Олег Кожевников - Будущее в тебе. Комбриг
Первоначально, как только к ней приблизился, всё и пошло по этому сценарию. Она, покрасневшая от смущения, неуверенно произнесла:
— Здравствуйте, товарищ майор. А я сейчас живу в Москве, учусь в медицинском институте. Вот наш начальник госпиталя Павел Иванович и поручил навестить вас и узнать, как чувствует себя майор Черкасов. И ещё он просил передать вам большой привет и приглашает, когда вы будете в Ленинграде, заезжать безо всяких церемоний к нему в госпиталь.
Сказав это, она покраснела ещё больше и замерла, как трепетная лань.
У меня в голове всё смешалось, и зазвучали сегодняшние слова нашего преподавателя, цитировавшего Клаузевица:
— На войне всё просто, но самое простое в высшей степени трудно.
И мой последующий комментарий сокурсникам:
— Да настоящий русский мужик плевал на все эти невообразимые трудности. Что мы, пруссаки какие-нибудь? Если нужно – мы ад пройдём, но победу добудем.
Так, помятуя о русском мужике, забив подальше трусость и все свои сомнения, я и бросился в этот омут, не обращая внимания на окружающих. Я обнял Нину и ладони мои мгновенно вспомнили волнующую хрупкость её тела, я целовал её жарко и практически непрерывно. В перерывах, едва переводя дыхание, скороговоркой повторял:
— Ниночка! Милая! Я так тебя ждал! Я верил, что тебе не безразличен. Я просто счастлив! Ты наконец появилась!
Наверное, поражённая моим откровенно восторженным проявлением чувств и завистливыми взглядами близстоящих женщин, Нина почти не сопротивлялась и даже слабо отвечала на мои поцелуи. Через несколько минут этого бурного натиска она прошептала, при этом мягко подталкивая меня к выходу:
— Юра, ну нельзя же так! Пойдём на улицу, там и поговорим.
Если она думала, что морозный воздух охладит мой пыл, то, вероятно, пожалела, что вывела меня на улицу, подальше от людей. Как только мы вышли из здания и отдалились на несколько метров от двери, я её завлёк на боковую тропинку и принялся целовать ещё более страстно. В конце концов, она обессилела в моих лапищах и совершенно перестала сопротивляться. Мы утонули в одном глубоком, долгом поцелуе. Очнулся я только, когда мы с ней потеряли равновесие и упали в сугроб. И сразу же мне, как и ей, наверное, вспомнился больничный коридор, я на костылях, а картина та же. Мы лежали, обнявшись, обсыпанные снегом, глядели друг на друга и хохотали.
Через некоторое время Нина сквозь смех, еле слышно произнесла:
— Нет, Черкасов, всё-таки ты – глубоко контуженый человек. Имея молодую жену и маленького ребёнка, ты пытаешься приударить за почти незнакомой девушкой. Разве так можно? Может быть, ты просто обыкновенный кобель и теряешь голову при виде любой женщины? Таких у нас в госпитале я повидала много. Считай, каждый второй выздоравливающий пытался облапать, ведя душещипательные разговоры, обещая рай на земле и всё такое, если я только обращу на него внимание. Сначала я так думала и про тебя. Но ты почему-то ничего не обещал, не преследовал меня. Даже когда спъяну полез целоваться и начал нести бредятину, "что отец твоего сына твой дед", даже в таком состоянии ты меня пожалел. Тогда я подумала, ну, наверное, карьерист, и боится испортить биографию своими ловеласкими поступками. У кого я только не выведывала про тебя, все в один голос говорили: – Черкасов очень отважный человек и совершенно равнодушен к карьере. И ещё они говорили, что ты абсолютно искренен и камня за пазухой не держишь, конечно, если считаешь человека своим. И вообще, для тебя мир – чёрно-белый, существует только две разновидности людей: либо свои, либо враги.
— Нет, Нинусик! Есть ещё ты – любимая и родная! Я без тебя не могу жить! Если бы ты в госпитале не появилась возле меня, то я бы не очнулся. Так бы и сгинул во мраке безмолвия. Не спорь, я это знаю, ведь, считай, что побывал на том свете. Если ты чтишь клятву Гиппократа, то ни за что не покинешь меня. А если будешь холодна со мной, сердце моё просто лопнет!
Сказав это, я опять полез целоваться. Но только на этот раз ведущим был уже не я. Пожалуй, я уже мог себе сказать, что она навеки моя. Глаза у моей девочки горели и светились любовью. А глаза при таких обстоятельствах не врут.
Когда мы уже, порядком замёрзшие, поднялись с сугроба, я, отряхивая шубейку Нины, сказал:
— Знаешь, любимая, я, когда видел тебя в госпитале, ужасно трусил, а насчёт отважности, хочу сказать словами Клаузевица – "Часто представляется чрезвычайно отважным такой поступок, который, в конечном счете, является единственным путём к спасению и, следовательно, поступком наиболее осмотрительным"
— Да ты никак, философом стал, Черкасов, — заметила Нина.
— А то! Зря я, что ли, уже больше десяти месяцев, буквально грызу гранит науки. Вот когда попадёшь ко мне в комнату, подивишься, какое количество книг я уже проштудировал. А ты ведь пойдёшь ко мне в гости? Тьфу! Не в гости, а ко мне, в мою одинокую солдатскую конуру?
Нина ничего не ответила, взгляд её был устремлён куда-то вдаль, мимо меня. Я тоже примолк и повёл ее, прижимая к себе, в сторону своего общежития. Перед этим я решил, что мы заглянем в близлежащий магазин, накупим там разных вкусностей и непременно шампанского. Произошедшее событие, встреча с Ниной, было для меня грандиозным праздником.
В магазине мы произвели настоящий фурор среди обслуживающего персонала. Ещё бы, тут, наверное, никогда не видели таких покупателей, которые буквально сгребали всё самоё дорогое и привлекательное, при этом все эти покупки мы небрежно бросали в большой мешок из-под сахара, выпрошенный в этом же магазине. А я благодарил Бога за свою дурацкую привычку носить все деньги при себе. За время обучения у меня набралась довольно круглая сумма, несмотря на то, что львиная доля моего жалования отсылалась по аттестату моей бабушке.
Я практически ничего не тратил на себя, питался в столовой академии, где были просто смешные цены. За всё время обучения очень мало ездил по Москве, даже в театре был всего три раза, а в ресторане только один. Да и то это было на второй день приезда в Москву. В ресторан "Славянский базар" мы завалились с капитаном Сиповичем и ещё тремя ребятами из нашей 7 армии. Там мы решили по-настоящему отметить наши награды, полученные из рук "Всесоюзного старосты", Михаила Ивановича Калинина. Несмотря на то, что мы там роскошествовали и гуляли как нэпманы, так, что коньяк буквально лился рекой, а известные деликатесы мы поедали, как говорится, большими ложками – окончательный счёт был не очень большим. Наверное, на официантов и администратора большое впечатление произвели новенькие звёзды Героев Советского Союза, сверкающие на груди Сиповича и Зуева. Да и мой орден Ленина, вкупе с полученным ранее орденом Боевого Красного знамени, смотрелся весьма достойно.
Когда мы с Ниной уже набили мешок продуктами, в магазин зашли два моих сокурсника. Поражённые тем, что Черкасов вдвоём с дамой, они застыли у самого входа и, глупо раскрыв рты, откровенно рассматривали Нину. Я украдкой показал им кулак и постарался, чтобы моя фея не заметила этого назойливого внимания. Она как раз в это время стояла спиной к этим обалдуям. Видимо, все же почувствовав эти жгучие взгляды, Нина первоначально напряглась. Потом, тряхнув головой, как бы отгоняя от себя назойливое насекомое, выпрямилась в струнку, царственно повернулась и медленно направилась к выходу. Сделав вид, что не замечает стоящих чуть ли не по стойке смирно двух командиров Красной армии, она спокойно прошла мимо них и вышла из магазина. Я же, как китайский кули, смешно взвалив мешок на спину, покорно последовал за моей принцессой. Проходя мимо ребят, на их немой вопрос прошептал:
— Жена приехала! Мужики, вы там всех предупредите, что сегодня ко мне – ни ногой.
Всё ещё под впечатлением от красоты Нины, они, молча, практически синхронно кивнули и суетливо, мешая друг другу, стали помогать мне, вынести мешок из дверей магазина.
Такой неприступный, королевский вид Нина сохраняла до того момента, пока мы не пришли ко мне в комнату. Там, когда я высыпал содержимое мешка прямо на аккуратно постеленную кровать, она взвизгнула и, моментально скинув шубейку и войлочные боты, бросилась к этой, заманчиво пахнущей куче деликатесов. Набив рот первыми попавшимися конфетами, она повернулась ко мне. Счастливо улыбаясь, со смешно раздувшимися щеками она прошамкала:
— Ну, ты, Черкасов, и буржуй! Я в жизни не видала таких продуктов. А уж чтобы их попробовать, об этом даже и не мечтала. Да и про свою солдатскую конуру ты тоже приврал. Шикарная комната у тебя, а если сравнить с нашим общежитием, то, вообще, обалдеть. Обычно в нашей общаге на такой площади проживают четверо студентов, а бывает, что и вшестером ютятся.
— Во, Нинулька! Теперь ты чувствуешь, с каким мощным человечищем тебя свела судьба. Старший командир Красной Армии, это тебе не хухры-мухры.
