Я – Распутин. Сожженные мосты - Алексей Викторович Вязовский
Нет, я был неправ, когда заявил Палицыну, что у нас будет другой министр, более деловой. Лучше Редигера сейчас вряд ли сыщешь. И уж точно каши не сваришь с этим стариком-сатиром Сухомлиновым. Следующий министр обороны был сильно хуже – занимался своими сердечными делами (большей частью скандальными!), устроил к началу Первой мировой патронный и снарядный голод, за что, кстати, был судим.
Но сценарий разговора, когда один выговаривает, другой выслушивает, надо было ломать.
– Карта есть?
– Что, простите? – Редигер споткнулся в своей обличительной речи, посмотрел на меня в удивлении.
– Вижу, что ты, министр, человек тертый, практичный.
В этом месте Палицын закашлялся, Редигер выпучил глаза. Так с ним никто и никогда не разговаривал.
– Из немцев? Да? – я продолжал переть буром. – Вы там все матерьялисты через одного.
– Что вы себе…
– Карту давай! Европы. Буду тебе свидетельство давать.
– Какое свидетельство?? – Редигер впал в ступор, Палицын из него и не выходил.
Я встал, подошел к стене, сдернул большую карту Европы. Развернул перед генералами.
– Тута что? – я ткнул пальцем в Балканы.
– Босния и Герцеговина, – на автомате ответил министр.
– В следующем году австрияки захотят себе ее захапать. Будет скандал большой, битье морд. Сербы-братушки начнут вооружаться, дабы не дать соседей захватить, нас коренником взнуздают. Только у свитских да дипломатов кишка тонка окажется. Кайзер вступится за австрияков, погрозит нам пальчиком. Тут-то мы и сдадим взад.
– Что же союзники? – в глазах министра появилось любопытство.
– Как обычно, продадут нас и боснийцев с потрохами. На словах осудят, а на деле… – Я махнул рукой.
– Феноме-ен… – протянул Редигер, переглянувшись с Палицыным. – И что же… вы так можете прозревать будущее регулярно?
– В тумане все, – отбрехался я. – Но насчет Боснии и Герцеговины – верняк. Уже к концу года все будет ясно. Ждет, ждет нас дипломатическая Цусима. Как случится, веры мне прибавится?
– Допустим. И что же дальше?
– Большая война. Я говорил Федору Федоровичу. Как раз с Сербией и босняками кайзер поймет – можно, можно нагибать Европу по своей воле. Никто не вскинется. А ежели вскинется – получит по зубам. Сила-то у него!
– У вас и план действий есть? – с иронией произнес министр. Нет, тяжело с ним будет. Практик до мозга и костей.
– Есть, как не быть. Вооружаться надо. Денно и нощно. Войны не избежать, армия колик у вас по мобилизации?
– Допустим, три миллиона.
– Вот тебе и ответ. Сколько нужно пушек, ружей, снарядов да патронов? А ежели воевать долго? Годика так три?..
Лицо Редигера стало мрачным.
– Я пособлю, не сумлевайтесь. Но запомните главное. Для вас – война уже началась. Здесь, тридцатого июня одна тысяча девятьсот седьмого года.
* * *
Поверил Редигер, не поверил – сейчас не важно. Будет ждать, проверять мои пророчества. Главное, что Палицын готов действовать. Я это понял, когда мы вышли из министерства, пошли в сторону набережной. Дул приятный летний ветерок, по Неве скользили лодочки и даже тройка парусников.
Меня узнавали, и к нам периодически пытались подходить люди – крестьяне, мастеровые… Двое адъютантов Палицына всех разворачивали.
– Меня последние дни тяжелые сны терзают, – начал генерал. – Просыпаюсь в крике, весь в поту, жену пугаю…
– Валерьянки попей на ночь. – Я облокотился о парапет ограды, вдохнул морской воздух. Рядом бонны с белыми зонтиками гуляли с детьми, строем куда-то шли моряки.
– Что можно сделать прямо сейчас? – прямо спросил Палицын.
– Два дела. Первое, на вот про разведку бумаги… – я протянул генералу конверт. – Набирай людей, открывай отделения СМЕРША по всем приграничным округам.
– Смерша?! – Федор Федорович выпал в осадок.
– Смерть шпионам. Надо же как-то назвать новую службу… Чтобы только одного названия пугались и в штаны наваливали…
Генерал покачал головой, засмеялся.
– Ладно, подумаем. А какое второе дело?..
– Сделайте в министерстве бумагу. Важную, фицияльную… Мол, негоже армейцев к подавлению беспорядков дергать. Теряется вся выучка, солдаты разлагаются…
– Был об этом уже разговор с его величеством… – махнул рукой Палицын. – Говорили, что нужна особая полицейская стража. Все без толку…
– Теперича я поговорю. Сначала с царицей, потом с Никсой. Сдвинем дело. Но от вас нужна бумага. С ней поеду в Царское Село.
– Сделаем… – генерал тяжело вздохнул, достал платок, вытер потное лицо. – Однако жарит. Не пройти ли нам пообедать?
Я достал часы, посмотрел время.
– В «Медведь»?
– Почему бы и нет? Там, говорят новые блюда появились. Москвичи придумали два салата. «Шуба» и еще какой-то. Наши, столичные, оперативно переняли.
Теперь засмеялся я. Кулинарный прогресс на марше.
Глава 7
О выезде в Европу пришлось договариваться с царем. Аликс устроила истерику и напрочь отказалась отпускать меня.
– Чую, темным оттуда несет, – обрабатывал я уже Николая. – Дьявольским чем-то. Атеизм ихний, суфражизм… Педераст на педерасте.
– У тебя, Григорий, и у самого женская фракция в партии есть.
– У меня она освящена, – почти не соврал я. – На съезде Феофан лично был. А там, у европцев, что-то сатанинское, енфирнальное. Ну вдруг Антихрист народился? Ходит по неметчине, к нам присматривается. Откуда эти клубы самоубийц в столице да канканы богомерзкие? Тянет, тянет… Надо бы разобраться.
– Разбирайся, – разрешил царь. – Только не долго. Вон как Аликс бушует.
– Буду молиться за вас всю дорогу, – пообещал я.
Тяжелое прощание вышло с семьей.
– Опять нас бросаешь, – завыла Парашка. – Что тебе не сидится на месте?! Чай, во дворце поселили, с фарфора ешь…
– Цыц, дура! – рявкнул я на жену. – Не твоего бабьего ума дело.
– Как же я буду тут одна, без тебя?!
Парашка дичилась порядков в Царском. Все эти церемонии, камердинеры, позолота в сортирах… Оно и можно было понять – прямо из деревни и во дворец. Слишком большой шок для психики.
– Ты же вроде хорошо поешь? – наобум ляпнул я.
– Об чем ты, Гришенька? – удивилась жена.
– Царь с царицей чувствительные особы, даже слезливые. Будешь по вечерам приходить к ним, вышивать и петь песни. Какие знаешь?
Парашка перекрестила рот:
– Ах ты доля, моя… По пыльной дороге телега несется… Много всяких знаю.
– Вот, еще одну запиши…
Надо было удивить Никсу с Алекс, еще крепче привязать к себе. Я решил подарить этому миру «Течёт река Волга». Благо моя мама любила творчество Зыкиной – эта песня часто звучала у нас дома.
– Что ты, батюшка, неграмотная я!
Я выругался.
– А Димка?
– Так работал он, не до учебы… Вот Матрена к дьячку ходила в воскресную школу. Разумеет буквы-то.
Позвали старшую дочь, я написал слова, напел песню как мог. У Матрены оказался отличный музыкальный слух,
