Честное пионерское! Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин
— А я седьмого ноября к брату на концерт пойду, — сказал рыжий. — Они в красном Дворце культуры будут выступать — в том, что на улице Строителей коммунизма. Тока они там будут петь всякую ерунду. Ванька сказал, что «нормальный репертуар на сцену красного ДК не пропустят».
Вовчик вздохнул.
— Почему это не пропустят? — спросила Зоя.
Рыжий пожал плечами.
— А я чё, знаю?
Он зафутболил в кусты встретившийся ему на пути камень — тот зашуршал опавшими листьями.
Мы шли по узкой заасфальтированной пешеходной дорожке, покрытой похожими на шрамы трещинами и складками (это приподнялось над древесными корнями дорожное покрытие). Вдыхали запах прелой листвы (земля не высохла после ночного дождя). Посматривали по сторонам — любовались окрасившимися в яркие осенние наряды деревьями. В уже почти голых кустах шиповника сновали воробьи, громко спорили друг с другом вороны, ворковали провожавшие нас настороженными взглядами голуби. В небе то и дело проносились стайки улетавших поближе к теплу перелётных птиц.
Зоя тряхнула стянутыми в хвост волосами.
— Если песня хорошая, то её обязательно захотят послушать, — заявила Каховская. — Организаторы ведь тоже не глупые. И наверняка любят музыку. Твой брат должен был им сказать, какие новые песни знает. И объяснить, что эти песни нравятся советским слушателям.
Вовчик улыбнулся.
— Брательник им говорил…
Рыжий махнул рукой.
— Бесполезно, — сказал он. — И слушать про нормальную музыку не захотели. Брательник сказал, что они отсталые. И не понимают… это… «интересы молодёжи» — вот. Эх! Слышали бы вы, как Ванька лабает на гитаре Элвиса Пресли! Вот чё бы на концерте народ с удовольствие послушал!
Он мечтательно вздохнул.
— Наверное, — неуверенно согласилась Зоя.
Взглянула на меня, будто поинтересовалась моим мнением.
— Музыка Пресли — это неплохо, — сказал я. — Но только не на седьмое ноября. Это же патриотический концерт, а не обычные танцульки. Будем отмечать годовщину Октябрьской революции. Потому и репертуар подбирают соответствующий. Элвиса можно было исполнить на день учителя. Но точно не теперь.
Вовчик почесал затылок.
— Ну… чё, наверное, — сказал он. — Чё-то я об этом и не подумал.
Рыжий вдруг улыбнулся.
— Ванька говорил, что выступление в ДК — это ерунда, — заявил мальчик. — Говорил, что там они только разминаются — перед… этим… перед «мировым турне» — вот! Он сказал, что их ансамбль скоро будет выступать в самых больших городах мира. Даже в Америке!
Зоя усмехнулась.
— Да кто ж их пустит в Америку? — спросила Каховская.
Вовчик дёрнул плечом.
— Не знаю, — сказал он. — Но раз брательник говорит — значит, так и будет! Он сейчас даже немецкий язык учит — для этого своего турне. А чё? Не на русском же ему на концертах в Америке петь? Кто там станет наши песни слушать? Ванька будет, как Элвис Пресли — по-иностранному выступать.
— В Америке разговаривают на английском языке, а не на немецком, — заявила Зоя.
— Ты-то откуда знаешь⁈ — сказал рыжий. — Ты там была, что ли?
Каховская фыркнула.
— Да уж знаю побольше некоторых… третьеклассников! — сказала она. — Я американских фильмов на кассетах уже столько посмотрела, что тебе и не снилось! В Америке разговаривают на английском. А по-немецки говорят в ФРГ и ГДР. Ну… может быть, ещё в Австрии — в этом я не уверена.
Вовчик ухмыльнулся.
Каховская поджала губы.
— Не ссорьтесь, — сказал я. — В Америке разговаривают на разных языках. Но основной язык у них, разумеется, английский. Хотя многие американцы говорят по-испански, по-итальянски, даже по-русски. Наверняка, и на немецком языке там тоже где-то общаются — в немецких кварталах больших городов, к примеру.
— Вот! Я же говорил!
Вовчик показал Каховской язык.
— Ха! — ответила Зоя. — И много ли в Америке таких немецких кварталов?
— Ну…
Я порылся в памяти. И даже выудил из неё крохи полученной из статей в интернете информации (хотя раньше намеренно подобным вопросом и не интересовался). Вспомнил, что полное или частичное немецкое происхождение имел едва ли не каждый пятый американец. А ещё: что немцы — вторая по численности этническая группа в США после латиноамериканцев. Вот только озвучить эти сведения я не успел. Потому что в десятке шагов от себя увидел знакомое лицо. И поначалу решил, что оно мне привиделось (уж очень часто я думал об этом человеке — на этой и на прошлой неделе).
Я резко остановился (будто наткнулся на невидимый барьер). И удержал рядом с собой Зою Каховскую (она дёрнула меня за руку, но не сдвинула с места). Девочка нахмурилась: наверное, подбирала в уме доводы для перепалки со своим рыжим оппонентом (и злилась, что я не занял в споре её сторону). Вовчик в одиночестве прошагал с полдесятка шагов; и лишь потом заметил, что идёт в одиночестве — он обернулся. Любопытные голуби устремились к ногам мальчика: надеялись на подачку. Но я не смотрел ни на рыжего третьеклассника, ни на пернатых попрошаек. Я наблюдал за шагавшей нам навстречу Ниной Терентьевой.
Как и ноябрьский Великозаводск, Терентьева тоже имела «осенний» вид. Её разукрашенное косметикой лицо походило на пестревшие разноцветными кронами деревья. Под цвет листвы была и её оранжевая куртка. Уложенные в модную причёску волосы кланялись от ветра, как и полуобнажённые ветви кустов. В своём нынешнем «прикиде» Нина не походила на школьницу. Для меня прошлого она, бесспорно, выглядела бы малолеткой. Но малолеткой совершеннолетней. И уже слегка «помятой» жизнью. «Не из школы идёт», — подумал я. И тут же сообразил: девица меня узнала.
Понял: она узнала во мне того самого мальчишку, которого видела в своём подъезде в день убийства Оксаны Локтевой. Именно так я объяснил себе тот испуг, что увидел в её глазах. Мне почудилось, что Терентьева побледнела. И уж точно: она сбавила ход. Но не остановилась — чеканила каблуками шаги. Ветер раскачивал ветви колючих кустов, что преграждали путь вправо и влево лучше каменного забора (свернуть с пешеходной дорожки не мог ни я, ни Терентьева). Но я сворачивать в сторону и не намеревался. А Нина об этом вряд ли подумала: я видел, что девятиклассница растерялась.
Взгляд Терентьевой лучше любых слов подсказал мне, что именно девица обо мне думала. И что Нина видела прямую связь между моим появлением в её подъезде и смертью Локтевой. Я понял: Терентьева наверняка говорила обо мне милиционерам — после нашей с ней предыдущей встречи около школы. Но не представлял, как Юрий Фёдорович Каховский вынудил девицу обо мне помалкивать. Уж она-то точно не верила, что я в то воскресенье «пересаживал кактусы». Терентьева разминулась с Вовчиком (рыжий мальчишка не обратил на неё внимание). Каховская поинтересовалась причиной нашей задержки.
Я не ответил Зое. Смотрел в глаза старшекласснице. Покрытое облаками небо над головой девятиклассницы казалось серым фоном. Напомаженные губы школьницы — ярким красным пятном. Краем глаза я заметил, как крепко вцепились в лямку сумки тонкие пальцы с ногтями малинового цвета. Приметил и голые девичьи коленки, не прикрытые ни подолом юбки, ни краем короткой куртки. Зоя Каховская замолчала: заметила направление моего взгляда. Но не сказала: «Кто это?». Попросту не успела спросить. Я высвободил свою руку и шагнул в сторону — преградил Терентьевой путь. Та сблизилась со мной ещё на шаг…
Я не сказал девице ни «привет», ни «здравствуй». Не попросил её остановиться. Не попытался завязать разговор. Заметил, как Нина разомкнула губы. Но не услышал её голос. Почувствовал пряный запах её духов (порыв ветра швырнул его мне в лицо). На расстоянии вытянутой руки от своего лица рассмотрел большие чёрные пятна Нининых зрачков. Понял, что девица уже склонилась вперёд для очередного шага. Не увернулся от столкновения (и не попытался). Но и не понял, сшиблись ли наши тела. Потому что схватил рукой холодное запястье Нины Терентьевой. И увидел знакомую ослепительную разноцветную вспышку…
* * *
Надежда Сергеевна вечером не заметила «синеву» над моей губой. Всё её внимание привлекало к себе долгожданное приобретение. Сегодня мы купили цветной телевизор. Точнее, покупали его Надя и Виктор Егорович. В магазин я с ними не поехал. Прятал от Мишиной мамы признаки очередного «приступа». Да и не очень-то горел желанием видеть в Надиной квартире новый «ящик». Находил бессмысленным тратить на его покупку почти восемьсот рублей (вот только Надежде Сергеевне об этом не говорил — не желал «разбивать» её мечту).
Я наблюдал за тем, как Виктор Егорович не без труда (и с «моральной» помощью своей невесты) взгромоздил пятидесятикилограммового монстра («Рубин Ц-201») на место старенького Надиного
