Анатолий Спесивцев - Есаул из будущего. Казачий Потоп
– Погоди, как это, «непонятно»? Неужто ни про кого точно не известно, что он колдун?
– Как не быть, есть такие. С десяток, может, с дюжину. Еще про стольких же молва идет, только, кажется мне, напрасная. Да… а во вторую кипу я связал доносы о трех характерниках, которые, как мне показалось, и заварили нынешние дела. Так круто, что уж и некоторым природным государям тошно стало…
– А противу нашего государя, царя и великого князя Михайла Федоровича, всея великая России самодержца, они не злоумышляют? Козни против него не строят? Извести его злым колдовством не желают?
– Супротив нашего государя, царя и великого князя Михайла Федоровича, всея великая России самодержца, насколько мне ведомо, характерники не злоумышляют. А наоборот, ему всяческого здоровья и великих побед желают, дорогие подарки шлют. Иконы древние, мощи святых, почитаемых во всем христианском мире, из Царьграда, от богопротивных агарян спасенные, книги церковные, старинные. Есть у меня донос, что по указке некого Аркашки, Москалем-чародеем именуемого, в Москву их прислали. Ежели он Врагу рода человеческого служил бы, разве тако могло случиться?
– Да к святым мощам слуги нечистого и приблизиться не могут, не то что их в руки взять, я так думаю. Так говоришь, Аркашка? Слыхал про такого, о нем вор-атаман Степашка Острянин чего-то совсем несуразного набуравил. Из каких он будет?
– Не извольте гневаться, однако разузнать происхождение сего колдуна мне не удалось, хоть приложил все усердие.
– Себя бежавшим царевичем не прозывает? – в голосе вельможи прозвучала заметная озабоченность. Россия очень сильно пострадала от самозванцев в Смутное время, теперь власти остро реагировали на любой признак подобного действа.
– Нет, боярин-князь, наоборот, везде говорит, что родители его самых худых кровей, из работников и землепашцев. Только…
– Что только?
– Не похож он на худородного, ну никак не похож! Ведет себя гордо и с большими людьми, низко никому не кланяется, с князьями как с равными ведет беседы. Вот, атаман с Верховьев Дона, верный слуга государя…
– Чего буровишь? Какие там среди этого ворья верные слуги? Разбойник на разбойнике и разбойником погоняет! В Великую смуту они свою «верность» показали… впрочем, продолжай.
Защищать своего конфидента от облыжных обвинений подьячий и не пытался, продолжил рассказ с прерванного места:
– Так слыхал тот атаман, что он, Аркашка, себя через вич называл[1]…
– В-и-и-ч… ишь ты! И каковское имечко у его батюшки?
– Николай.
– И правда, не самозванец, иначе так не назвался бы. Не царское имя Николай. И какого рода, никак не узнать?
– Се разведать не удалось. Однако… господи прости, ни за что не поверю, что сей Николай землю пахал или сапоги тачал!
– Да сему никто не поверит, – ухмыльнулся в бороду Иван Борисович. – Откель на Дон колдун прибыл, разузнал?
– Доподлинно, прости, боярин-князь, не разведал. Однако мысль, где жил этот Николай Батькович и вырос Аркашка, имею.
– Ну?..
– Из всех языков, когда он в позапрошлом годе объявился, кроме русского, знал Аркашка токмо аглицкий. А ведь сие наречие вне аглицкой державы нигде не надобно. Значит…
Князь помолчал, теребя бороду, потом поднял глаза:
– Ничего это не значит! Может, для купецких дел выучил? Сия держава знатную торговлю ведет со многими странами.
– Не купецкие у него повадки. Руки, опять-таки, с воинскими мозолями, не работными. Да и с Могилой, бывшим митрополитом киевским, повел себя… плеткой грозил!
– Неужто не знал, что тот не токмо митрополит, но и знатнейшего рода человек?
– Думаю, знал, боярин-князь. Об этом все знали.
– Может, бешеный?
– Нет, все доносят, что спокойный человек, на разбойника не похож.
– Хм… что еще?
– Знает уж очень много, правда, это-то скаски объясняют.
– Как?
– Говорят, что и он, и его друг Ивашка Васюринский, каждый, сумели себе бесенка, – оба дружно перекрестились, – выловить и к услугам примучить. Но если Ивашка по-простецки его заставил себе жеребцом служить…
– Постой-ка, потом про Ивашку. Сначала про Аркаш… Москаля-чародея давай договорим.
– Как прикажете.
– Атаман-то на дыбе много чего про него понарассказывал. Вот и невольно подумаешь, а может, правду он говорил?
Иванов замялся, не решаясь напрямую возражать вельможе:
– Эээ… боярин-князь, у меня в скасках есть пересказы других казаков его речений о Москале-чародее. Да только… – Подьячий тяжело вздохнул и развел руками. – Как можно верить тронувшемуся рассудком? Ладно бы он юродивым стал, Господа славил, а то ведь сплошные богохульства и хулу на государя, царя и великого князя Михайла Федоровича, всея великая России самодержца, изрыгал нечистыми устами.
Черкасский поморщился. Часть допросов Степашки – ввиду возможной их важности – он проводил лично и наслушался проклятий от висевшего на дыбе атамана. Боярину и самому показалось, будто Острянин умом тронулся и несет, что черт на душу положит, потому как Бог к таким словесам причастным быть не может.
– А еще осмелюсь напомнить, что Острянин – вот уж истинно разбойник – учинил здесь, в Посольском приказе нашего государя, царя и великого князя Михайла Федоровича, всея великая России самодержца, подлинное безобразие. С саблей бегал, ругался… непотребно, нескольких подьячих посек, слава Богу, – подьячий перекрестился, – не до смерти. Я сам в тот день токмо чудом живот сохранил. Свои же казаки его скрутили и стрельцам на руки сдали.
– Да помню! – князь махнул рукой. – И несуразность его доноса… чего он там только не набрехал. Люди на железных птицах, ружья, стреляющие по тысяче пуль, самодвижущиеся кареты, полеты людей на Луну, бомбы, изничтожающие одним взрывом сразу целую страну…
– Вот-вот, боярин-князь Иван Борисович, разве в здравом уме в такое поверить можно? А уж чтоб измыслить, так уж… видно, Господь его, Степашку Острянина, наказал. За богопротивную жизнь, за несоблюдение заповедей…
– Бог с ним. Татарву казаки шуганули, это, конечно, хорошо, но на их место ведь куда более опасные калмыки явились.
– И, не обращая внимания на наши просьбы, в Кабарде они правителю помогают, он уж присягнувших нам князей совсем затюкал. Воевода князь Хилков, Иван Меньшой Андреевич, доносит, что они боятся из Терского городка нос высунуть.
– Об этом тож помню. И как те узкоглазые наших ногайцев под себя подмяли… говорят, не без наущений колдовских. Еще раз Москаля-чародея сюда, в Москву, звали?
– Как не звать? Только не хотит он. С уважением, но отказывает.
– Надавить пробовали?
– Лыбится. Грит: «На колдуна где залезешь, там и слезешь. И великим счастьем будет, если целый».
– А говоришь, с уважением.
– Каков вопрос, таков ответ, – пожал плечами подьячий.
– Ладно, – после короткой паузы как бы подвел итог этой части разговора боярин. – Что там у тебя о его друзьях-товарищах?
– Се Ивашко Васюринский и, Господи прости, Срачкороб.
– О Васюринском ты вроде начинал сказывать?
– Да, боярин-князь Иван Борисович, есть у него огромный, черный как смоль и быстрый как ветер, злобный, яко ехидна, и умный не по-лошадиному жеребец. Редкостной красоты аргамак. Говорят, не простой это конь, а, Господи прости за осквернение уст и слуха боярского, черт в конском облике.
В те времена поминать вслух чертей и бесов считалось опасным и богопротивным делом, обычно их называли иносказательно, однако, говоря о характерниках, подьячий вынужден был от иносказаний отказаться, из-за чего его доклад со стороны мог показаться совместной молитвой. Налагая на себя крестное знамение, собеседники как бы защищались от происков слуг Сатаны. Боярину еще пару раз и полы шубы при этом пришлось откидывать, от резких движений правой руки они запахивались, на лбу у него появились капли пота.
– Господи ты Боже мой!.. Чего только людишки не измыслят. Оседлать нечистую силу… скажешь, и он молельник и постник?
– Насчет постник… не знаю, а что молельник, так точно. Там, на юге, чуть не все монастыри объездил, каждый раз с богатыми дарами.
– И слуга Врага рода человеческого под седлом ему Господу поклоняться не мешает? Он, Ивашка этот, из каких?
– Мелкопоместный шляхтич. Смолоду в черкасы ушел, до куренного быстро дослужился, это…
– Знаю.
– Недавно, правда, дали ему под начало с два десятка каторг, однако он с начальствованием над ними не справился, гетман его оттудова изгнал, хорошо, не повесил за урон. Сейчас опять куренной, черкасы Ивашку любят, в его честь курень в Васюринский переименовали.
– Что истинно православный и за веру кровь проливает, хорошо. А что с нечистой силой водится… так с него за это бог спросит. Вот мы о Москале-чародее говорили. А он к чему черта приставил? Тоже под седло определил?
