Василий Звягинцев - Хотеть - значит мочь

Напиток оказался холодным и приятным на вкус. Чтобы синтезировать такой, нужно обладать очень отчетливым и сильным воображением.

– Надеюсь, вы оказались здесь не в результате какой-нибудь катастрофы? – спросил Лобанов спокойно и даже безразлично, но в глазах его Игорь уловил тревожное ожидание.

– Как вам сказать… Для моих планов это действительно была катастрофа…– и довольно подробно изложил обстоятельства своего здесь появления.

Лобанов дослушал и коротко рассмеялся:

– Ну-ну… Все тот же сон… – сказал он непонятно.

– А вы? – спросил Игорь.– Вы почему здесь? О вас информатор ничего не сообщал…

– Да и странно было бы, если б сообщил. Моя история гораздо трагичнее и… увлекательнее вашей, осмелюсь заметить. Не знаю, стоит ли и рассказывать. Не поверите… Впрочем, в ваше время в ней, может, и разберутся…

– В наше? – И тут Игорю вдруг стало понятно все. Как он сразу не догадался? Один из кораблей древности, из тех, что пропадали без вести, совершил прыжок через пространство-время и вышел к станции. А Лобанов, возможно, последний уцелевший член экипажа…

То-то он и спросил насчет катастрофы. У Ростокина захватило дух. Открывались грандиозные перспективы. Интервью с гостем из прошлого, цикл статей, возможно – книга. Разумеется, в соавторстве с Лобановым…

– Конечно, в ваше… – просто сказал Лобанов. – Мое время осталось… – он махнул рукой в сторону затуманенного силуэта Эйфелевой башни.

– С какого вы корабля? С фотонного? XXI век?

Лобанов в ответ вновь коротко рассмеялся, но веселья в его лице не было.

– Стандартно мыслите, Игорь, не в обиду будь сказано. Все куда как необычнее… А вот это у вас хорошо, – без связи с предыдущим сказал Лобанов, обводя рукой и стол, и все окружающее. – Любые потребности удовлетворяются незамедлительно. В общем, если вы располагаете временем, я позволю себе занять ваше внимание… Итак… Да, кстати, вы с историей более или менее знакомы? Историей XX века, в частности, второй его половины?

– Знаком, конечно. В университете изучал. Экзамен сдавал. Как сейчас помню: «XX век – эпоха великих революционных преобразований…»

– Ну? И что получили? – искренне заинтересовался Лобанов.

– Одиннадцать…

– По 12-бальной? Пойдет. Тогда вы почти все поймете.

– Так вы что, – изумился Игорь, – из XX века сюда? Но как же…

– Вот об этом я и собираюсь поведать. Только, если можно, одно условие. В интересах стройности изложения – все вопросы потом. Если даже что-то сразу и не уловите. А я, в свою очередь, постараюсь говорить как можно доступнее…

… Жил я, если это для вас существенно, в СССР, в одном из городов юга России. Жил, как любой нормальный человек моего возраста, образования и круга. То есть пользовался определенными жизненными благами, имел среднюю зарплату, среднего качества квартиру, довольно приличное положение в обществе. Как говорится – грех жаловаться. Но! Было во мне нечто такое, что не давало мне жить спокойно. Мне все время мучительно хотелось большего! Не то, чтобы чего-то конкретного – зарплату там повыше, должность престижнее, жилплощадь попросторнее… Нет. Это было бы слишком просто и была бы, если хотите, цель, к которой можно стремиться. А меня угнетало, злило, изматывало чувство иного плана. Что возможна совсем иная жизнь, иная качественно, совсем по другим стандартам, жизнь, которая доступна многим, но для меня недостижимая в принципе. Скажем, не мог я уже стать дипломатом или известным писателем, не мог проводить отпуска на Гаваях, иметь дачу на Рижском взморье, ездить на машине той марки, что мне нравилась, одеваться так, как хотелось бы, собрать по своему вкусу библиотеку в десять тысяч томов… Вам это сложно представить, но поверьте на слово – это действительно очень мучительное чувство. «Зубная боль в сердце», как говорил Гейне. И самое главное – я очень остро ощущал, как стремительно проходит моя единственная и такая короткая жизнь, лет 70 максимум, да и от той оставалась едва половина. И то, что не сбылось, уже не сбудется никогда. Причем обратите внимание и на такой существенный штрих – я прекрасно понимал необоснованность и бессмысленность моих претензий, никому не завидовал, не собирался предпринимать никаких противозаконных действий для повышения своего благосостояния. Можно сказать, что я был бескорыстный мечтатель-пессимист. Ибо выхода из своего положения не видел… И вдруг все изменилось. В Сочи все случилось, на отдыхе. Там особенно мои комплексы разыгрались. Нет, на самом деле – вокруг такая масса людей, прожигающих жизнь не хуже, чем «бояр рюсс» в этом вот самом Париже в том еще веке, а я на 24 дня отпуска имею двести рублей, из которых еще и на обратный билет надо вычесть, и на прочие обязательные расходы, и что в итоге? С дамой в кафе пойти, и то копейки считать надо. Если ей сегодня две порции мороженого взять, то уже на завтрашний концерт в варьете не хватит… Вы бы знали, как это унижает. И тут подворачивается мне компания, соседи по этажу. Трое их, а четвертого, чтобы сыграть в преферанс по всем правилам, не хватает. Приглашают меня, я иду. А они, эти ребята, не то цветами торговцы, не то мандаринами. При деньгах. И я с невероятной яркостью представляю, что если повезет, то недельку я еще поживу как человек. Ну, если нет, то домой добираться автостопом… Ладно, подробности вам неинтересны, раз в этой игре не разбираетесь, скажу только, что уже под утро мне приходит комбинация… Вероятность ее – одна на много-много миллиардов. Ни одни известный мне игрок в натуре ее не видел ни разу. И по условиям игры приносит она мгновенный и абсолютный выигрыш. Стали они рассчитываться, и я с удивлением и запоздалым стеснением в груди узнаю, что ставки у них – рубль вист, а не копейка, как я привык… Короче, получил я ровно в сто раз больше, чем мог вообразить. Сумма моих заработков за пять лет, если не больше… Да, добавлю, что с организатором игры инфаркт приключился. Не от жадности, а просто от изумления. Он таких вариантов тоже не видел за все тридцать лет творческой жизни…

Вот с тex пор и пошло. Словно у фортуны шлюзы прорвало. Если только существовала хоть малейшая возможность получить откуда-нибудь деньги или иные материальные блага – она осуществлялась. Без малейших усилии с моей стороны. Выигрыши в спортлото, спринт, тотализатор – это все названия маловероятных способов зарабатывать деньги – шли ко мне косяком. А так же премии за что угодно, гонорары, отчисления от прибылей. Одним словом, скоро у меня появилась и машина, и многое другое. На Гаваи отдыхать, правда, не ездил, по на выходные в Москву или Ленинград – практиковал, да. В театр например, пли просто прогуляться по Невском, по улице Горького, в «Арагви» очередную удачу отметить, антикваров и букинистов посетить… Не скрою, все это мне очень нравилось. Только не подумайте, что я в какого-нибудь Шейлока превратился, или наоборот, в загулы пустился. Нет, меру я во всем знал, просто жить стало легче в гармонии со своими запросами. И катилось такое легко и весело… Пока я в очередной раз не оказался в Москве. Как я уже отмечал, долгая полоса везения меня не насторожила. С одной стороны, все эти события были достаточно разнесены по времени, а с другой – играл роль некий психологический феномен. Подсознательно все удачи я относил на счет своих личных заслуг и качеств. Это очень легко – поверить, какой ты умный, везучий и талантливый. Но вот тот эпизод, к которому я подхожу, намекнул, что кое-что происходит и помимо моих способностей…

Стоял я в очереди на выставку картин из коллекции Арманда Хаммера в Пушкинском музее. Были в наше время и такие очереди. Даже и на морозе, и в метель, как в тот раз именно. Холодно, снег летит, продвигаемся медленно. Я уж подумывал, а не уйти ли? Стоит из-за двух десятков известных по репродукциям картин ноги отмораживать? И все же не уходил. Потом уже я долго думал – а если бы ушел, как бы все повернулось? Стою, замерзаю, и вдруг вижу, как сквозь завесу летящего снега идет по Волхонке женщина. Высокая, стройная, красивая, в белой дубленке, белых сапожках, и темные волосы по плечам… Мы с ней учились вместе в институте, дружили, можно сказать. Потом расстались. Знаете, как бывает? Один не то сказал, другая не так поняла, потом наоборот… Одним словом – «была без радостей любовь, разлука будет без печали»… Лермонтов, если слышали. Окликнул я ее, подошел. Часа три потом ходили по музею, картины смотрели, скульптуры всякие, о Коро и Мане рассуждали, а больше на общие темы разговаривали. Удивительно, но на этот раз, после стольких лет разлуки, понимали друг друга гораздо лучше. Настолько, что оба сразу догадались, как ошиблись тогда, в прошлом… И так у нас с ней потом все хорошо получилось, даже слишком. Она к этому времени успела сходить замуж и вернуться, оставив за собой более чем приличную квартиру возле Сретенских ворот. Но проблема была в том, что она-то – свободная женщина, а я – отнюдь… Тем не менее летом я достал жене путевку в круиз по Черному и прилегающим морим, а сам снова в Москву… Дача еще у моей подруги оказалась. На Истре, возле Нового Иерусалима. Сказочные места. И вот тогда мне, в безвыходном моем положении, мучительном для каждого честного человека, пришла в голову мысль – как хорошо и просто было бы, окажись я тоже неженатым. Например, чтоб жена меня бросила, сбежала с капитаном или барменом… Исчезли бы все нравственные терзания и осуществились мечты. Включая возможность стать москвичом, чего я тоже давно хотел, но не видел перспектив. Я тогдашние свои мысли очень хорошо запомнил, тем более, что они меня больше не оставляли. Но ведь мысли у каждого могут быть, за них же мы не отвечаем… Важно только, чтоб дурные мысли не превращались. в дурные поступки. Не помните, кто сказал? Не то Цицерон, не то Марк Аврелий. Так вот нет! Не правы эти древние! Оказывается, и за мысли тоже отвечает человек. Да если б только сам… Но это ничего не меняет. Вернулся я домой, не представляя, как буду выкручиваться из этой коллизии, а на следующий день, утром, часов в пять – телеграмма… Стоял в полутемной прихожей и в десятый раз перечитывал, никак не понимая смысла слов на бланке с круглой печатью и казенной припиской – «Факт смерти заверяется».