Алексей Евтушенко - Сдвиг
– Спасибо, – улыбнулась Николь. – А что значит «круто»?
– Жаргонное словечко в данном контексте. Означает что-то типа обалденно, здорово, классно. У вас на Луне и Марсе так не говорят?
– У нас в таких случаях говорят Full breath, – вмешался в разговор Майкл. – Полное дыхание, или полный вдох по-вашему.
– Доходчиво, – похвалил Данила. – Так вы – те самые жители внеземных колоний?
– Мы, – ответил Камински официальным голосом, – участники совместной экспедиции, организованной руководством Марсианской республики и Лунной народной республики.
– Full breath! – воскликнул Данила.
Николь засмеялась.
«Мне кажется, или он издевается?» – подумал Камински.
– Извините, – словно прочитав его мысли, сказал гость. – Просто для меня все это звучит так, словно я попал внутрь какого-то кино.
– Кино? – переспросил Камински. – Почему кино?
Вместо ответа Данила полез во внутренний карман куртки и выудил оттуда плоскую металлическую флягу.
– Может, по глоточку, чтобы разговор легче пошел? – предложил он. – А то как-то не по-русски получается.
Астронавты переглянулись.
– Коньяк, – сказал Данила. – Хороший. Семь лет выдержки, если верить производителю.
– Никогда в жизни не пил коньяк, – сообщил Джереми Логфилд.
– Я тоже, – сказал Камински. – Только слышал и читал. На Марсе и Луне не растет виноград.
– А я пила, – заявила Николь. – Дважды. Но с удовольствием выпью еще.
Она протянула руку, и Данила передал ей фляжку, коснувшись своими пальцами ее. Они были тонкими и теплыми. Это тепло не исчезло сразу, а жило еще с минуту в подушечках его пальцев, и даже после того, как растаяло, осталась память об этом случайном (случайном ли?) прикосновении и желание его повторить.
«Однако, – успел подумать Данила, пока фляжка шла по кругу. – Этого только не хватало. А с другой стороны, почему бы и нет? Очень красивая женщина. И чертовски притягательная. Лунянка, надо же». При этом француженка, русская и грузинка. Фантастика».
Опустевшая на треть фляжка вернулась к нему, он сделал глоток в свою очередь и как раз завинчивал крышку, когда Тень Луны и Умирай Быстро вскочили на ноги и приподняли головы, словно принюхиваясь к первым высыпавшим на небе звездам.
– Мы уходим, – услышал Данила Тень Луны.
– Куда? Зачем? – мысленно вопросил он. – Мы же хотели поговорить!
– Да, но нас зовут на помощь. Это срочно.
– Кто зовет?
– Друзья. Союзники.
– Что случилось?
– На них напали. Такие же люди, как ты. Это очень плохо.
– Вот черт! – вслух сказал Данила. – Я могу помочь?
– Что-то случилось? – нахмурился Камински. – С кем вы говорите?
– Счастливо оставаться, – сказал Тень Луны. – Думаю, мы еще увидимся.
А Умирай Быстро ничего не сказал. Оба арг-кхина развернулись и бесшумно канули в темноту позднего вечера, уже почти сравнимую с ночной.
– Не нравится мне это, – проронил Данила, поднимаясь на ноги и глядя вслед исчезнувшим арг-кхинам.
– Может, расскажете? – предложила Николь.
– Обязательно. Только… – Данила оглядел астронавтов и обаятельно улыбнулся. – Ребята, у вас, часом, пожрать не найдется? Разговор, боюсь, долгим будет, а я сегодня без обеда.
9
То, что его пасут, Петя Гордиевич, больше известный в определенных кругах как Петя Сибарит, почувствовал в десять часов и двадцать минут утра, когда вышел из дома и направился к ближайшей автобусной остановке. Он всегда это чувствовал. С самой первой своей полуторагодичной отсидки на малолетке, в возрасте пятнадцати лет, куда его закатали за кражу серебряной шкатулки в стиле модерн из местного краеведческого музея. Это была уже вторая доказанная кража, и юный Петя получил срок за рецидив (первую ему условно простили). На малолетке Пете категорически не понравилось. Но также ему не нравилась и обычная жизнь честного фраера за стенами колонии. Ишачить за копейки на чужого дядю? Извините, это не для меня. Так что выход из данной ситуации был один – не попадаться. А также вовремя просекать, когда менты начинают проявлять к твоей персоне повышенный интерес, после чего исчезать, ложиться на дно и не высовываться. И первое, и второе требовало ума, терпения и таланта. Всеми этими качествами Петя Сибарит обладал, поэтому за свою тридцатичетырехлетнюю воровскую карьеру и попался всего дважды (не считая тех первых двух раз в несовершеннолетнем возрасте) и провел в тюрьмах да на зонах в общей сложности «всего» семь лет.
Итак, пора рвать когти.
Для подобных случаев у Пети давно было приготовлено несколько тайных лежбищ. Начиная от обычной городской квартиры и заканчивая охотничьим домиком в далеком-далеком лесу.
На этот раз по совокупности причин он выбрал квартиру. Но она находилась на другом конце города и до нее еще следовало добраться. Положение осложнялось тем, что ощущение слежки было крайне острым, а значит, была велика вероятность того, что брать его будут прямо на улице. Карты пока не сошлись, но сойтись могут в любой момент. И тогда вышестоящим ментовским начальством будет дана команда «Взять его!», после которой уйти будет уже невозможно. В операх молодая да резвая молодежь, а ему неделю назад исполнилось сорок восемь лет. Плюс пятнадцать кило лишнего веса и две пачки сигарет ежедневно.
Значит, пора не просто смываться, а делать это немедленно.
Невзначай окинув взглядом небо, словно проверяя, не ждать ли дождя, Сибарит безошибочно определил, откуда велось наблюдение – темно-синий невзрачный «Форд», приткнувшийся к тротуару на другой стороне. Стекла тонированные, людей внутри не разглядеть. Но это и не нужно. Петя и так знал, что их там вполне достаточно, чтобы пресечь любые его попытки исчезнуть на пустынной улице в десять двадцать утра в воскресенье.
Любые ли?
Нарочито озабоченно глянув на часы, Петя ускорил шаг. Он не видел, но знал совершенно точно, что темно-синий «Форд» на другой стороне улицы двинулся за ним, пропустив метров на тридцать вперед. Сворачивая на боковую улочку, бросил мимолетный взгляд через плечо и убедился, что так оно и есть. Что ж, и тени сомнений не осталось.
Петя Сибарит прошел по улочке сотню метров и достиг церковной ограды, за которой высился православный храм. Петя не имел ни малейшего понятия, в честь кого храм назван, но знал совершенно точно, что сейчас там идет служба и народу внутри достаточно много, чтобы попробовать выпасть из поля зрения оперов хотя бы на минуту-другую.
Широко, по-русски, перекрестившись справа налево, он поклонился и вошел в храм. Нужно было торопиться. И в то же время постараться не привлекать к себе внимания. Благо храм с толпой прихожан внутри подходит для этого как нельзя лучше – все заняты своими мыслями или молитвами и не слишком глазеют по сторонам.
Под чтение нараспев Евангелия, крестясь в нужных местах вместе со всеми, он протиснулся ближе к алтарю. Здесь – справа и слева – имелись запасные пожарные выходы наружу, и Пете было известно, что во время службы они всегда открыты.
Он сделал вид, что встал в очередь к исповеди, потом незаметно отошел в сторону, подобрался поближе к правой двери и, дождавшись момента, когда хор запел: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…», а прихожане, перекрестившись, склонились в поясном поклоне, тихо потянул дверь на себя и выскользнул наружу. Быстро огляделся. Никого. А вот теперь – ходу!
Быстрым шагом Сибарит пересек церковный двор, обогнул справа двухэтажное здание приходской школы и нырнул в малоприметную калитку, выведшую его прямиком в короткий переулок, одним концом упиравшийся в сквер, а другим выходящий на улицу. Петя выбрал сквер и сразу за ним удачно остановил старый потрепанный «жигуль» с вечно готовым хоть что-то заработать молодым таджиком за рулем.
– Приречная, – бросил он, садясь сзади. – Не обижу.
Водитель кивнул, улыбнулся, со скрежетом воткнул первую передачу и тронулся с места.
На всем пути до Приречной Сибарит не обнаружил за ними хвоста. Значит, опера попались не такие опытные, как он боялся, и не подумали, что у храма, как, впрочем, и у всякого общественного здания, имеются запасные выходы. Но радоваться рано.
– Здесь останови. – На середине Приречной он хлопнул таджика по плечу, сунул ему деньги и вышел из машины.
Дальше пешком. Если водителя найдут, то он расскажет, где высадил своего пассажира. Но не будет знать, куда тот отправился дальше.
Петя свернул в боковой, совершенно пустынный в этот час переулок под названием Вертолетный. Он был застроен одно– и двухэтажными домами, чьи крыши, трубы, древние телевизионные антенны и относительно современные спутниковые тарелки торчали над глухими и сплошными бетонными, железными и кирпичными заборами, среди которых обычный крашеный штакетник или ограда из сетки-рабицы смотрелись как пляжная парочка среди рабочей смены завода «Ростсельмаш» шестидесятых годов прошлого века.