Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь
Войны, терзавшие Римский мир без малого два столетия, как будто завершились, и Фортунат возвратился к своему народу.
Минули еще три десятилетия. Двенадцать детей родились у Фортуната, шесть сыновей и шесть дочерей, достойных отца; в иные часы, гуляя по горам и размышляя о жизни, мудрый Фортунат, возможно, задумывался, не божественным ли провидением исполнено его земное существование, не служит ли прожитое всего лишь испытательной прелюдией к предстоящему…
А может, он и не думал ни о чем таком, ибо мирских забот у вождя хватало. Во всяком случае, Фортунат не мог не изумиться всей силой своей очарованной души, когда в один воистину чудесный день и миг солнечный свет померк вокруг него, отступая перед сиянием неизмеримо более могучим. Посреди сияющей неземным светом сферы оказался он, Фортунат, а его окружали двенадцать сущностей, представших в облике известных по мифам сверхъестественных созданий.
Ему явились: феникс — птица, похожая на орла, в бушующем пламени; кентавр — существо с телом лошади, торсом и головой человека; цербер — трехглавый пес со змеиным хвостом; саламандра — человекообразная ящерица среди языков огня; грифон — существо с головой и крыльями орла и телом льва; дракон — ящер с орлиными крыльями, чешуйчатым телом, львиными когтями, раздвоенными языком и хвостом; пегас — конь с лебедиными крыльями; единорог — олень с козлиной бородкой, ногами антилопы, львиным хвостом и длинным рогом, вырастающим изо лба; сфинкс — существо с телом льва и головой человека; химера — существо с головой и шеей льва, туловищем козла и хвостом змеи, раздвоенным на конце в форме стрелы; кракен — гигантский спрут со щупальцами на фоне морской волны; симплициссимус — существо с телом петуха, мелкой змеиной чешуей, орлиными лапами, когтями и клювом, крыльями летучей мыши и длинным змеиным хвостом, скрученным "мертвой" петлей и раздвоенным на конце в форме наконечника боевого копья.
Казалось невозможным видеть эти создания, такие разные, все вместе, и Фортунат подумал было, что стал жертвой сомнительной шутки кого-то из небожителей, возможно, самого молниеносного Юпитера, — ибо кому иному под силу собрать такой сонм чудовищ? — как вдруг мифические звери заговорили с ним. О нет, они не раскрывали пастей, дабы произнести слова, да и слов-то не было — голос сверхъестественных существ прозвучал внутри Фортуната, наполняя вождя аморийцев естественным смыслом происходящего.
"Не страшись нас, вождь, — изречено было сначала существами. — Мы посланы к тебе и твоему народу единственным и всемогущим демиургом, создавшим землю, человеков и все сущее вокруг, которого мы почитаем Владыкой, а вы, смертные, будете величать Творцом-Пантократором, дабы явить Его волю и принять покровительство над чадами Его. Довольно человекам измышлять себе ложных богов, в неразумии своем избирать ложных врагов и ложных друзей, довольно судить о неподсудном, довольно проводить жизнь, дарованную Владыкой, в дерзком противлении Его священной воле. Отныне тщете мира настает конец; вы, Богопросветленный вождь и Богоизбранный народ, при нашем покровительстве, воссоздадите Цивилизацию с чистого листа; волею Владыки да будет так!".
Слова-мысли изливались в сознание Фортуната, и не было сил, не было воли перечить, страшиться, даже изумляться. Была данность, и было понимание. Упреждая вопросы смертного, существа продолжали просветлять его:
"Мы, волею Владыки явившиеся тебе, суть не то, что дано узреть глазами. Ты видишь сфинкса — но это не тот Сфинкс, что возвышается у Пирамид и не тот, задававший вопросы Эдипу; ты видишь цербера — но он не сторожил, не сторожит и не будет сторожить царство Аида; ты видишь химеру — но ее не мог поразить Беллерофонт… Ты видишь пред собой то, что можешь увидеть; истинный облик наш смертным не дано постичь. Мы явились существами из мифов, дабы охранить тебя и твой грядущий мир от порочных измышлений, от уподобления нас человекам, животным либо камням; мы не есть хотя бы в чем-то похожие на вас!
Мы — те, кого Владыка именует Советниками, — Младшие Боги, боги-посланцы, мы — аватары. Неизмеримо далек от смертных Творец-Пантократор, вам недоступен Он; лишь посредством нас, аватаров, тебе и твоим преемникам суждено общаться с Ним.
Один из нас будет царить над землей в течение года, затем передаст бразды божественного покровительства другому: Кентавр — Церберу, Цербер — Саламандре, Саламандра — Грифону, и так далее, пока не пройдут все двенадцать. На тринадцатый год Феникса снова сменит Кентавр, Кентавра — Цербер, и так далее…".
Вот так вещали аватары Фортунату, просветляя его, и картина грядущего миропорядка постепенно обретала в его мозгу свои естественные очертания.
Наконец услышал он:
"Тебе надлежит построить корабли, посадить на них человеков твоего народа и отплыть к новой родине. С того момента, когда последний твой корабль покинет берега Памфилии, и до явления новой родины, минуют ровно двенадцать дней. Это время станет концом привычного тебе мира. Волею Владыки мы сотворим для Богоизбранного народа мир новый — мир, в котором ты и твои наследники будете единственными хозяевами. На новой родине ты встретишь туземцев и обратишь их в Истинную Веру; эти человеки станут младшими братьями и сестрами человеков твоего народа. Все остальные человеки Ойкумены останутся варварами.
На новой родине ты сотворишь Империю, более великую, чем Атлантида, более чудесную, чем Египет, более могучую, чем Рим. Ты дашь своей Империи устройство, культуру, знание. Тебе и твоим преемникам не придется искать запретное — через тебя мы сами вручим народу Империи положенное. Все ответы ты отыщешь, обращаясь к нам.
Ты станешь первым императором своей Империи. Тебя будут почитать как бога, земное воплощение одного из нас, аватаров. Твоих преемников также будут почитать земными богами; в каждом из них воплотится один из нас. Таким образом, ты и твои преемники окажутся единственными богами, обитающими среди смертных, и слова "всякая власть — от бога" обретет самое что ни на есть зримое воплощение.
Мы будем покровительствовать не только императорам, но и каждому подданному Империи в отдельности; Божественное Провидение определит, кто из нас кому будет покровительствовать.
Нам, богам-посланцам, от вас, человеков, ничего не может быть нужно. Молите нас, но не молитесь на нас. Тельцов и злато оставляйте себе — нам приносите деяния ваши. Воздвигайте святилища, но не нам и не Творцу потребны они, а тебе и твоему народу. Помни: через нас Владыка избрал тебя и твой народ, но достойным этого выбора вам суждено или не суждено быть самим: мы не станем спасать от козней Хаоса тех, кто не жаждет спастись сам!".
С тем аватары исчезли, растаяли без следа, словно и не было их вовсе.
Но Фортунат — Фортунат ни на мгновение не усомнился в виденном и слышанном; отныне не был он свободным вождем горцев — стал он Богопросветленным восприемником и проводником Священной Воли.
Он вернулся к своему народу и, следуя указаниям богов-посланцев, принялся за дело. Были построены корабли и, покорные воле любимого вождя, аморийцы отплыли на поиски новой родины. Конечно, не все, что знал он сам, сказал своему народу Фортунат: всякому делу свое место и свое время. Конечно, не все, кто прежде почитал его вождем, пошли за ним, и Фортунат таких не неволил: воистину, как изрекли аватары, нет нужды спасать от козней Хаоса тех, кто не жаждет спастись сам!
Всего с Фортунатом, детьми его и соратниками из Памфилии отплыли около двенадцати тысяч человек.
Лишь только вышли суда в море, поднялся ветер, и вскоре старая родина скрылась из виду. Шла буря; но буря, как и вся жизнь отныне, была необычной: не было свинцовых туч, гонимых свирепым циклоном, не было жестоких волн, пожиравших корабли, не было даже дождя и града… Купол небес затянулся серебристым покрывалом, сокрыв солнце и луну, растворив день в ночи, а ночь — в дне; где-то вдалеке глухими раскатами громыхал Катаклизм, обещанный аватарами, да утомленно волновалось море, покорившееся, как и люди, воле новых богов… Сущее, точно камень под резцом искусного скульптора, меняло свои очертания, являя новый мир всем, кому назначено было выжить.
И пала Александрия, и пал Рим, как некогда Содом и Гоморра; аватары, не будучи жестоки, как жестоки люди и прежние боги, губили не жизни, а память, — именно то, что как раз и составляет цивилизацию. Людей в Катаклизме погибло немного, не более двух или трех миллионов — важно иное: оставшиеся больше не ощущали себя римлянами, греками, египтянами в прежнем гордом смысле этих слов. Они бродили меж развалин своих городов, оплакивали павших близких — но не прошлое свое; там, в прошлом, они не видели ничего такого, что стоило бы оплакивать.
Им предстояло начинать все сначала, и они не могли ведать тогда, что совсем другим людям назначено вскоре стать господами нового мира.
