Дмитрий Хван - Знак Сокола
– Я не привык рассуждать на собраниях, друзья, – вступил в разговор Виталий Петрович, один из мастеров с мурманского судоремонтного завода, уже начавший седеть, – я знаю одно: у нас на глазах разрушилось огромное государство. Конечно, я понимаю, смена идео логии, главного курса и всё такое, но это не повод разрывать огромную державу, собиравшуюся веками, на лоскуты. Разрушилась цивилизация духа, сдерживающая до поры своим существованием цивилизацию денег. А сейчас закладывается программа уничтожения нашего общества. И последующее внедрение на берега Байкала группы из другой России опять-таки говорит о том, что нам помогают, дают подсказку, как нам действовать.
– Виталий прав! Что, если кто-то изменил события в нашем мире? В том, который мы покинули. И сделал это в нарушение каких-то правил? – проговорил Смирнов, поглядывая на Радека.
Видимо, они уже не раз обсуждали этот вопрос.
– Наверное, случится нечто, что приведёт к уничтожению нашей цивилизации, и закладывается оно в этом, семнадцатом веке, – сказал профессор. В ответ на поднявшийся гул среди членов экспедиции по поводу этого предположения о крахе цивилизации он сказал: – Я уверен, что такое уже бывало. Именно так, иначе я не вижу смысла каким-то высшим силам нам помогать или что-либо изменять. Да вы сами знаете, что творилось в мире после краха СССР.
Естественно, помнили все. И волны насилия, охватившие мир, и повылазивших из всех щелей террористов разных мастей, вскормленных чужими руками. Цепочка войн и конфликтов, взаимных упрёков и претензий. Мир встал на путь эскалации насилия. Появлялись ниоткуда разного рода вирусы, нелепо маскирующиеся под разного рода «вывесками».
– Я не удивлюсь, если тот мир, из которого мы ушли, в скором времени настигнет коллапс всего живого. Не зря люди снова заговорили о конце света как о скором явлении.
В зале повисла тяжёлая пауза, прерываемая лишь редким покашливанием.
– Подведём итоги, друзья! – предложил Соколов, поднявшись с места. – Как бы то ни было, перед нами стоит трудная задача – стать кузницей грамотных людей. Мы должны сделать так, чтобы тот человек, что попал к нам, видел в нас образец для подражания. Мы же, в свою очередь, обязаны сделать всё от нас зависящее, чтобы научить этого человека видеть окружающий мир по-ангарски.
На следующий день.
Итак, день Ангарского царства наступил. Зал совещаний – стены и сцена были убраны бордовой материей, на сцене и между проходами горели светильники на металлических стойках. Позади сцены был растянут ангарский стяг, а на трибуне прикреплён щит со знаком Сокола. Обстановка в зале и сама процедура допуска действовали сковывающе на местных автохтонов, всем им до сего момента было нужно переодеться в ангарскую одежду-униформу, что подразумевало как минимум баню и мыло. Не все пошли на это, но и такой результат был важен – был определён круг наиболее лояльных Ангарску аборигенов, таких как даур Иван. Конечно, было бы очень приятно увидеть кого-либо от народа айну, про которых Сазонов уже не раз говорил в радиопереговорах. Однако пока средний Амур не взят под контроль и не вычищен от цинских приспешников, контакта с айнами не наладить.
Был и ещё один, довольно противоречивый вопрос, обговорённый с отцом Кириллом отдельно. Вопрос о номинальной должности главы Ангарской церкви, которая предполагалась для Соколова. Священнику была разъяснена политика Ангарии по поводу узурпации мифа о царе-священнике и о будущих возможных плюсах этой идеи. Карп с сожалением узнал о том, что пресвитера Иоанна на самом деле не было, разве что его предполагаемые прототипы. Скрепя сердце он пошёл на признание Вячеслава, с укором заметив, что это немецкий обычай и негоже его перенимать.
– Разве что для людей оное надобно, – качал головой священник. – Будь по-вашему, супротив я не встану.
Церемония не была какой-то особенной, праздника не было, наоборот, процесс был до предела формализован. Сначала Соколов обратился с речью к согражданам. Такого живого общения, как было вчера, на встрече с членами пропавшей во времени экспедиции, уже не было. Сообщил об успехах Ангарии, её продвижении к океану и планах на ближайшее будущее, в частности посольстве к айнам и в Корейское царство.
Пингау, старейшина большого, по меркам Сунгари, посёлка – под четыре сотни душ, сидел во втором ряду длинных лавок. Откинувшись на мягкую спинку, он ловил шёпот сидящего рядом князька-эвенка, что переводил ему слова его нового князя. Он старался не пропустить ни слова, князь Сокол говорил об удивительных вещах – желает он весь Амур под себя взять.
«Значит, как и Бомбогор, будет воевать с маньчжурами», – отметил Пингау.
Что же, у этого князя, может, и получится – огненного боя у него вдосталь, все воины его с ним ходят, даже последний эвенк. Одеты они в одинаковые одежды, даже самые знатные воины не носят на себе боевых украшений. Наверное, князь им запрещает красоваться в лучших нарядах, потому что сам носит скромные одежды. Но всё равно, пусть его воины выучены и послушны, зато они не проявляют должного почтения к своим начальникам. А это нехорошо – простой воин должен бояться своего старшего больше, чем врага, тогда воин не будет трусом в бою. Хотя с такими кораблями, что есть у князя, бояться нечего – Пингау видел два таковых, что стояли у берега Сунгари близ строящейся крепости. Пушки, которые стояли на этих кораблях и которые с них же выгружали на берег, чтобы установить в крепости, говорили о том, что маньчжурам будет непросто выбить этих большеносых лоча и их вассалов оттуда. Пингау провели на один из таких кораблей, на котором оказалось два дома – с прозрачными гладкими окнами, так что старому солону было видно, что там делают эти странные люди. А потом было путешествие по великой реке, от городка к городку, где лоча брали на свой корабль новых амурцев. «Неплохо они укрепились на реке, – подумал тогда Пингау, – маньчжуры так не цеплялись за Амур, как эти воины князя Сокола». Солон пытался оставаться бесстрастным и сохранять отстранённое выражение лица, но ему удавалось это с трудом – слишком уж непостижимы были эти лоча. Он подспудно понимал, что все они: солоны, дауры, эвенки и прочие – не способны уже заявить о себе как о равной стороне и будут лишь разменной монетой у иных сторон. Русские солону нравились больше – они не требовали, а предлагали, не указывали, а спрашивали и к тому же давали хорошие котлы в подарок! Главное было не ошибиться в выборе стороны, и Пингау теперь понимал, что прибился к нужному берегу. Его посёлок, упрятанный в кольцо леса и припёртый с двух сторон невысокими сопками с поросшими кустарником вершинами, находился недалеко от строящейся крепости. Небольшой отряд лоча уже осматривал это место, и его командир остался доволен. После чего он предложил перейти под руку его князя и принести клятву верности в столичном городе его державы. Пингау не стал раздумывать, и поэтому он сейчас находился в этом огромном зале с высокими окнами, обряженный в подаренные ему одежды. Особенно ему пришлись по нраву мягкие сапоги и красного цвета кафтан – будет чем гордиться перед остальными, когда он вернётся домой. Пингау разошлёт гонцов по соседним посёлкам и расскажет собравшимся старикам и о кораблях, что везут людей по реке сами, без гребцов, изрыгая чёрный дым, и об огромном море, которое Пингау пересёк на пути к стране князя Сокола, и о том, что у князя в вассалах множество амурцев, которые служат ему безо всякого страха, а про место, именуемое банья, он им рассказывать не будет. И тогда они будут просить его, Пингау, чтобы он привёл их к людям князя, а хитрый солон тогда потребует у них подарки. Для старшего сына он потребует у Бабонго его красавицу дочку, для второго он спросит оленей, для третьего…
– Ая! – зашипел Пингау, почувствовав, что его ущипнули.
– Чего сидишь, тебя зовут! – яростно зашептал сосед Нэми, эвенкийский князёк.
– Пингау из Тамбори! – грохотом отдалось в ушах солона.
На негнущихся ногах Пингау поплёлся к возвышению, где сидел князь Сокол, чувствуя, как на него смотрят все, кто был в этом зале. Взгляды жгли его спину, и он удивлялся, как у него хватило сил вообще подняться с места. Его ожидали двое: у одного из них, эвенка, в руках была маленькая ступа, из которой он вынул резную блестящую деревяшку, круглую на конце, и сунул ему в руку. Пингау с удивлением отметил, что навершие этой штуки выполнено в форме медвежьей головы, священного хозяина леса.
– Прижимай её сюда, Пингау, тут написано твоё имя! – указал ему эвенк на белый лист хаосана, лежавший на подставке. Второй, молодой улыбающийся лоча, пальцем указывал ему место, куда следовало прижать колотушку. Оттиск получился в форме герба князя Сокола, что был посредине его стяга.
– Хорошо, Пингау! Теперь служи честно своему князю! – воскликнул эвенк, а русский подарил ему отличный широкий нож в богато украшенных ножнах на перевязи.
