Дмитрий Шидловский - Великий перелом
— Да идите вы к черту со всеми своими «измами»! Меня интересует только независимость Польши. Вот отделимся мы — и творите в своей России что угодно. Так ведь нет, опять к нам полезете. Все вам своей земли мало.
— Да никто к вам не полезет! — Локтаев тоже начал горячиться. — Просто сам польский пролетариат поднимется и свергнет эксплуататоров.
— Это мы еще поглядим.
Собеседники замолчали. Дискуссия, которая длилась между ними без малого год, совершила новый виток и заглохла ввиду явного нежелания сторон искать согласия друг с другом.
— Холодает. — Локтаев поплотнее закутался в свою студенческую курточку и с завистью посмотрел на толстый свитер, который был надет на Янеке. — Да и на улице уже стемнело. Может, ложиться будем? Завтра чуть свет на охоту.
— Пожалуй, — согласился Янек. — Только я еще разок ружье почищу, а потом уж спать.
Он подкрутил фитиль в керосиновой лампе, висевшей над столом, снял со стены свою двустволку и принялся ее разбирать.
— Везет вам, Янек. — Локтаев, склонив голову набок, рассматривал, как парень любовно чистит свое оружие. — Один дядя вам из Петербурга деньги шлет, продукты, теплые вещи. Другой — то из Лондона ружье, то из Парижа шубу. А у меня только мама в Казани, да и та на один пенсион еле концы с концами сводит.
— Но я же, кажется, всегда делился с вами, Василий, — заметил Янек и тут же озорно подмигнул: — Вот только ружье не просите. Оно мое. К оружию у меня страсть. — Он бросил беглый взгляд на патронташ. — Вон, пять патронов со стальными сердечниками на медведя всегда с собой ношу. Авось хоть завтра встретим хозяина тайги. Очень мне хочется медведя подстрелить.
— Да пожалуйста, я на ружье не претендую. — Локтаев снял со стены свою дешевенькую двустволку и тоже принялся ее чистить. — И за шубу спасибо, что зимой мне одолжили, когда я болел. И деньгами вы мне помогаете. Это я так, про себя заметил.
Несколько минут в комнате слышались только звуки разбираемых ружейных механизмов, но потом Локтаев снова не выдержал:
— Об одном жалею. Вот сидим мы с вами в этой сибирской глуши, и жизнь мимо нас проходит. Люди борются с самодержавием, распространяют нелегальную литературу, организуют стачки против войны. А мы тут и никак не можем повлиять на ход истории.
— Это верно, — согласился Янек. — Только наше время еще придет. Ждать недолго осталось. — Он закончил чистить оружие, резким движением закрыл ружье и хищно улыбнулся, словно ждал, что вот-вот перед ним предстанет злейший враг, которого можно будет уничтожить выстрелом из этого оружия. — Постреляем еще.
— Ну почему же именно постреляем? — Локтаев тоже закончил чистить оружие и отложил его в сторону. — Почему вы так привязаны к насилию?
— Потому что в отличие от вас я знаю, каким будет двадцатый век.
Дверь избы открылась, и на пороге возник долговязый Федор, сын хозяина соседней избы.
— Янек, выдь-ка, — прогнусавил он. — Разговор есть.
Янек молча кивнул, повесил свое ружье и патронташ на гвоздь и последовал за Федором.
На улице было темно, и Янек с трудом увидел, как белая рубаха идущего впереди Федора скрылась за углом дома. «Что ему надо от меня?» — раздраженно подумал Янек, проходя за поленницу.
Внезапно ему стало тесно. В слабом свете, пробивающемся из окна, Янек разобрал, что его окружили семеро деревенских парней.
— Чего надо? — Не имея возможности бежать, Янек отступил к стене.
— Послушай, гимназист, — Федор сделал шаг к своей жертве, — сестра-то моя, Фроська, от тебя брюхата.
«Вот ведь черт, — пронеслось в голове у Янека. — А я думал, что пронесет».
— Так может, и не от меня, — попробовал оправдаться Янек.
— Ах ты, сволочь, думаешь, она со многими гуляет? — Федор рванулся вперед, но его схватили за руки и удержали двое товарищей. — Она сама мне сказала, что от тебя понесла.
— И что с того?
— Что с того?! Позор на всю деревню! Да еще от иноверца! Кто же ее теперь замуж возьмет?
— И ты решил всю деревню об этом позоре известить. — Янек насмешливо обвел глазами собравшихся.
— Да деревня и так узнает. А пока мы с братьями тебя научим, как чужих девок брюхатить.
«Черт, они же здесь все родственники», — пронеслось в голове у Янека.
Но развить эту мысль ему не дали. Вырвавшись из рук товарищей, Федор ринулся на Янека. Инстинктивно тот шагнул вперед и вбок и встретил противника прямым встречным в челюсть. Явно не ожидавший этого Федор со всего маху напоролся на кулак и повалился навзничь.
— Братцы, что же это деется?! — заорал он, схватившись за челюсть. — Нехристи одолевают!
Мгновенно все вокруг пришло в движение. Не дожидаясь новых атак, Янек резко сместился влево и ударил ногой ближайшего парня, тут же рванул вперед и со всей силы двинул кулаком другому.
— Эх, православные, разойдись! — Откуда-то сбоку надвинулся третий детина, вращая над головой оглоблю.
Янек присел, и оглобля со свистом пронеслась у него над головой. Янек отступил, и тяжеленная палка со стуком ударилась о бревенчатую стену дома. Воспользовавшись общим замешательством, Янек прыгнул вперед и с силой ударил в лицо детине. Тот покатился по земле, закрывая руками разбитый нос, но Янеку было уже не до того. Кто-то из деревенских обхватил его сзади и принялся душить. Извернувшись, Янек ударил его в солнечное сплетение, но тут же мощный удар в голову бросил его на землю. Перед глазами поплыли круги. Деревенские тут же обступили его и принялись избивать ногами, сопя и отталкивая друг друга.
Выстрел прозвучал словно гром среди ясного неба.
— Отойди! — приказал чей-то знакомый голос.
Избиение тут же прекратилось. Деревенские расступились.
— Студент, не лезь не в свое дело! — раздраженно крикнул Федор.
Янек приподнялся на локте. В отдалении у стены стоял Локтаев и целился в Федора из своей двустволки. На плече у него висела двустволка Янека и его ратронташ.
— Уйдите, а то перестреляю всех, — заявил Василий.
— Всех не перестреляешь, — с насмешкой бросил один из парней. — Патрон у тебя один остался, а второе ружье взять не успеешь. Сомнем.
— Не успею, — согласился Локтаев. — Но одного уложу, это точно. Ну, кто смелый, выходи.
Переглянувшись, деревенские инстинктивно отступили на один шаг. Не теряя времени, Янек поднялся на ноги и подошел к Локтаеву. Тот, не отводя оружие от противников, скинул на землю второе ружье и патронташ. Янек быстро подобрал оружие и загнал в оба ствола по патрону со стальными сердечниками.
— Ну что, сиволапые, — хищно улыбнулся он, — съели?
— Мы тебя еще достанем, — пообещал Федор, — Живым не будешь.
— Уходить отсюда надо, — тихо произнес Локтаев. — Здесь тебя точно убьют. Я с тобой пойду. Иначе тебя в лесу догонят. В участок явимся, доложим как и что. Там нам другое место ссылки определят.
— Уходим, — согласился Янек.
Птицы громко пели, радуясь солнечному дню. Янек и Локтаев шагали по лесной дороге.
— Слушай, может, привал сделаем? — предложил Локтаев.
— Минут через пятнадцать, кажется, полянка будет, — ответил Янек. — Там и отдохнем.
— Хорошо, — согласился Василий. — Как думаешь, деревенские нас преследовать не будут?
— Если бы хотели, давно бы уже догнали. Только кому охота под пули лезть? Одно дело семеро на безоружного, да с кольями, а другое дело — в перестрелку. Когда противник ответить может, тут каждый еще подумает, встревать ему или нет.
— Оно верно. Хотя на кулаках ты тоже горазд. Двое-то так и не встали после твоих ударов. Мы когда уходили, я видел. Лежали на земле, скрючившись.
— Ну, видать, не так горазд, раз не отбился. Если бы не ты, избили бы меня, может, и до смерти. Так что спасибо.
— Пожалуйста, — безразлично передернул плечами Василий. — А все же, где ты так драться обучился? В гимназиях этому не учат. Вроде на французский бокс похоже. Угадал?
— Нет. Это японское карате.
— Не слышал.
— О нем мало еще кто слышал.
— А у кого учился?
— У дяди, который сейчас во Франции. А когда тот уехал, у его друга, который в Академии Генштаба преподает.
— Так твой дядя монархист?
— Нет.
— Кадет?
— Нет.
— Ну, так кто? Не революционер же, раз с офицерами знается.
— Да он сам по себе.
— Но убеждения-то политические у него есть?
— Ты знаешь, по-моему, нет. Он всегда говорил, что политика его не интересует.
— Ну и беспринципный же тип твой дядя.
— Это почему еще?
— Но как же можно не интересоваться политикой? Это значит наплевать на людей. Ведь надо быть очень циничным человеком, чтобы считать, что существующий сейчас в мире порядок вещей справедлив. А значит, всякий порядочный человек должен сражаться за свободу. Стало быть, заниматься политикой. Ну, вот ты борешься за свободу Польши. Положим, я не согласен с тобой по целому ряду вопросов, но позицию твою понять могу. А вот от принципиальной беспринципности, которую исповедует твой дядя, меня просто воротит.
