Владимир Свержин - Личный враг императора
Ветеран попытался ослабить хватку обряженного в мундир разбойника. Тот лишь расхохотался, еще крепче сжал пальцы. Старый гусар захрипел, глаза его полезли на лоб.
– Глупец, у тебя есть ровно один шанс дотянуть до утра: скажи, где тайник, в котором ты прячешь свои золото и драгоценности.
– Будь ты прок… – задыхаясь, сипел хозяин усадьбы.
– Не усердствуй, я уже давно проклят.
Он повернулся, скомандовал, и на крыльцо за руки, за волосы вытащили упирающуюся супругу хозяина поместья. То, что недавно представляло собой наряд почтенной дамы, развевалось на ветру клочьями. Вожак оттолкнул отставного гусара, вытащил из-за пояса дорогой, явно не армейский пистоль, взвел курок и направил ствол на рыдающую женщину.
– Где твоя касса, ублюдок?!
– Да, да, я скажу, только не стреляйте!
Предводитель молча пожал плечами, как ни в чем не бывало выпалил в голову мальчишки-поваренка, выброшенному в окно одного из флигелей, и кивнул подручным, приказывая тащить обессилевшего хозяина в дом.
Его зарубили спустя минуту после того, как главарь разбойничьей шайки удовлетворенно открыл крышку сундучка, еще недавно спрятанного под дубовыми половицами в кабинете барина. Зарубили без каких-либо эмоций, под хохот мародеров, выкинули в окно второго этажа и оттащили в сторону на аллею, где уже красовалась безмолвная шеренга бывших обитателей поместья. Бросили наземь возле удавленной вожжами жены, приговаривая, что теперь все семейство в сборе. Отдав должное радостям войны, опьяненные успехом головорезы спешили отведать радостей мира: тепла, вкусной и обильной еды и отличных вин, которые отныне можно пить, не считая.
– К черту императора! – орали душегубы, которых недавно именовали солдатами Великой армии. – Да здравствует Черный Маркиз!
Предводитель банды, высокий блондин в лейтенантском кирасирском мундире, удовлетворенно глядел на ликующих соратников, радуясь новой победе. Конечно, не такой великой, как те, что ему доводилось видеть, служа под императорским орлом. Но, черт возьми, много ли проку ему и тем, кто пошел за ним, от величия чужих побед?! Славой камзол не подобьешь. Он глядел на ликующих ветеранов собственной, пусть и не слишком старой гвардии. «Эти чертовы упыри готовы идти за мной хоть в пекло, потому что знают, со мной они будут живы и богаты. А без – лежать в кювете с простреленной башкой, подыхать от дизентерии или же голодать, радуясь прокисшему заплесневелому сухарю и пиву, от которого в желудке такая круговерть, что не до службы, не до войны».
– Да здравствует Черный Маркиз!
Сегодня они будут спать в тепле и есть от пуза, наслаждаться телами прислуживающих им голых пейзанок, от души веселясь их нелепым попыткам хоть как-то закрыть свою наготу. А завтра, завтра этот дом полыхнет вместе с теми его обитателями, кто дожил до утра. А отряд Черного Маркиза исчезнет, растворится в бескрайних российских просторах, не оставив следа и свидетелей. Впрочем, как вчера и позавчера и до того… Всякому, поднимавшему сейчас за него тосты, было известно – Черный Маркиз не оставляет в живых тех, кто видел его в лицо.
К чему все эти глупые россказни о каком-то там гуманизме? Все эти выдумки Дидро, Руссо и всяких там Вольтеров?! К чему библейские причитания? Не сильно гуманизм помог его отцу – добрейшему сельскому кюре, когда опьяненные кровью санкюлоты ворвались в храм и подняли на штыки глупца священника, призывающего сжалиться над несчастными, по обычаю ищущими защиты в доме Господнем. Какая там защита, какой дом?! Он видел все это своими глазами, спрятавшись под сиденьями, и уже тогда понял для себя главное: есть лишь тот бог, который хранит его, наполняет мошну и тарелку. Все остальное – никчемная блажь.
Спустя годы он с нескрываемым удовольствием рубил бунтующих санкюлотов и орал: «Слава императору!», поскольку император был живым воплощением бога, «дарующего и наполняющего». Теперь же, когда планомерное отступление на зимние квартиры все больше напоминало бегство, его бог явно отвернулся от маленького капрала, превратил его в заурядного толстого корсиканца. А значит, с этого дня им не по пути! К черту армию! К черту надутого индюка Бони, почитающего себя гением!
И все же предосторожность не помешает, ни к чему оставлять за собой тех, кто сможет опознать его. С его умом и деньгами он прекрасно устроится где угодно после того, как будет подписан мир. Если император будет разбит, кто спросит, как он выжил и откуда взялось его богатство. Если вдруг, кто знает, военная фортуна переменчива, Наполеон победит, лучше будет вновь где-нибудь вынырнуть вблизи от победоносного государя, вот тогда уж точно свидетели будут ни к чему. Пусть даже слава о проделках Черного Маркиза докатится до самого Парижа, кто заподозрит в преступлениях светловолосого лейтенанта кирасиров, отпрыска безвестного деревенского кюре?
Черный Маркиз огласил тост за свою доблестную гвардию и, отшвырнув хрустальный бокал, разлетевшийся великим множеством искрящихся осколков, начал подниматься по лестнице. Ему нравился особняк, пусть и несколько запущенный, но все же большой дом, который в округе не видевшие дальше своего собственного носа крестьяне считали дворцом. Конечно, он не шел ни в какое сравнение с московскими особняками, но все же о чем-то подобном он мечтал, не так давно пересекая Неман во главе своего полуэскадрона. Теперь нужно было позаботиться о том, как унести ноги из этой чертовой дикарской страны. И уж точно ни один из здешних барских домов с собой не утащишь. А если так, зачем им вообще существовать? Завтра поутру все здесь заполыхает жарким пламенем. И уж точно в сумятице пожара никому не будет дела, куда подевались неведомые гости. Но до этого часа еще целая ночь, и провести ее следует в схватках куда более приятных, нежели те, в которых ему повезло уцелеть в прежние годы.
Он неспешно поднимался по лестнице в кабинет прежнего хозяина поместья, с явным удовольствием оглаживая ладонью резные дубовые перила. Сегодня его ожидает замечательный трофей! Правда, он так и не смог выяснить имя полонянки, взятой им в небольшом женском монастыре в нескольких верстах отсюда. Но так еще интереснее, зачем пытать ее, вытаскивать раскаленными клещами никому не нужное имя? Разве он намерен ласково шептать его в ушко прелестницы?! Куда приятнее сломить ее сопротивление, заставить стонать под ним, добиваться его ласки, а потом… Он задумался над этим самым потом. Оставить здесь, в горящем доме, или, может, прихватить с собой? Этакую красавицу не часто встретишь. Что и говорить, она поразила его еще там, в монастырской келье: стройная, изящная, будто кошка, белолицая, с огромными зелеными глазами невероятной глубины. Наверняка дворянка, но вот русская ли? Хотя что, спрашивается, делать чужестранке в православном монастыре? Маркиз чувствовал, что здесь какая-то жгучая тайна, и это особо возбуждало его. Он уже сбился со счета, да и не думал подсчитывать, сколько женщин прошло через его руки с того дня, как Великая армия вошла в эту страну. Уж точно больше, чем дней, проведенных в этих варварских краях. Однако в этой пленнице было что-то особенное. Врожденное изящество? Истинный аристократизм? Несгибаемая гордость? И потому ему, вчерашнему голоштанному сыну бедного кюре, сейчас больше всего хотелось добиться покорности этой гордячки. Не взять силой, это было легко, заставить склониться, признать его власть. Но если нет, то все решит сила! Женщина должна знать свое место, будь она хоть герцогиня, хоть сама царица Савская.
Он подошел к кабинету. Часовой отсалютовал ружьем и чуть отодвинулся в сторону, открывая дверь. Маркиз довольно кивнул, его небольшое войско могло творить что угодно с кем угодно, однако же караульная служба соблюдалась здесь превыше расписания молитв в доминиканском аббатстве. Вот и сейчас можно было не сомневаться, двойные караулы бдительно стерегут ворота и калитку чугунной ограды запущенного сада. Вдоль решетки не смыкая глаз ходят часовые. Да и у самого дома, чуть в стороне от освещающих подъезд костров, стоят караульные, готовые без лишних приказов открыть по незваным гостям прицельный огонь. Мышь не прокрадется незаметно! Впрочем, с чего бы это мыши, а уж тем более человеку, бродить по стылому ночному лесу, зная, что в округе неспокойно и в единый миг запросто можно лишиться не только кошелька, но и головы?
Маркиз зашел в кабинет, уселся в мягкое кресло и раскурил длинную турецкую, должно быть, вот так же захваченную бывшим хозяином, трубку. Отменный табак! У маркитантов такого не найдешь! Он прикрыл глаза, представляя, как всего через несколько минут будет ломать эту гордячку. Восхитительно приятное занятие! Что с того, что она сильна? Главное, что ее сила ничтожна по сравнению с его. А раз так, горе побежденному! Вон, давно ли Наполеон казался непререкаемым повелителем Европы, щелчком сбивавшим короны с голов плюгавых монархов и перекраивавшим карту Старого, да и Нового Света по своему усмотрению. А теперь он плетется, как побитая собака, поджав хвост. И те, кто плетется с ним, – глупцы, верящие в ушедшую силу, наслаждающиеся вкусом прошлогоднего, давно съеденного хлеба. Судьба всем раздает в полной мере, главное понять, что, где и когда. Вот лично он понял и сегодня пирует в этом пусть и не самом роскошном, но все же дворце. А бывшие соратники его, те, кто еще не отправился на корм червям, наверняка укладываются спать где-нибудь под кустом, кутаются в плащ да пугают местную дичь слитным цокотом зубов. Предел их мечтаний сейчас – крестьянская изба. А нет – сойдет и хлев, на худой конец, сгодится даже щелястый сарай.
