Господин следователь. Книга 2 - Евгений Васильевич Шалашов
Квартирная хозяйка лишь отмахнулась:
— Если заразиться, так уже заразилась. Но не должна. Чеснока поела, как маменька в детстве учила. Мол — если у кого-то простуда, всем чеснок есть. А нас четыре сестры, маленькими были, постоянно кто-то болел. С тех пор чеснок не люблю, но иногда ем. А тебе куриный бульон сварила, сейчас принесу. Не вздумай отказываться!
Значит, не померещился запах. Матушка у хозяйки умная, разбирается в профилактике простудных заболеваний. И организм подсказывает, что от еды отказываться не следует.
Наталья Никифоровна принесла бульон в специальной чашке. Пил, почти не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а хозяйка рассказывала:
— Нас четверо у батюшки с матушкой. Четырех дочек вырастить потруднее, чем сыновей. Одежды больше уходит, и обуви.
— Зато девчонки драться не станут.
— Девчонки не станут? Да мы с Людмилой — она меня на год старше, все время дрались.
— Дрались⁈
А я-то думал, что дворянские дочки росли чинными и благородными, словно цветы в оранжерее.
— Еще как! — засмеялась хозяйка. — Заспорим о какой-нибудь ерунде, никто уступать не хочет. Чуть что — сразу в драку. За косички друг друга таскали, царапались. Я как-то Люду за нос укусила, она меня за ухо. Долго ревели, но мириться не пожелали. И до тех пор дрались, пока батюшка нам по мухобойке не сделал. Сказал — девочки, если не можете жить мирно — бейте мух. Кто больше набьет, тот победил. Ух, как мы их били, да в кучки складывали, потом считали. А я у Люды мух воровала, в свою кучку утаскивала.
Будь это в мое время, сказал бы — жесть! Еще бы добавил, что сестрам очень повезло с родителями. И матушка умная, и батюшка мудрый.
— Забыла совсем, — спохватилась Наталья Никифоровна. — К нам вчера вечером Пашка Знаменский приходил. Он в реалистах у меня на квартире жил, нынче судебный пристав, без чина. Еще даже не коллежский регистратор, а нос дерет, словно статский советник. Сказал — тетя Наталья, Его Превосходительство велели передать вашему постояльцу — пусть господин Чернавский целую неделю болеет, из жалованья прогулы вычитать не станут. Даже объяснительную записку писать не потребуется. Дескать, у него и так переработка большая, поболеет, заодно отдохнет.
— А что, если болеешь, из жалованья высчитывают? — удивился я.
— Конечно, а как иначе? По первому году службы только два дня в году разрешается болеть, если дольше, то вычет идет.
Надо же, не знал. Куда профсоюз смотрит? Нет профсоюза, значит, нужно организовать. Даешь полную оплату больничных листов судейским чиновникам! А, так больничных листов тоже нет? Ну вот, а говорят чиновники царской России хорошо жили. На самом деле — сплошная дискриминация.
Сочетания Пашка, то есть, Павел Знаменский, показалось знакомым. Странно. Из приставов общался только с их старшим, титулярным советником Никаноровым. Остальные — молодежь, не успевшая выслужить первый чин. По службе не пересекались, нет надобности. Приставы все больше по гражданским делам: накладывают аресты на имения, по которым просрочены закладные, изымают за долги товары у купцов. Но чаще всего взыскивают штрафы с крестьян. Работа собачья. Ехать в уезд, чтобы выбить из мужика двадцать рублей, назначенных судом за порубку леса у барина? Должника вначале отыскать надо, а мужики народ ушлый. Узнают о появлении пристава, уходят в соседнюю деревню, а то и в лес, сидят там допоздна. Ладно, если пристав позовет на помощь урядника или стражника, эти должника отыщут, но что потом? Денег у мужика нет, что возьмет пристав в счет долга? Топор или самовар? Топор даже четверть штрафа не закроет, самовар не в каждой избе есть. Забрать из сундука праздничный сарафан хозяйки? Вытья будет много, а куда потом сарафан девать? Кому он нужен? Лучше всего за долги корову забрать, но вытья будет еще больше и вся деревня сбежится, народ еще и за колья схватится. Но даже представить наилучший вариант — забрал пристав корову, куда он с ней? Вести в город за двадцать, а то и за пятьдесят верст?
Спасибо батюшке, что не упек меня в судебные приставы.
Откуда же вертится — Павел Знаменский[1]? Нет, не вспомню.
— Еще бульончика принести? — заботливо спросила хозяйка, заметив, что чашка опустела.
— Можно, а еще хлеба кусочек, но лучше — кусок.
Аппетит вернулся, значит — жить буду.
— Девчонки откуда узнали, что я заболел? — подумал вслух.
Наталья Никифоровна, успевшая отнести пустую чашку и вернуться со стаканом в подстаканнике, усмехнулась:
— Иван Александрович, кто из нас следователь? Держи-ка стакан, но пей осторожно — горячо.
Прихлебывая мелкими глотками обжигающий чай, пришел к выводу, что тайны никакой нет. Окружной суд — контора небольшая, все на виду и то, что следователь Чернавский заболел, узнали все и сразу. Титулярный советник Виноградов, вернувшись со службы (или на обед зашел), поделился новостью с домочадцами, а Татьяна сразу же поскакала к подружке. Потом девчонки решили организовать спасательную экспедицию, смородину у тетки отжали.
Так просто, что даже неинтересно.
Выпитый чай потребовал выхода. Покряхтев, принялся вставать с постели.
— Куда это ты собрался? — поинтересовалась хозяйка, словно, и на самом деле не понимала — куда мне надо.
Нащупывая тапочки, сделал неопределенный жест в сторону двери.
— И куда вспотевший пойдешь? Я тебе бадейку принесу, на нее и сходишь. Раньше у меня горшок был, так квартиранты расколотили.
— Щаз, — хмыкнул я.
— Вынесу потом, что такого?
В ответ я что-то прорычал. Еще не хватало, чтобы женщины за мной горшки выносили.
Слегка «штормило», но сумел дойти, вернулся, осознавая, что снова начало колотить. Залез под одеяло, укрылся с головой. Знобит, елки-палки.
— Я тебе говорила, иди на бадейку, — укоризненно сказала Наталья Никифоровна.
— Еще чего, — пробурчал я и огрызнулся. — В последний раз на горшок ходил лет двадцать назад. Нет, двадцать пять.
— Сколько? — переспросила хозяйка. — Иван Александрович, ты, точно бредишь.
Озноб потихонечку отошел, я высунул из-под одеяла вначале нос, потом всю голову. Не стал спорить с хозяйкой:
— Ага, брежу, или бредю, фиг с ним.
— Слушайте, Иван Александрович, давно вас спросить хотела, — перешла Наталья Никитична на официальный тон. — Что у вас за словечки такие? То фиг, то пофиг, а то и нафиг?
— Это у меня
