Сергей Шхиян - Кодекс чести
— Я, я, — забормотал управляющий и начал пятиться к выходу, с ужасом глядя на исполосованных людей и черную лужу засохшей крови на полу. — Этого не может быть, — наконец, он сумел произнести хоть что-то членораздельное.
— Однако! Господин фон Герц, я от вас такого не ожидал. Вы что, устроили тут собственный острог? — строгим официальным тоном спросил пристав, разглядывая пыточные машины.
— Ваше благородие, тут еще есть лаз в подпол! — доложил один из урядников, обнаружив люк в полу.
— Открывай, — приказал офицер.
Урядник откинул люк и наклонился над темной, вонючей ямой.
— Там кто-то есть, — сказал он, оборачиваясь к начальнику. — Прикажете спуститься?
— Спускайся, братец, — согласился тот.
— Пусть первым спустится барон, это всё-таки его вотчина! — негромко сказал я, наблюдая за реакцией управляющего.
— Да? Пожалуй. Господин фон Герц, извольте спуститься и объясните, что здесь происходит? Там внизу какие-то люди?
— Я впервые всё это вижу! Откуда там могут быть люди?! — взяв себя в руки, ответил барон.
— Тогда пойдите и проверьте, — опять вмешался я.
— Пожалуйста! Мне нечего скрывать! — решительно сказал Карл Францевич и, взяв у солдата факел, начал спускаться вниз.
Все подошли к люку и наблюдали за ним. Когда он дошел до самого низа, факел, который он опустил к самым ногам, чтобы видеть ступени, метнулся в сторону и потух. Барон вскрикнул от неожиданности и исчез в темноте.
— Что это с ним? — с тревогой спросил пристав.
— По-моему, упал, — предположил я, примерно зная, что могло приключиться на самом деле. — Я посмотрю!
— Зачем вам самому смотреть, ваше превосходительство, — испугался новых осложнений полицейский. — Тимофеев, спустись!
— Не нужно, я сам должен разобраться, — решительно сказал я и, взяв у Тимофеева последний горящий факел, пошел вниз.
У самой лестницы, на грязном полу лежал барон с неестественно вывернутой головой.
В нескольких шагах, отступив так, чтобы не быть видимыми сверху, кружком стояли бывшие колодники.
Я осветил свое лицо и сделал им предостерегающий знак.
— Барон упал с лестницы и, кажется, свернул себе шею! — крикнул я наверх. — И еще здесь какие-то люди! Выходите наверх, и не в чем не сознавайтесь, — тихо сказал я узникам. — Вы все видели, как управляющий споткнулся и упал! Понятно?
— Спаси тебя Господь, барин, — поблагодарил за всех пожилой мужик.
После чего один за другим крестьяне начали выбираться из подвала. Последним поднялся я.
— Вот это узники, которых барон незаконно содержал в собственной тюрьме, — представил я заполнивших помещение крестьян.
— Однако, — только и смог выговорить донельзя пораженный пристав. — А что же приключилось с самим бароном?
— Давайте отойдем в сторонку, поговорим, — предложил я.
Мы вышли наружу. Полицейский выглядел растерянным и виноватым.
— Как же так, — пожаловался он мне, — фон Герц по моему разумению был таким солидным человеком! Что же теперь будет?
— Этому делу нельзя давать ход, опозоритесь на всю Россию, — сказал я. — Крестьян нужно распустить по домам, а барона без шума похоронить. Вы сами и ваши люди видели, как он, спускаясь вниз, споткнулся и упал. Обычный несчастный случай.
— Оно, конечно, всё так, — нерешительно произнес полицейский, — да не будет ли какой истории?
— Станете держать язык за зубами, ничего и не будет. Ведь всё и так ясно, мажордома убил сумасшедший крестьянин, после чего погиб сам, так что виноватого нет в живых. Барон же свернул себе шею по неосторожности. Вы провели расследование и выяснили всё детально, так и доложите своему начальству.
— А как же вы, ваше превосходительство?
— Я тоже выполнил свою работу, наказал зло.
— Ежели так обойдется, то век за вас, ваше превосходительство, буду Бога молить!
— Ну, ну, голубчик это уже лишнее!
Еще я хотел пожелать приставу не брать взяток и честно служить отечеству, но передумал. Зачем представать перед серьезным человеком наивным чудаком-идеалистом и набрасывать тень сомнения на свое служебное соответствие. Что же это за генерал, который не берет на лапу!
Пристав Пахомин оказался исправным, инициативным чиновником. Как только четко определились пути и последствия, он толково распределил обязанности между своими урядниками, и работа закипела. По-моему, после таких целенаправленных следственных действий никакой Шерлок Холмс или Ниро Вульф в этом преступлении разобраться не смогли бы.
Мы с предком полюбовались, как мечутся урядники, уничтожая вещественные доказательства, а бывшие узники незаметно растворяются среди местного населения, и вернулись в усадьбу.
Там уже всё знали. Дворец был освещен, как во время ежегодного бала, толпа слуг запрудила площади перед парадным входом и шумно бунтовала. Мы встали невдалеке и вскоре уловили настроение толпы — назревал самосуд над приспешниками павшего режима. Стражников-немцев видно не было, они, как я понял из разговоров, в ожидании штурма, заперлись в своей «общаге».
Я высмотрел в толпе Петра, подозвал его и велел бежать в кузницу за приставом. К преступлениям управляющего охрана не имела никакого отношения, а случись здесь бунт «бессмысленный и беспощадный», в строгие нынешние времена, мало никому не покажется.
Пока дворовые люди ограничивались только криками и угрозами в адрес этнического меньшинства, мы с Антоном Ивановичем вошли во дворец. Там, как и во дворе, стоял гам и наблюдался разброд в умах. Полуодетые лакеи и слуги митинговали в бальном зале. Единственный, кто мог унять кипящие страсти, — это хозяйка.
Я зацепил за рукав куда-то спешащего лакея со знакомым лицом и спросил про графиню.
— Их сиятельство сейчас выйдут! — радостно сказал он.
Мы с предком отошли к боковым колонам, поддерживающим хоры, чтобы не стоять на ходу.
— Чем тебе немец-то не угодил? — спросил Антон Иванович.
Я кратко рассказал ему «историю вопроса».
— Он изверг и садист, — кончил я живописание жития иноземного барона.
— Кто? — переспросил поручик.
— Садист? Есть такой маркиз де Сад, французский писатель, я тебе после про него рассажу, — пообещал я. — Тихо, идет графиня!
В этот момент, как по мановению волшебной палочки, шум внезапно стих, и все повернулись в сторону парадной лестницы, по которой в сопровождении одной только камеристки Наташи, медленно спускалась хозяйка.
Я впервые увидел Зинаиду Николаевну на ногах, одетой и при сносном освещении. Она оказалась чудо как хороша. Небрежно сколотые шпильками пепельные волосы едва закрывал газовый шарф, жемчужного цвета платье наподобие греческой туники спадало мягкими, соблазнительными складками до самого пола. Фигура, которую я мог оценить только на ощупь, оказалось стройной и величавой.
Вся дворня, как по команде, пала на колени. Во всей зале стоять остались только мы с предком.
— Матушка-заступница, избавь нас от лукавого, — завопил гнусавым, плачущим голосом кто-то из дворни.
Все зашумели:
— Избавь!
— Ослобони!
— Будь заступницей!
— Успокойтесь, — негромко, но так, что было слышно всем, сказала графиня, — тиран пал, и всё будет в великолепии! Идите с Богом.
— Матушка, дозволь иродов наказать?! — опять прокричал гнусавый.
— Да, да, конечно, непременно! Накажите! — ответила Закраевская, устало, взмахнув рукой.
— Бей иродов! — крикнул кто-то, и все закричали и вскочили на ноги.
— А ну, стоять! — завопил я во весь голос, стараясь перекричать шум.
На меня немедленно обернулись. Люди, как будто увидев близкого врага, смотрели горящими, ненавидящими глазами.
Подчиняясь не столько разуму, сколько инстинкту самосохранения, я вытащил из-за пояса своего крестьянского армяка пистолет, взвел курок и выстрелил в воздух. Разом наступила мертвая тишина.
— Графиня, — громко сказал я и снял шапку, чтобы она меня узнала в странном наряде, — прикажите своим людям успокоиться!
— Это вы, доктор? — удивленно спросила Закраевская, тоже впервые увидев меня при свете. — Люди в своем праве, их притесняли тираны!
— Вы хотите, чтобы сюда прислали роту солдат и всех перепороли? — так же громко спросил я, оставив обиняки и дипломатию. — У вас в имении становой пристав с урядниками, пусть они и разбираются, кто здесь тиран, а кто ирод! Прикажите всем разойтись!
Судя по всему, Зинаиде Николаевне мой тон весьма не понравился. Она вспыхнула лицом и машинально прижала тыльную сторону ладони к щеке.
Несколько долгих секунд она молчала, видимо, борясь со вспышкой гнева, потом взяла себя в руки:
— Послушайте, что говорит доктор, — почти ровным голосом сказала она, — расходитесь!
Ненависть в глазах угасла, дворовые как-то разом сникли. Еще попробовал что-то неразборчиво возразить гнусавый, но помещица, отдав приказ, не ждала ослушания.
