Александра Ковалевская - Война Моря и Суши
Четверо незнакомцев, непримиримые эстеты, напыщенно обсуждали рельефы, объявив метод гладкой полировки недостатком современной скульптуры. Это не мешало им неутомимо фотографировать монументальные «Ступени эволюции», один из шедевров столичного рифа, как делали многие в толпе, предпочёв прогулочную ленту тротуара закрытому скоростному лифту.
Ещё через десяток уровней фасад здания сделался белоснежным. Теперь его украшали надписи на языках Надмирья в окружении фрагментов чертежей и формул; и примитивные схемы древних учёных начинали эту манифестацию Разума. Освещённый ярким галогеновым солнцем Союза, светлый фасад слепил глаза, одновременно заполняя всё существо светом до краёв, до кончиков пальцев. Белоснежность сияющих стен доставляла эйфорию, какую у подводников вызывает встреча с открытым пространством на поверхности моря в солнечный день.
Здание уходило ввысь, но приятели уже приехали и шагнули с зелёной ленты на пешеходную серую. И галерея с колоннадой и арками, закрывающими вычурным ажуром входы внутрь небоскрёба, приняла их в свою мягкую полутень.
В приподнятом настроении от яркого света, созерцая раскинувшийся под ними мегаполис, они смешались с гуляющими на высотной галерее. Меж сдовенных колонн молодые люди, оттолкнувшись подошвами от края площадки, картинно раскинув руки, бросались с галереи вниз, в слегка размытую расстоянием акварельную панораму огромного города. Их летящие фигуры уменьшались в размерах но, Валевскому показалось, слишком быстро исчезали из виду.
Валевский удивлённо наблюдал эти рискованные прыжки.
От одного вида падающих людей начинала кружиться голова и изнутри подкатывало к горлу. Отогнав неприятные ощущения, он предположил:
— Новый о-батт?
— Новейший! — гордо подтвердил Эйджи, с удовольствием щурясь на солнце.
Облокотившись о балюстраду, он спокойно провожал глазами экстремальных прыгунов:
— Свойства у этого о-батта — супер! Кто пробовал, довольны: входишь, как в облака, скорость гасится постепенно, чувствуешь себя ангелом парящим, и никакого приземления. Зависаешь, ничего не касаясь, и просто болтаешься, пока за тобой не пришлют о-вертушку. А она загребёт тебя таким, знаешь ли, ковшом: услужливо подсунет его под зад, как гарсон придвигает старой даме её кресло. Один приятель подсел на эту забаву и теперь большая часть его жалования уходит на прыжки в облаках.
— Понятно! — хмыкнул Арт, слегка подвигав плечами, обтянутыми спортивной майкой, от которой стал отвыкать с той поры, как заслужил честь носить форму Главного Управления. Сегодня ему пришлось пожертвовать вечерней тренировкой ради нового знакомого.
Развлечения, обходившиеся неоправданно дорого, его никогда не интересовали. Риф Союз мог предложить и не такие штуки. Хотя, если быть честным, Валевскому не доводилось видеть ничего подобного. Прыжки роупджамперов на о-баттах первого поколения стали доступны многим, но настоящей имитации парения они не доставляли. За этим удовольствием пожалте на Сушу. Вот где между землёй и небом места достаточно.
Он был слегка озадачен: до сих пор не знал о существовании грандиозного сооружения, которое показал ему Марк. Помнил, что в западном секторе рифа ввысь возносились фрагменты белых стен с изящным рисунком арок на фасаде, но странным было то, что он никогда не видел всего здания целиком и даже не подозревал о его истинных размерах.
Эйджи ответил на недоумение аналитика широкой белозубой улыбкой, удивительно лёгкой, даже беспечной, если помнить о том, что перед тобой — ИНСУБ.
— Сколько лет ты в столице? — поинтересовался он.
— Шесть. С тех пор как поступил в Академию.
— Ну, значит, ты ничего ещё не видел. Небось, заучка, обошёл лишь седьмой уровень, на котором находится твоя альма-матер, да пару-тройку вниз-вверх?
— Этого недостаточно?
— В любом другом рифе — достаточно. Но не в Союзе. Здесь свои секреты. Даже мы, местные, не знаем всех особенностей здешнего пространства. Дело в том, что солнце Союза должно светить всем — это основная идея рифа.
Арт кивнул.
— А создавать мегаполис с одним-единственным жилым уровнем слишком расточительно.
— И нереально, — кивнул Валевский, соединив фаланги сжатых кулаков: привычный жест, давно и всем заменявший упоминание о том, что снаружи многокилометровая толща воды давит на внешние стены этого мира с силой в 12 000 атмосфер на каждый квадратный дюйм!
— И-иха, нереально. Вот и ухитрились вместить двадцать миллионов населения и никого не стеснить.
— И я должен поверить, что ты не разобрался в архитектонике Союза? — подразнил инсуба Валевский. — Учебные фильмы показывают голографическое изображение любого рифа. Информация не для всех, но уж никак не закрытая для выпускника СУББОТ.
— Если фильмов достаточно, что тебя так удивляет? — парировал Марк. — Куда девается этот домище, когда ты спускаешься вниз?
— Задача, — примирительно буркнул Арт. — Ты и правда этого не знаешь?
— Не знаю. Знаю только, что верх небоскрёба, начиная с этажа, по которому мы гуляем, имеет своё название: «Тридесятое царство». Очень, кстати, ваше название, — русское.
— Есть такое.
Арт вспомнил неизменную спутницу детства, радионяню, нашёптывающую малышам на ночь волшебные истории, из патриотических соображений в каждом рифе — свои:
— «Тридесятое царство» — сказочное место. Непонятно где находится, но очень далеко. А ты откуда знаешь? — спросил он Эйджи. — В Новой Канаде должны быть в ходу другие байки для мелких.
— Они и есть другие. Но я говорил, у меня тоже капелька русской крови. Отец в особых случаях, — Марк Эйджи хмыкнул, — вспоминал кузькину мать: «Кусскинаматть!», и сказку о тридесятом царстве я знал с его слов. Это было давно…
Инсуб внезапно умолк. На неуловимое мгновение померкли дифракционные искры в подвижных глазах, сделавшихся печальными. Валевскому словно перелилась толика чужой печали. Арт непритворно вздохнул.
Эйджи вернулся к теме и глаза в уголках стали острее. Выразительные цепкие глаза, живущие отдельной жизнью на лице весёлого и свойского парня:
— Я давно убедился, что, когда зона имеет имя собственное кроме кода, координат и официального адреса, значит, кому-то это нужно. Ещё мальчишкой натыкался на такие места. По виду, обычный открытый во все концы квартал, а на самом деле, вход-выход один. Или два, но на одну и ту же сторону. Большинство здешних перспектив — миракль. Голограмма. И служат кулисой сильно уплотнившейся со времён Первого Погружения застройки. Благо, что строят у нас как следует, есть на что посмотреть. Оглянись.
«Да!» — мысленно согласился Арт.
Запрокинув головы, они любовались просторным холлом, в который вошли.
Вверху летали ласточки, начинённые чувствительной электроникой; вода, — настоящая, от неё тянуло влагой, — низвергалась маленькими водопадами в нишах стен; подсвеченные замысловатые витражи золотились и сияли, придавая невесомость и изящество купольному своду, и делая интерьер просторным.
Марк выбрал столик рядом с небольшим вольером для животных.
Сделав заказ, запустил драгоценное приобретение: полосатого нанокити в рощицу деревьев бонсай, вырастающих из жёлтого песка.
В вольере уже резвились другие котята.
Взгляды посетителей, сидящих за столиками кафе, были обращены на зелёную кучерявую рощу, вернее, на то, как её использовали для своих забав маленькие баловни. Таких вольеров в зале под купольным сводом Валевский насчитал шесть. Место облюбовали хозяева дорогих кити и страстные любители животных, наблюдавшие за игривыми зверушками.
— Я не успел дать ему имя! — запоздало всполошился Марк, увидев, как кити, принюхавшись, смело бросился навстречу белоснежному созданию, весело выпрыгнувшему из-за ближайшего дерева. И вдвоём, — боком, боком, не спуская друг с друга озорных круглых глаз, — котята умчались в заросли.
— Я не приручил моего малыша, а его сманила местная красотка! Как я позову его? — тревога инсуба была такая неподдельная, что Арт от души расхохотался:
— Почему ты решил, что белый ушан — девочка? Может, парень рванул завоёвывать новую территорию?
— Мой кот должен быть весь в меня! — картинно ответил этот пижон, не преминув использовать благоприятный момент: девушек за соседними столиками расположил смех аналитика, они уже притомились шутливо комментировать игры в вольере, и теперь их взоры были обращены на приятелей. Инсубовы линзы с дифракционным обводом рассыпали стрелы, метя в чувствительное женское сердце.
Между столиками ходили музыканты.
Подали вино.
Приятели наполнили поющие бокалы. Цветные полоски на хрустальных боках при соприкосновении с полоской такого же цвета на другом бокале наигрывали мелодию. Или не наигрывали: если собеседники натренькались так, что не в состоянии соединить метки.
