Боксер-6: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
А вот что действительно было бы интересно попробовать — так это улучить момент и поговорить с ним. Наверняка в этой жизни мы еще не знакомы… да точно не знакомы — откуда бы? Ведь я нынешний начал заниматься боксом всего несколько месяцев назад, и это был уже тот я, который переселен из другого времени. А прежний Миша с ним никак и нигде пересекаться и не мог. Вот был бы я прежним…
«Но если здесь есть Витька Ермолин, значит, где-то неподалеку могу быть и я тогдашний!» От этой мысли меня снова продрал озноб. Я завертел головой в надежде отыскать в толпе юного прежнего себя. Ведь если это так, то, чем черт не шутит, можно будет пообщаться с собой и дать самому себе какие-нибудь ценные советы! Уберечь от ошибок, предостеречь от неправильных поступков и ненадежных друзей… А прежде всего — посоветовать держаться подальше от дружка Витьки. С такими друзьями, как говорится, и врагов-то не надо. И уж точно не нужно пытаться с ним дружить и задабривать, глупости это все — такие люди добра никогда не оценят.
— О! Сенька! Здорово! Сколько лет, сколько зим!
От моих захватывающих размышлений меня отвлекли чьи-то возгласы, обращенные к моему приятелю. Я обернулся на звук и увидел нескольких баянистов в народных костюмах, которые бросились навстречу Сене, проходящему неподалеку от меня. Сеня демонстративно отвернулся и хотел было уже пройти мимо музыкантов, но один из них хлопнул его по животу и что есть мочи закричал:
— Пузо! Ты чего мимо старых друзей проходишь?
Таким бордово-красным я Сеню не видел еще никогда — ну разве что в тот момент, когда он, завернутый во все, что можно, сгонял вес перед выступлением в Раменском.
— Оба-на! — заржал Шпала. — Сень, а ты чего у нас. Гармонист, да?
— Мимо тещиного дома я без шуток не хожу! — фальшиво пропел Колян, и вся боксерская динамовская компания разразилась диким гоготом.
Частушку в Союзе знали ещё до знаменитой песни Сектора газа.
— Сам ты теща, — стыдливо буркнул Сеня.
— Так, пацаны, хорош на своего-то накатывать! — вмешался я, глядя, как динамовцы вовсю ухахатываются над открывшимися подробностями Сениной биографии. — Не всем же только морды бить всю жизнь, некоторые еще и искусством занимаются. Да, Сень?
— Да я это… — все еще смущенно бормотал Сеня. — Я просто в музыкалку ходил, по классу баяна. В общем, если бы не лагерь и не бокс, я бы сейчас, скорее всего, был с ними и выступал здесь на концерте, а не на ринге.
— Н-да? — недоверчиво переспросил Шпала. — Слушай., а как же ты этот самый, как его… баян, во! Как ты его держал-то? Ты же когда в лагерь приехал, у тебя такое пузо было, что баян-то, наверное, только сверху на него можно было ставить!
И в этот момент случилось то, чего я меньше всего ожидал. Сеня, наш добрый и застенчивый Сеня, который зачастую стеснялся даже как следует ответить какому-нибудь хаму, стиснул зубы, с лицом киборга подошел к одному из баянистов и тоном, не терпящим возражений, потребовал: «Дай сюда баян!». Тот от неожиданности отдал ему баян, а Сеня молниеносно (помнят, как говорится, руки-то!) надел его на себя и прямо стоя блестяще исполнил свою, видимо, любимую народную песню «Ах вы сени мои, сени, сени новые мои».
— Ничего себе, Пузо, — восхищенно открыл рот баянист, одолживший Сене инструмент. — Да ты как будто и не бросал ничего! Честно скажи, занимаешься?
— Да где я заниматься-то буду, в спортзале, что ли, — довольно произнес Сеня, снимая баян и отдавая его владельцу. — И это, хватит меня Пузом называть! Ты что, не видишь, что у меня уже фигура другая?
— Ну и чего? — как-то странно отозвался баянист. — Все равно ты для всех Пузо, тут уж ничего не поделаешь! И заметь, вышло все, как я и говорил — ты слинял куда-то в сторонку, а на сцене солирую я!
— Ничего, я в другом месте солирую, — парировал Сеня и как бы невзначай пошевелил мускулами. — Если ты еще не заметил.
— Да вижу, вижу, — примирительно сказал баянист. — Ладно, нам идти надо — скоро на сцену пора. Ты не забывай, забегай к нам, что ли, когда в наших краях еще окажешься!
— Забегу, — кивнул Сеня.
— Ну ты даешь, — сказал Шпала. — Чего же ты никому не рассказывал, что на гармошке умеешь?
— На баяне, — скромно поправил его Сеня. — Гармошка — это совсем другой инструмент. А чего рассказывать-то? Да и не спрашивал никто.
— А чего это он так тебя обзывал-то? — уточнил я у Сени. — Не, я понимаю, прозвища у многих есть, но он как-то уж совсем зло, по-моему, к тебе обращался…
— Да он не только обзывал, — вздохнул Сеня. — У нас с ним постоянно какие-то конфликты случались. Вечно то баян моя спрячет, то стул мой подменит на сломанный. Говорил, что таким жирным не место на сцене, а выступать должны такие красавчики, как он. А я ему отвечал, что если бы он занимался так же много, как я, то и его бы отправляли везде выступать. Он же никогда программу толком не учил. Я больше чем уверен, что даже сейчас я концертную программу лучше него помню, при том, что уже несколько месяцев не репетировал.
— Ну, теперь-то ты с ним можешь и по-другому поговорить, — усмехнулся я, пощупав Сенин бицепс.
— Да чего-то не хочется, — улыбнулся в ответ Сеня. — Пусть его в своей злобе сам захлебывается. Я уже почти и забыл все — вот он сейчас напомнил.
— Э-э, нет, друг мой, — возразил я. — Хамство просто так оставлять нельзя. Когда они чувствуют безнаказанность, то совсем с катушек срываются. Хотя, конечно, дело твое.
— Кто знает, может, я его по-другому проучу, — тихонько сказал Сеня. Я не стал допытываться, что он имеет в виду (и, как показало ближайшее будущее, напрасно).
