Your Name - Квинт Лициний

Володя слушает вежливо, не перебивая, но мимикой выразительно изображает своё категорическое несогласие. С его подвижного лица эмоции считываются на раз. Сейчас он парирует мой спич ироничной гримасой «старо предание, да верится с трудом…».

— Ну и, в-третьих, — я победно улыбаюсь своему партнёру по интеллектуальному фехтованию, — в магазинах, да, было пусто, но в холодильниках-то густо! Голодных не было. Хлеб чуть ли не бесплатный, молоко и картошка копейки, основные продукты в достаточном количестве и очень дёшево. Разнообразия продуктов не хватало, это — да, но чтоб кто-то систематически именно голодал… — я развожу руки, демонстрируя недоумение.

Выпитое напомнило о себе с предельным коварством: мой локоть отправил в полёт стоящий на краю стакан.

— Тьфу ты, довыступался, — ругнулся я, приступая к ликвидации последствий.

«Хорошо, что спор идёт без осатанелости. Обычно дискуссия на эту тему у нас на третьей фразе срывается в „сам дурак“», — думаю, выцарапывая подстаканник из-под полки, — «не переболело ещё…»

— Ну да, ну да, — ухмыльнулся Володя, когда я выполз из-под стола на своё место, — вот спасибо, голода не было. А овощегноилища помнишь? Треть урожая теряли на хранении. А какой картофель в продаже был, гнилой и на четверть веса глины?

— Было дело… — задумчиво тяну я, вспоминая редкие эпизоды ночных разгрузок вагонов на овощебазе. В памяти всплыл сладковатый запах картофельной гнили и прыжок рассерженной крысы на опрометчиво протянутый палец. А как спать тогда хотелось…

«Пора, однако, на боковую», — подумал я, провожая взглядом плывущую за окном тьму. Сразу навалилась лёгкая усталость, а азарт спора начал быстро улетучиваться. Я подвёл, больше для себя, итоги:

— Говорить, что СССР развалился из-за того, что люди недополучали благ, эээ… — я замялся, пытаясь подобрать слово повежливее, не скажешь же малознакомому собеседнику в лицо «ты глупость говоришь», — не совсем логично.

Володя с ироничным пониманием кивает моей заминке.

— Страну развалили не низы, которые порой испытывали определённые материальные лишения. Последние лет десять сельское хозяйство действительно не справлялось, шло ухудшение ситуации. Но эта замятня была инициирована той частью элиты, которая имела всё. Именно поэтому бессмысленно вспоминать «как мало было колбасы». Как раз те, кто раскачал систему и пустил её в разнос, колбасы имели навалом. Не в этом причина. А так… Всё было, и плохое тоже было. Но почему ж почти всем, жившим в те годы, так упорно кажется, что вместе с грязной водой выплеснули и ребёнка? Всё могло бы быть иначе, если бы не череда ошибок и случайностей. Распад страны уж точно не был предопределён историей, были иные варианты.

— А без ошибок не бывает исторического процесса. Все ошибаются.

— Это да… Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Если бы хоть кто-то твёрдо знал, — выделяю я голосом последнее слово, — к чему всё это приведёт, историю можно было бы развернуть в другую колею.

— Навряд ли, — со скепсисом откликается Володя, — исторический процесс обладает инерцией разогнавшегося катка. Один человек для этого катка, что тля под кузнечным прессом. Ничего бы ты не сделал, даже обладая всеми знаниями сегодняшнего дня. Я имею в виду, ничего, что смогло бы радикально изменить историю хотя бы этой страны.

Я откинулся назад, обхватив плечи руками, и задумываюсь над этой гипотетической ситуацией. Володя тем временем вновь наполнил рюмки и, порывшись в бездонном портфеле, достал и разделил молочную шоколадку.

— Пожалуй, я бы поспорил с этим утверждением. Я бы взялся, да кто ж предложит… — грустно пробормотал я, закусывая.

— Что, — недоверчиво хмыкает Володя, — вот прямо так бы всё бросил и взялся?

— Угу. Согласный я. О, дайте, дайте мне возможность! — запрокинув голову к тускло мерцающему потолочному плафону, фальшивя, напел я.

В глазах у Володи что-то мелькнуло, и он замер, наклонив голову набок и о чем-то раздумывая, потом неожиданно резко наклонился вперёд и жёстко рубанул ребром ладони по столу:

— Договор.

— Что? — не понял я.

— Договорились, говорю. Пробуй.

— Не смешно, — фыркаю я.

— Согласен, не смешно. Но смешно и не должно быть, — сочувственно звучит в ответ.

Он откинулся назад на подушку и сделал кистью какой-то круговой пас с потягиванием на себя. Я протрезвел и ошалел.

С минуту мы сидели молча, глядя друг на друга, я — застыв в наклоне вперёд, а он, напротив, небрежно откинувшись на подушку в тени верхней полки. Мысли в голове внезапно устроили подобие шабаша, словно каждая извилина попыталась докричаться до сознания независимо от остальных. Я отстраненно любовался тем, как хаотично возникающие идеи сталкивались и разлетались на фрагменты, из которых складывались новые причудливые комбинации желаний и образов. Затем досадливо тряхнул головой, призываю мозг к порядку и, добившись хотя бы его видимости, смог вернуться во внешний мир.

— Договор — это было утверждение или вопрос? — спрашиваю внезапно севшим голосом.

— Пусть будет вопрос. Рассматривайте это как опцион, — мягко, с каким-то прорезавшимся лёгким акцентом переходит он на «вы». — Есть возможность… и принять её вы можете до Шепетовки. Через двенадцать с половиной часов мы по любому расстанемся.

Я побарабанил пальцами по столу, раздумывая. Очень хочется поверить, но, одновременно, очень страшно обмануться, поверив. Но мгновенное протрезвление от паса рукой? Как врач, я понимаю, что это не фокус. Да и что теряю, поверив? Я устроился поудобнее:

— Расскажите подробнее. Кто вы, Володя, на самом деле, зачем вам это надо, и как вы это собираетесь обеспечивать. И… продемонстрируйте что-нибудь ещё, что ли…

Собеседник подался вперёд, внимательно вгляделся в мой левый глаз, что-то там выискивая, потом кивнул какой-то своей мысли и, немного помолчав, начал:

— В-первых, я не кто, а что. Явление в процессе… — он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, — самосборки…

— Я решил. Март семьдесят седьмого, в себя.

После этих слов резко полегчало. Я махнул в себя рюмку и впился в сочное бёдрышко цыплёнка. Пока жевал, в голове почему-то вертелось навязчивое «сегодня я в последний раз побрился».

Минут через пять, тщательно протерев руки салфеткой, поднял вопросительный взгляд на фигуру напротив:

— Готов.

— Не будем тогда затягивать. Удачи нам, — улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и начало быстро блёкнуть. Сквозь тело проступил рисунок стенки, подушки и смятого одеяла на полке, как будто кто-то оконтурил изображение фигуры в фотошопе и потянул за бегунок прозрачности. Я удивленно моргнул, и через мгновенье в купе не осталось никого кроме меня.

Чёрт! Захотелось завыть от отчаянья. Спину сгорбило навалившейся тяжестью, и резкая колющая боль раскалённым жгутом прошила левую руку от плеча до мизинца, перехватив дыханье и выдавив слёзы из глаз.

Не повезло. Чудо прошмыгнуло мимо, лишь чуть заметно колыхнув воздух вокруг. Этому мне выпала горькая доля доживать здесь. Представил тянущиеся теперь передо мной глухие окольные тёмные тропы и вздохнул поглубже:

«Что ж… Пусть так, принимаю жребий».

Подвигал плечом, пытаясь разогнать остатки боли, подрагивающей рукой слил в рюмашку остатки янтаря, поднял и повернулся к зеркалу:

— За тебя, Андрюш, пусть тебе там повезёт. Прозит.

— Не будем тогда затягивать. Удачи нам, — улыбнулось оно уголками рта, театрально развело руки, слегка хлопнуло в ладоши, и всё вокруг начало быстро блёкнуть. Изумленно смотрю, как сквозь стенку купе и тело напротив стремительно проступает какой-то приближающийся рисунок.

— Словно в фотошопе прозрачность… — начала формироваться мысль, но в этот момент нечто, несущееся навстречу, шмякнуло в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощущаю — задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.

Глава 1

Сквозь царящий в голове болезненный гул тяжело продавливаются какие-то звуки. С трудом приоткрыв глаза, вглядываюсь, пытаясь разобраться в плавающих передо мной пятнах тёмно-оливкового цвета. Ничего не разглядел. Из памяти всплыло цитатой: «трясущейся рукой провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил».

«Если могу мыслить цитатами, значит, существую», — криво усмехаюсь и пытаюсь разобрать, где верх и где низ. Внезапным рывком, словно кто-то крутанул объектив, окружающая реальность приобрела пугающую резкость и глубину. Я, голый и мокрый, лежу на полу в позе запутавшейся в своих лучах морской звезды. Тёмная шероховатая поверхность перед глазами — дно чугунной ванны, вот ножка торчит, а дальше — кусок линолеума и подёргивающаяся дверь. Значит, верх — вон там…