Герои Аустерлица - Августин Ангелов
Тут почему-то вспомнился мне наш питерский знаменитый реконструктор наполеоновской эпохи доцент Соколов, который расчленил и выбросил в Мойку свою аспирантку. Тогда мы эту историю всем курсом, помнится, обсуждали. Тот тоже очень любил Наполеоном прикидываться. Только на лицо не слишком на него походил, а этот — прямо копия. Еще один знаменитый реконструктор какой-нибудь, что ли?
Возвышаясь надо мной и загородив мне вид на закатные облака, он пробормотал что-то о том, какой славный народ эти русские, но французы, конечно, покруче. Тут кто-то другой, кого я не видел, сообщил, что боеприпасы к орудиям закончились. На что человек, удивительно похожий на Наполеона, приказал немедленно доставить боепитание из резерва. Да он у них, похоже, за главного! Ну да, Наполеон все-таки. Это же главная роль во всей этой реконструкции, понятное дело. Вдруг, показав на меня пальцем, он что-то восторженно произнес на французском. И я отлично понял, что он считает меня мертвецом, и что мой труп выглядит прекрасно. Потому я снова сделал над собой усилие, пытаясь прокричать:
— Твою мать, реконструктор международный, да ты даже трехсотого от двухсотого отличить не можешь! Медпомощь срочно позови, клоун ряженый!
Вот только, у меня снова получился лишь какой-то нечленораздельный хрип. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы человек, похожий на Наполеона, услышал и сказал кому-то:
— Эй, да парень живой! А ну-ка, тащите носилки сюда! Пусть его отнесут на перевязку!
После этих слов предводитель реконструкторов отошел от меня, а вместо него возникли рожи каких-то людей, изображающих, видимо, французских гренадеров. Они так встряхнули меня, когда поднимали, что я снова вырубился. А очнулся уже с перевязанной головой. Причем, так повязку криво наложили, что и глаза мне завязали. Потому я ничего не видел, но зато снова все слышал, еще раз порадовавшись тому, что слух от контузии я все-таки каким-то чудом не потерял. И сделался он на этот раз уже почти нормальным, без той «ваты», которая сначала была. Вот только в ушах звенело, да голова болела по-прежнему, а слабость в теле ощущалась в прежней поре. Но я прислушивался.
Кто-то рядом говорил, опять же, на французском языке:
— А давайте устроим смотр пленных русских! Тут знатные попались. Скоро мимо нашего госпиталя император проедет. И это должно ему понравиться! Может, он наградит и нас, простых лекарей?
Другой возразил:
— Так наши тут чуть ли не всю русскую армию в плен взяли. Потому, я думаю, что императору уже вряд ли эти пленные очень интересны. Их же не только лечить, но и кормить чем-то придется! Вот уж у монарха нашего забот прибавилось!
Из этого разговора я сделал вывод, что дела русской армии как-то слишком уж плохи для реконструкции какого-нибудь исторического сражения. Да и несло тут, в этом их госпитале, совсем по-настоящему. Похоже, что кто-то рядом сходил под себя. А еще и свежей кровищей пахло тоже, и этот запах спутать нельзя ни с чем. Да и какой-то мужик чуть подальше орал во всю глотку:
— А-а-а! Моя нога! Зачем вы мне ее отпилили, изверги?
Между тем, французские лекари продолжали общаться между собой:
— Русских, конечно, в плен взяли очень много, но такие, как у нас здесь, все-таки редкость. Например, вот этот, раненый в руку, командовал гвардией русского императора! А вот тот, с повязкой на голове, знаменосец самого Кутузова! Наши видели, как он возглавлял атаку, чтобы отбить батарею и храбро бежал впереди всех со знаменем в руках, пока пуля ему в голову не угодила.
— Хм, а кто же этого знаменосца так неумело перебинтовал? Жак наш криворукий, что ли? — спросил собеседник.
И в этот момент чьи-то пальцы дотронулись до меня, убрав белую ткань повязки с глаз. После чего я смог окинуть взглядом место, где находился, поскольку глаза мои вновь обрели способность скашивать взгляд до бокового зрения, хотя все остальное в моем теле по-прежнему не желало слушаться, а любая попытка пошевелиться отдавалась в голове жуткой болью. Оказалось, что весь госпиталь находился под открытым небом, а солнце уже совсем садилось, превратив свои золотистые лучи в красноватые. Повсюду прямо на земле лежали раненые. Рядом со мной стояли два усатых мужика в длинных кожаных фартуках, забрызганных кровью. Эти двое между собой и разговаривали. А один из них поправил мою повязку.
Чуть поодаль стоял видный рослый мужчина в архаичной белой военной форме. И память внезапно подсказала, что это же кавалергардский мундир: характерный колет из белого сукна с воротничком-стойкой, с обшлагами, с обкладками фалд и с красной отделкой пройм, сочетающийся с узкими лосинами из беленой кожи, заправленными в высокие черные сапоги с раструбами сверху, называемые ботфортами. Края воротника и края обшлагов были украшены узкими серебряными галунами, обозначающими звание. Такой же галун, нашитый вдоль погона на левом плече, являлся отличием должности. Все указывало на то, что мужчина имел звание полковника и должность командира эскадрона.
«Черт, откуда же я все это знаю, если никогда не интересовался этой их долбанной реконструкцией?» — пронзила мысль. И тут этот мужчина неожиданно улыбнулся и сказал мне по-русски:
— Слава Господу, вы пришли в себя, князь Андрей!
То, что я Андрей, так это понятно. Меня, действительно, так назвали родители. А вот то, что князь, сильно удивило. Хотя, если меня притащили сюда участвовать в этой их идиотской реконструкции, то ничего нет удивительного, что и князем назначили. Только нафига им здесь настоящие раненые? Для полноты антуража, что ли? Я хотел спросить об этом мужика в костюме полковника кавалергардов, но опять лишь нечленораздельно прохрипел. А он проговорил, по-прежнему улыбаясь мне:
— Отдыхайте, князь, набирайтесь сил. В плену все равно делать нечего. Врач сказал мне, что с вами все будет в порядке. Только полный покой нужен на пару недель.
И тут я, скосив глаза еще больше, разглядел, что в десятке метров за спиной кавалергарда двое других лекарей, забрызганных кровью и похожих на мясников, возятся с человеком, у которого только что отпилили ногу.
