Николай I Освободитель. Книга 5 - Андрей Николаевич Савинков
— Именно так, — продолжил свою мысль Либкнехт. — если мы наконец избавился от иллюзий насчет некого общегерманского братства и своей роли в нем, сбросим оковы, мешающие двигаться дальше, начнем проводить более прагматичную политику… Черт побери, мир не ограничивается Европой! Мы можем занять себе кусок Африки, оторвать колонии в Азии, в Америке. Они будут гораздо более полезны с любой точки зрения, нежели какая-нибудь Саксония. И главное — не понадобится ради этого воевать с Веной. Пусть Австрияки присоединяют к себе сербов, итальянцев и кого вообще хотят, посмотрим сколь долго вообще продержится эта лоскутная империя. Мы же будем строить государство пруссов. Пруссия — для пруссов. Пруссы — не немцы!
— Хорошо, — Шопенгауэр от напора собеседника аж откинулся на спинку стула, сделал глоток пива, забросил в рот ложку горячей грибной закуски, после чего спросил. — Предположим вы правы, во всяком случае определенная логика в ваших словах присутствует. Предположим. Все это, вами только что сказанное оно совсем не бесспорно, но пусть. Что вы хотите от меня?
— Мы хотим, чтобы вы подвели под нашу политическую позицию философское, если хотите теоретическое обоснование. Написали книгу об отдельном историческом пути пруссов. Противопоставили национальную идею уникальности пруссов идее единения и пангерманизма, из которого нас не так давно, по сути, исключили.
— Позвольте, но ведь это совсем не моя область исследований. Я больше привык рассматривать отдельного человека, его стремления, мотивации, способы соприкосновения с окружающим миром. Я же совсем не историк!
— Это не столь важно, — отмахнулся Карл Либкнехт. — И опять же вы можете привлекать к работе любых специалистов. Как я уже говорил, наше общество, скорее даже клуб по интересам, не имеет особых проблем со средствами. Мы способны оплатить и ваш труд, и труд любых наемных консультантов.
— Хм… — Философ, не смотря на свою основную специальность, был человеком местами достаточно приземленным и слова об отсутствии проблем с финансированием заставили его сердце биться чуточку быстрее. — О каких суммах идет речь?
— Вот наше предложение, — молодой человек достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и подвинул его собеседнику. Обозначенная там сумма заставила Шопенгауэра мысленно присвистнуть. Это было его жалование в институте за примерно пять лет работы. — Это лично вам. Плюс мы готовы выделять отдельные суммы на наем сторонних консультантов и прочие накладные расходы.
— Кхм… — Шопенгауэр прочистил внезапно запершившее горло, — гонорар видится вполне достойным, но мне нужно все равно подумать. Как я уже говорил, тема исследования не совсем моя.
— Подумайте вот еще о чем, — кивнул Карл Либкнехт, приняв к сведению ответ философа, — вы можете стать основателем нового политического течения. Быть его идеологом и теоретиком. Это не только весьма денежная, но и крайне почетная роль. Особенно если данное направление будет принято в государстве как магистральное. Но это уже от нас зависит, от вас требуется только все обосновать, завернуть высказанную сегодня идею в красивую обертку.
— Я понимаю, о чем вы говорите, молодой человек, — немного раздраженно кивнул Шопенгауэр. — Понимаю все возможные плюсы и минусы. Как я уже говорил, мне нужно подумать.
— Хорошо, я не буду настаивать, — тут же сдал назад его собеседник. — Вот моя карточка. Здесь указан адрес, на который вы можете отправить свой ответ. Единственное, я попрошу не тянуть с этим делом. Буду ждать вашего решения до конца следующей недели.
На этом в общем-то разговор и увял. Либкнехт расплатился за ужин, попрощался с будущим светилом прусской философии и, нацепив на голову шляпу, отправился пешком в сторону центра Берлина, где он снимал меблированные комнаты.
Прокрутив мысленно состоявшийся только что разговор, агент СИБ двадцатичетырехлетний Андрей Малиновский, пришел к выводу, что все сделал правильно, и философ клюнул на достаточно жирную наживку. Таких денег ему явно сейчас не могли предложить ни в Берлине, ни в любом другом университете, и Шопенгауэр, очевидно, должен был схватиться за предоставленную возможность руками и ногами.
Мысль скользнула глубже. Мог ли четырнадцатилетний остолоп, решивший поиграться в политику десять лет назад представить, куда заведет его эта кривая дорожка. Работа на безопасников после выпуска из Александровского лицея совсем не закончилась, наоборот. Его привлекали к активной деятельности по выявлению нелояльных властям элементов, а также — и это в первую очередь — тех, кто тем или иным способом получал деньги из-за границы. Если своих чистосердечных дурачков — именно так их именовали в СИБ — империя еще готова была терпеть и местами даже прощать, то с позарившимися на заграничные деньги была просто беспощадна.
Потом была «официальная» работа в Министерстве Внутренних дел и негласное посещение занятий для агентов службы безопасности. Там молодых безопасников учили слежке, конспирации, вербовке и прочим интересным и полезным для дела вещам.
Думал ли Малиновский о том, что может в какой-то момент «спрыгнуть»? Уйти от сотрудничества с тайной канцелярией и зажить спокойной жизнью? По началу постоянно. А потом как-то втянулся, начал получать от происходящего удовольствие и кроме того проникся определённой важностью выполняемой работы. Когда сталкиваешься с человеческой грязью каждый день, всякие иллюзии по поводу светлого романтического революционного будущего уходят сами собой. Бесследно и безвозвратно.
В Берлин же Андрей Малиновский, получив документы на имя Карла Либкнехта переехал двумя годами ранее после разгрома тайного общества, пожелавшего организовать покушение на государя-регента. Чтобы вывести своего агента из-под удара ему заранее организовали перевод на Кавказ, оттуда он по поддельным документам через территорию османской империи выехал в Австрию, а уже оттуда под новой личной — в столицу Пруссии.
Зачем была нужна вся эта суета с берлинским философом, Малиновский в целом умом понимал — идея сама по себе не сложная в общем-то — хоть и не до конца осознавал ее важность. В то, что немецкие государства, разъединенные последние сколько-то сот лет, смогут объединиться и превратиться в действительно мощного европейского гегемона, парень верил мало. Вся история этого народа прямо твердила обратное.
Впрочем, тут начальству виднее, куда пошлют, туда он и пойдет. Кроме контактов с философом, берлинский негоциант и филантроп Карл Либкнехт занимался подготовкой к выходу в свет нового учебника по немецкому языку. Вернее, не немецкому — прусскому. По заданию из Петербурга специально нанятые тут на месте филологи подготовили учебное пособие, которое максимально возможно тянуло прусский язык во все стороны кроме общенемецкой. Любые заимствования из русского, французского, английского, неологизмы и
