Евгений Лукин - Разбойничья злая луна
— Что за указ, почтеннейший? Какой-нибудь новый?
Хозяин насупился и некоторое время шёл молча. Скрипел щебень, ныла задняя ось, горячий ветер трепал края полога.
— Государь наш, непостижимый и бессмертный, — не разжимая зубов, сказал наконец хозяин, — изволил издать указ, что разбоя в подвластных ему землях больше нет.
От изумления у Ар-Шарлахи даже усталость прошла.
— Как? — выдохнул он в полном восторге.
— А так, — буркнул хозяин. — Тот же, кто утверждает, что каторга его была разбита и ограблена, есть клеветник и подлежит наказанию.
Некоторое время шли в оторопелом молчании. Потом весь борт разом приглушённо загомонил, зашептался:
— …Это что же теперь?..
— …И не пожалуешься?..
— …Н-ну, скарабеи, дела-а…
— А велико ли наказание, почтеннейший? — громко спросил кто-то с левого борта. На той стороне тоже, оказывается, прислушивались к разговору.
— Судно и товары — в казну, — сухо отвечал хозяин, — а самих — на ртутные рудники, щиты зеркалить.
— Ох-х… — вырвалось испуганно сразу из-под нескольких повязок. Рудников боялись. Уж лучше на цепь в боевую каторгу — во тьме, духоте и вони толкать ногами перекладины ведущего барабана…
— Жаль… — звучно и задумчиво молвил Ар-Шарлахи. И выдержав паузу, пояснил в наступившей тишине, нарушаемой лишь скрипом щебня да поскуливаниями задней оси: — Жаль, что, будучи пьян в порту Зибра, прослушал я оглашение великого этого указа…
Хозяин заморгал и уставился на Ар-Шарлахи. Боязливо прыснул подросток за третьим брусом. На левом борту кто-то загоготал в голос.
— Нет, право! Божественная мудрость нашего государя подчас страшит меня, а подчас ужасает, — чувствуя приступ вдохновения, невозмутимо продолжал Ар-Шарлахи. — Посудите сами, сколько бы денег и войска потратил иной правитель, дабы смирить разбой в пустынях! Государю же это стоило пергаментного свитка и собственноручной подписи… Всего один росчерк — и вот он, долгожданный покой Пальмовой Дороги! Во-первых, ни единой жалобы. Во-вторых, кто же теперь даст себя ограбить? Отныне уже не купец будет бояться разбойника, но разбойник — купца…
— Ну, ты… осторожнее… — малость придя в себя, молвил с оглядкой хозяин. — Про государя-то…
Но Ар-Шарлахи и сам почувствовал, что пора закусить повязку.
— Удивляться величию мудрости — прямой долг подданного, — кротко заметил он и умолк.
Стало слышно, как на левом борту кто-то из скарабеев давится смехом.
— Ну вы, там! — гаркнул, озверев, хозяин. — На левом! Я вам сейчас похихикаю!.. — Он снова повернулся к Ар-Шарлахи. — Всё хотел тебя спросить, досточтимый, — начал он не без ехидства. — А как же так вышло, что ты сам брус толкаешь? Сын владыки, три складки… Как же так?
Ар-Шарлахи вздохнул.
— Жить-то на что-то надо? — нехотя ответил он.
— Так вам же от государя было жалованье положено… — вкрадчиво допытывался хозяин. — Не хватает, что ли?
Теперь взгоготнули разом оба борта. Каторжане любили такие представления. Оглянуться не успеешь — уже привал…
— Положено… — Ар-Шарлахи усмехнулся. — А чиновнику, который мне это жалованье привозил — как полагаешь, почтеннейший? — тоже ведь кушать хочется… Он мне прямо сказал: «Половину — тебе, половину — мне». Да и я тоже хорош: нет чтобы согласиться — пригрозил, что поеду пожалуюсь в предгорья. А он испугался, дурачок, что в самом деле поеду, ну и послал донос. Будто бы я и разбойник Шарлах — одно и то же лицо. Имена-то похожи…
— И поверили? — ахнул хозяин, с любопытством глядя на благородного каторжанина.
— Поверить — не поверили, а жалованья на всякий случай лишили…
— Да-а… — помрачнев, протянул хозяин. — Времена…
И как бы невзначай огладил широкую складку плаща на костистом своём плече.
Справа на горизонте чуть шевелился и подрагивал чёрный обуглившийся скелет военной каторги. Казалось, там, в зыбком красноватом мареве, выбирается из норы огромное насекомое. Чуть поодаль чернел ещё один остов…
Даже не верится: всего пять лет назад отрёкся от престола Орейя Четвёртый и последний! Пять лет назад раскололась великая держава, засверкали в пустыне круглые, чуть вогнутые зеркала боевых щитов, запылали колёсные парусники, и все оазисы вдоль горных отрогов Харвы отделились, ушли, прихватив с собой и Пальмовую Дорогу, имевшую глупость в общем угаре поддержать этих голорылых ублюдков…
* * *Краешек хилой тени от матерчатой покрышки коснулся наконец лица, но это уже не имело значения. Вскоре каторга, поскрипывая, вползла в настоящую плотную тень слоистого выветрившегося останца, за которым кончалась щебнистая пустыня Папалан и начинались белые, прокалённые насквозь барханы Чубарры. Поскольку судно принадлежало купцу, а не престолу, прикованных каторжан на нём не водилось — одни наёмники. Скарабеи разбрелись по округе: кто принялся собирать обломки парусника, брошенного когда-то пылевой бурей на эту слоистую выветрившуюся скалу, кто направился с кожаными вёдрами к выдолбленному в камне водосборному колодцу; из каторги вынесли жаровню, развели огонь. После неспешной молчаливой трапезы прилегли в тени, каждый на своём коврике. Кое-кто удалился за россыпи обломков — не иначе тайком помолиться верблюду по имени Ганеб. Остальные сделали вид, что не заметили отсутствия товарищей, хотя прекрасно знали: един Бог в Харве, вот уже год как един. Ему, и только ему, надлежит возносить теперь мольбы и благодарения.
Ар-Шарлахи надеялся вздремнуть, но тут рядом затеяли горячий и на редкость содержательный диспут о том, скольких человек мог вынести один верблюд. Тот же Ганеб, к примеру… Самым горластым спорщиком оказался старик каторжанин.
— Пятерых? — презрительно вскрикивал он. — А сорок не хочешь? Пя-те-рых!
— Да это что же они? С каторгу, что ли, были?
— А хоть бы и с каторгу!
Послышалось недоверчивое хмыканье.
— Чего ж они все сдохли, раз такие здоровые?..
— Потому и сдохли! Их же через горы вели! А что им в горах жрать? На вершинах снег один да лёд!..
— А я вот чего не пойму, — вмешался ещё один голос. — Ну ладно, здоровые они были, с каторгу, ладно… А товары-то на них как возить? Тюки, ящики…
— Н-ну… — Старик замялся, покряхтел. — Под брюхо видать, подвешивали.
— А почему не на спину?
— На спину! На спине — люди…
— В задницу заталкивали, — не подумав, проворчал Ар-Шарлахи и был изумлён взрывом хохота. Негромкая реплика легла в паузу как нельзя удачнее.
Каторжане ржали самозабвенно, с завизгом. Крикливый старикан пытался их переорать, но с тем же успехом он мог бы соперничать с рёвом песчаной бури. А тут ещё кто-то предположил, постанывая, как в таком случае этих самых верблюдов разгружали, — и хохот грянул вновь.
Посмеиваясь, подошёл хозяин, стал слушать.
— Безбожник ты!.. — заходился старикан. — Вот и видно, что в Харве учился, набрался у голорылых!.. Учёный! Да как у тебя язык повернулся?.. Про верблюдов — такое! Да на них твои предки в этот мир пришли!..
— Э! Э! Скарабеи! — встревожился хозяин. — А ну давай о чём-нибудь другом! Этак вы меня и впрямь на рудники укатаете…
Договорить он не успел, потому что в следующий миг со стороны красноватой пустыни Папалан нахлынул морок. Горизонт словно размыло, и в небе внезапно опрокинулась, зашевелила барханами невиданная зеленовато-серая пустыня. Ар-Шарлахи медленно поднялся с коврика. Он не раз читал о таком и слышал, но видел это впервые. Вокруг задвигались, вставая, испуганные каторжане. Послышались сдавленные восклицания, шумные судорожные вздохи.
— Что это?
В синевато-серых волнующихся барханах тонул странный корабль — с мачтами, но без парусов. Серый, ощетинившийся какими-то трубами… Пустыня вобрала его необычно массивное тулово так глубоко, что колёс уже не было видно. Да нет, колёс просто не было… Не было и быть не могло.
— Море, — глухо сказал Ар-Шарлахи, и в этот миг видение сгинуло. Несколько секунд все стояли не шелохнувшись и слепо смотрели в опустевшее небо над красной щебнистой равниной.
— А… а что это… море? — заикаясь, спросил подросток.
— Смерть, — жёстко бросил кто-то из каторжан. — Увидел — значит готовь полотно и рой яму…
— Без корабля — оно бы ещё ничего… — испуганно бормотал старик. — А вот с кораблём…
Подросток тихонько завыл. Мысль о скорой смерти ужаснула мальчишку.
— Да заткните ему рот кто-нибудь, — сердито сказал хозяин и резко повернулся к Ар-Шарлахи. — Дед болтает, ты в Харве учился… Должен знать… В книгах-то что об этом сказано?
Ар-Шарлахи неопределённо повёл плечом, украшенным тремя складками.
— Премудрый Гоен утверждает, что это царство мёртвых. Потому так и называется — море… Попасть туда можно только после смерти. А живым оно является лишь в миражах — как напоминание.
