Виктор Мишин - Внук
- Нус, гражданин Новиков, как же так получилось, что вы ослушались прямого приказа своего командира?
- Товарищ капитан...
- Гражданин следователь!
- Извините, что, я уже под следствием?
- Вопросы задаю я! Раз попал сюда, значит под следствием! Ясно?
- Так точно, гражданин следователь. Ясно!
- Так как?
- Я не знал, что во время войны, убивая врагов, я что-то нарушаю. Вот если бы наоборот, тогда бы конечно так.
- Выводы я сам сделаю. Как ты попал в расположение окруженной дивизии, немцы сами провели?
Мне выходцу из двадцать первого века, было странно его слушать. Да и страха, какой должен был испытывать, не было. Было дело, приходилось бывать на допросах, но там опера такую чушь не спрашивали.
- Так точно, гражданин следователь, и сами себе по пуле пустили. Что за вопросы, издеваетесь что ли?
Вдруг капитан вскочил с табуретки так быстро, что я и глазом моргнуть не успел. А потом уже и не мог. Глаз заплыл сразу, удар скинул меня на пол. От боли в ноге, я даже не распознал боль на лице. Лишь прикрыл глаз одной рукой, второй держался за ногу.
- Встать, чего притворяешься, гнида!
Хрена себе поворот, меня за последнюю неделю, свои бьют больше врагов. Кое-как я поднялся.
- Сядь на место! - капитан ткнул рукой в сторону нар.
- Зачем же так грубо, гражданин начальник? Так ведь и убьете, кого допрашивать будете?
- А мы тебя оживим, и допросим! - следак стоял возле меня и раскачивался с пятки на носок.
Во дела! Надо решаться, как говорил товарищ Сталин, больше пули не дадут!
Удара он не ждал совсем, думал наверное, что ошеломил меня. А я, уже вставая, знал, что этим закончится. Не долго думая, засветил я ему между ног. А когда капитана скрючило, ударил по спине!
- Вот так, квиты! - я постучал в дверь. Она тут же распахнулась, влетел конвойный, увидел на полу капитана и навел на меня ППШ. Что-то, проорав в коридор, он заорал на меня.
- К стене, лицом, живо!
Я повернулся к стене, прижался. В этот момент он ударил автоматом мне между лопаток. Дух вылетел, вместе с сознанием. Очнулся, темно. Повертев головой, почувствовал, что связан, порукам и ногам. Глаз болел, но еще сильнее саднило ногу. Я лег на спину и закрыл глаза. Спина не болела. Болело все тело. Они специально мне эту суку подсунули. Он, наверное, кроме урок, да беззащитных женщин, никого и не допрашивал никогда. Ну теперь не скоро снова начнет, хоть доброе дело сделал, только попадет мне еще и за это вдобавок! Голову вдруг пронзила резкая боль, и я отрубился.
Очнулся я, лежа на кровати, открыл глаза, вернее глаз, заплывший, хоть и видел, но как-то хреново. Белый потолок. Так, какая кровать, я осмотрелся. Стены, окрашены светло-синей краской. Окно, на нем занавески. Тумбочка, пачка папирос, спички, пепельница. Попробовал поднять голову, зашумело, но боли не было. Согнулся, свесил ноги вниз. Вроде ничего, тронул ногу. На ощупь, под бинтами чешется. А ну если согнуть, ай, а так больновато. Но не как раньше. Взял папиросу, закурил, кашель вывел меня из ступора. Чего за херня-то, арест, избиение, я бью следака, мне прилетает от охранника. Теперь палата, чистота, папиросы. Издеваются что ли?
Когда в палату вошел он, я как-то сразу сник.
- Ну, здравствуй, герой-одиночка! Ты что же такой борзый-то? С прежней жизни злоба на органы внутренних дел осталась?
- Здравия желаю, товарищ Берия. - Я невольно поперхнулся. - Да как-то не подумал, инстинкт. Меня бьют, я не долго думая, отвечаю. Детство веселое было. Не ответишь, будешь жалеть всю жизнь!
- И часто отвечал? - с ухмылкой спросил Берия.
- Отвечал всегда, просто по-разному получалось.
- А удар-то у тебя хороший!
- Ну, так это тренера заслуга.
- Я сам немного занимался, борьбой японской. Ты смотрю, тоже чего-то знаешь!
- Немного, - постарался ответить как можно скромнее я.
- Хорошо, потом как-нибудь об этом поговорим. Как ты себя чувствуешь?
Во блин, вопросики. Чего это вдруг, заинтересовался?
- Хорошо, товарищ Берия,- я потер раненую ногу.
- Я уж подумал, ты нас покинул, трое суток без сознания. Стали волноваться.
- Правда что ли, целых три дня?
- Именно, что, не помнишь ничего?
- Помню, голова сильно заболела. Дальше темнота.
- Ясно! Ну и наворотил ты дел, внучок! Зачем же так со следователем? Ему теперь тоже лечиться придется!
- Лучше бы не пришлось, таких свиней резать надо! Извините за грубость.
- Не зарывайся, я не следователь!
- Виноват, Лаврентий Павлович. - Я опустил голову, чего-то и вправду разошелся, забыл, с кем говорю.
- Что, сильно перегнул?
- Не знаю, что считается перегибом, просто с людьми обращаться так не надо. Даже с виновными! Мы отличаемся от первобытных людей, хотя бы разумом.
- Что у вас получилось, можешь рассказать?
- На фронте бы попробовал так себя вести. Олень!
- Почему олень? - Нахмурился грозный нарком.
- Да просто показал он себя полным идиотом!
- Шутки будущего? Да, любят у вас следователей!
- Да причем здесь его профессия, человеком нужно быть. Ведь задал вопрос, хоть и дурацкий, на мой взгляд, я спокойно все ему изложил, не выступал, не борзел, даже не шутил! Или ему так приказали?
- Что приказали?
Я рассказал Берии содержание допроса.
- Ну да, перегнул палку. Вообще-то, разговор должен был быть, совсем о другом. Но он уже наказан, тобою!
- Товарищ Берия, мне что грозит?
- А что, чувствуешь вину?
- В том, что сбежал от Истомина, да. А больше, ну, за следака, разве что.
- Сергей, ты не можешь успеть везде! Я понимаю твой порыв, даже Иосиф Виссарионович понимает. Но ты не сможешь помочь всем! Это-то понятно?
- Да знаю я. Это и гложет постоянно. Но находясь рядом с ребятами, не могу сидеть, ждать когда их всех убьют.
- Ты слишком сентиментален. Это не плохо, те с кем ты воевал плечом к плечу, готовы идти за тобой на край света. Наши люди провели небольшое расследование. Ты всех зацепил своим оптимизмом. Люди, правда, тебя оценили, ты нужен им.
Я покраснел, блин, лучше бы ругался. Уж больно сладко заливает.
- Лаврентий Павлович, да чем я их зацепить то мог. Ну постреляли немного, парни гораздо больше дел сделали, я просто был рядом.
- Сергей, мы знаем, где и кто был. Твои затеи, твоя самоотдача. Ты знаешь, что теперь на всем Ленинградском фронте, люди даже с тяжелыми ранениями лезут в бой. И при этом воюют отлично!
- Я очень рад, что у людей проснулось чувство уверенности в себе и в друзьях, но про ранения я ничего не говорил! И еще, Лаврентий Павлович, на чистоту?
- Говори!
- Очень, очень многое зависит от командира! Я не про себя! Если Лебедев человек, так он и поступает по-человечески! А не гонит людей на убой. Я тоже с людьми поговорил, его все хвалят, с такими командирами, люди и воюют лучше. Просто видят отношение к себе.
- А что касается ранений, так и не надо ничего говорить, люди видели тебя, рассказали друзьям, как раненый осколком гранаты сержант, бросился в бой с превосходящими силами противника. И вышел победителем!
- Все это сильно преувеличено, я же не один был, чего я там один-то навоевал-бы? Товарищ Берия, ранение то было пустяковым, мне врач говорил, просто запущенно. И как было не вступить в бой, если по-другому никак?
- Молодцы, я отнес представления на товарищей из твоей группы верховному. Там и ты в списке.
- Говорю же, Лаврентий Павлович, один я ничего бы не смог поделать.
- А дивизию кто вывел? Они бы так и сидели в лесах!
- Да вышли бы и сами, просто так совпало. Я вышел к ним, когда комдив уже, собирался выдвигаться. - В принципе и не врал, все равно бы вышли! Хотя, хрен его знает. Как получилось, так и ладно.
- Ну ладно. И что с тобой делать? Осудить бойца, при этом награждая, будет как-то нехорошо. Если мы тебя отправим на фронт, как?
- Отлично, Лаврентий Павлович! Только об этом и мечтаю.
- Конечно в тыл к немцам, тебя никто не отпустит. Будешь с Истоминым, выявлять обстановку в частях, и докладывать на верх.
- Ясно, - чуть погрустнел я. Но хоть не в камере сидеть.
- Ладно, выздоравливай, гуляй по парку, здесь хороший парк.
- А где мы, товарищ Берия?
- Под Москвой. Отдыхай.
- Спасибо, буду стараться, товарищ Берия.
Он ушел, а я выглянул в окно. Какой-то пансионат что ли. Хоть и осень, а красиво. У дверей стояли костыли. Не спеша, выйдя во двор, остановился, закурил. Народа здесь не было. Я быстро заметил своих наблюдателей. Приглядывали за мной двое. Наверное, и на внешнем периметре есть. Гулял я не долго. Усталость быстро сморила меня, и я похромал обратно. В палате меня сразу уложили, сделали перевязку. Дали какой-то порошок выпить. Уснул я быстро, свежий воздух действовал как снотворное. Так прошло одиннадцать дней. Нога уже прошла, я во всю ухаживал за сестричками, только они не очень отвечали на это. На двенадцатый день, меня с утра разбудил Истомин.
