вернее, в Москву, но не сразу. Поначалу он остановится в Лавре и попробует что-то решить оттуда. Тихон уже уехал встречать государя. К тому же, в Сергиевом Посаде сейчас находится штаб генерала Келлера. Господи, что же я натворил! Это ведь я всё начал! Если бы не я…

— Алёша, — тянет меня за рукав мой старый друг, а ныне денщик Колька. — Алёша, беда.

— Что случилось, Коль? Ты куда ходил так долго?

— Алёша, я по телефону разговаривал. С Лубянки звонили. Сам Дзержинский.

— Ты с Дзержинским разговаривал?

— Да. Он клянётся, что ЧК тут ни при чём. Это не его люди сделали.

— Что сделали? Да что произошло-то? Говори толком!

— Нападение на императорский поезд. Недалеко от села Струнино.

— Что?! Нападение?! Кто напал?!

— Пока толком ничего не известно. Дзержинский послал туда своих людей, уточнять. Но там же Сергиев Посад по дороге. Не факт, что Келлер пропустит их.

— А что с папой? Он жив?!

— Говорю же, неизвестно. Дзержинский сказал, что под проходящим поездом взорвали путь. Салон-вагон государя сошёл с рельс и перевернулся. Сие единственное, что он знает доподлинно. Алёша, позвони Келлеру. Возможно, ему известно больше.

— Господи. Господи, помоги!

П: Мне очень жаль, Лёшка. Действительно жаль. И я надеюсь, твой отец выжил. Потому что иначе… иначе нам очень трудно будет доказать, что мы действительно ничего не знали об этом. Не отмоемся же за всю жизнь, сколько бы её там ни осталось. Александр Павлович ведь так и не отмылся…

В мерцающем свете свечи небритый мужчина, неловко отставив левую ногу в сторону, что-то шьёт. У них в палате опять отключили электрическое освещение. В последнее время такое происходит всё чаще и чаще. Страна экономит на всём, на чём только можно. Он знает об этом, потому и не возмущается, а покорно продолжает делать своё дело. Да что там шитьё! У них в лазарете даже хирургические операции иногда приходится выполнять при свете керосиновых ламп. Война.

Ужасная война. Великая Война. Но Германия не сдастся! Никогда. Мужчина верит, что гений кайзера приведёт его Родину к победе. Что бы там ни верещали, что бы ни придумывали враги Второго Рейха.

И даже то, что позавчера САСШ объявили войну Рейху, даже это не столь важно. Всё равно мы победим. Америка далеко. Пока ещё их солдаты доберутся до Европы. Да и сколько они пошлют? Три дивизии? Пустяки какие.

Нитка перекрутилась и за что-то зацепилась. Мужчина на табуретке нетерпеливо дёрнул рукой, и нитка оборвалась совсем. Теперь ему придётся вставлять в иглу новую. Он шьёт. Вышивает, вернее. Вышивать он не умеет, но приходится учиться на ходу. Ну и что? Сейчас, во время войны, многим приходится осваивать новые знания. Вот и он учится вышивать. Это необходимо.

Сегодня ему, как и всем выздоравливающим, выдали новую шинель. Невероятная удача! Похоже, в лазарет ожидают прибытие с проверкой какой-то шишки из Берлина, вот и подсуетились. И теперь нужно срочно вышить на шинели своё имя. А то могут и обратно отнять, когда проверяющий уедет. Потому и вышивает буквы раненый в ногу немецкий солдат на подкладке новой шинели. Хотя раньше он этим никогда не занимался и вышивать не умеет.

Мужчина вставил в иглу новую нитку и продолжил своё занятие. Скоро, очень скоро, буквально через пару недель, его выпишут из госпиталя, и он снова пойдёт в бой. Он — солдат. Солдат Второго Рейха. Его место на фронте.

А что будет после победы? Победы? Хм… Да, раненый мужчина в победе не сомневается. Вслух не сомневается. Но в глубине души понимает, что война уже проиграна. Он же не идиот. Спасти Рейх может лишь чудо. Например, если сейчас вдруг, волшебным образом, исчезнет один из фронтов. Лучше западный, он посильнее. Но можно и восточный. Война на два фронта для Германии гибельна, это молодой солдат понимает. Но где же взять такого волшебника, который уничтожит целый фронт врагов?

Правда, что-то происходит сейчас в далёкой огромной России. Там то ли русский принц убил своего отца, то ли вспыхнул мятеж в столице, то ли генералы составили заговор и свергли императора. Подробностей солдат не знал, то точно был уверен в том, что что-то в России происходит. Что-то важное. И важное не только для России, но и для Рейха. Возможно, это даёт шанс на победу?

Вероятно, кайзер и его генералы думали похожим образом. Не далее, как вчера у них в палате появился новый больной. Его сняли с проходившего мимо воинского эшелона. Смешно. Идёт страшная война, а у бедолаги Ганса аппендицит. Впрочем, война обычных человеческих болезней не отменяет. Зато Ганс теперь ещё несколько недель не попадёт на фронт. Возможно, этот аппендицит в итоге спасёт ему жизнь. Ему не придётся наступать на русские пулемёты.

Готовится наступление. Наверняка скоро будет новое наступление. И будет оно на восточном фронте, тут никаких сомнений быть не может. Откуда такая уверенность? А с чего бы ещё кайзер приказал начать переброску войск из Франции на восток? Ганс рассказывал, что их полк уже несколько месяцев сидел в окопах недалеко от французского города Аррас. Но неделю назад ротный построил их, приказал готовиться передать позиции соседям, а самим собираться в дорогу.

Сколько всего дивизий и откуда кайзер решил перевести на восточный фронт Ганс, конечно, не знал. Но сам факт того, что какие-то части сняли с позиций и отправили куда-то на восток, говорит о многом. Вероятно, генералы решили рискнуть. И не может того быть, чтобы это никак не было связано со смутой в России. Конечно, если у них там начались беспорядки, то можно надеяться быстрым решительным ударом опрокинуть фронт и вывести Россию из войны. А затем уже всеми силами атаковать англичан и французов. Если те не нападут первыми, пока западный фронт временно ослаблен. Впрочем, у кайзера есть на то генералы. Уж наверное они это предусмотрели. Либо… либо положение настолько отчаянное, что приходится хвататься за любую, самую призрачную возможность в надежде на удачу и стойкость немецкой армии.